Лиепиньш, Эдгар
Поделись знанием:
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
| Эдгар Лиепиньш | |
| Edgars Liepiņš | |
 | |
| Имя при рождении: |
Эдгар Лиепиньш |
|---|---|
| Место рождения: |
Валкский уезд, Алуксненский край Латвия |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
Эдгар Лиепиньш (латыш. Edgars Liepiņš, 17 декабря 1929 — 13 сентября 1995) — советский и латвийский актёр театра и кино, эстрадный исполнитель.
Содержание
Биография
Родился 17 декабря 1929 года в Зелтинской волости Валкского уезда в крестьянской семье Яниса Лиепиньша. Брат — актёр Театра Дайлес Петерис Лиепиньш.
Окончил 1-ю Рижскую среднюю школу и Театральный институт Латвийской ССР (1951). После окончания учёбы был зачислен в труппу Молодёжного театра, носившего тогда название Государственный театр юного зрителя Латвийской ССР (1951—1989).
Играл романтические и героические роли, тяготел к комедии с элементами эксцентрической клоунады. С возрастом, перешёл на исполнение характерных и трагических ролей.
В 70-е годы большую популярность имел использованный Эдгаром Лиепиньшем в телевизионных скетчах и эстрадных номерах образ Хуго Диегса — героя карикатур М. Рамане.
В сотрудничестве с композиторами Р. Паулсом, М. Брауном и Ю. Кулаковым им были созданы вокальные эстрадные программы, представленные на суд зрителей в 1978, 1979, 1985 и 1988 годах.
В 1968 году на сцене Театра Дайлес сыграл роль Кристапа Кронеса в пьесе Паула Путниньша «Как делить Золотую богиню?».
За многолетнюю творческую работу был удостоен звания Народного артиста Латвийской ССР (1978).
Был трижды женат. В первом браке — на актрисе Бинуте Эзерниеце, во втором — на актрисе Велге Вилипе и в третьем — на актрисе Элите Крастине.
Ушёл из жизни 13 сентября 1995 года. Похоронен на Скултском кладбище в Лимбажском районе. На могиле установлен памятник работы скульптора Улдиса Курземниекса (1999).
Из литературного наследия можно отметить опубликованные в 2000 году дневники актёра, составившие книгу воспоминаний под общим названием «Мне больно от тишины и одиночества».
С 1996 года в мае месяце проходит организованный друзьями и коллегами ежегодный вечер памяти Эдгара Лиепиньша, на котором вручают приз его имени.[1]
Театральные работы
Государственный театр юного зрителя Латвийской ССР
- 1952 — «Королевство кривых зеркал» (латыш. "Greizo spoguļu karaļvalsts") Виталия Губарева и А. Успенского — Гурд
- 1953 — «Алёша Пешков» (латыш. "Aļoša Peškovs") Ольги Форш — Цыганок
- 1955 — «Гимназисты» (латыш. "Ģimnāzisti") Константина Тренёва — Жорж
- 1956 — «Золотой конь» (латыш. "Zelta zirgs") Райниса — Чужестранец
- 1957 — «Эмиль и берлинские мальчики» (латыш. "Emīls un Berlīnes zēni") Эриха Кестнера — Густав
- 1957 — «Поросль» (латыш. "Jaunaudze") Казиса Бинкиса — Петрс, Андрушис
- 1957 — «В поисках радости» (латыш. "Prieku meklējot") Виктора Розова — Николай
- 1958 — «Когда пылает сердце» (латыш. "Kad liesmo sirds") Яниса Анерауда — Имантс Упмалис
- 1959 — «Снежная королева» (латыш. "Sniega karaliene") Евгения Шварца — Сказочник
- 1959 — «И так и этак, всё ничего» (латыш. "Šis un tas itnekas") Яниса Акуратера — Охранник чародея Кениня и камердинер Лесного Великана
- 1962 — «Внуки Колумба» (латыш. "Kolumba mazdēli") Зигмунда Скуиня — Сприцис
- 1963 — «Спридитис» (латыш. "Sprīdītis") Анны Бригадере — Скряга
- 1966 — «Легенда об Уленшпигеле» (латыш. "Leģenda par Pūcesspieģeli") по роману Шарля де Костера — Тиль Уленшпигель
- 1968 — «Дистанция без финиша» (латыш. "Distance bez finiša") Трумена Капоте — Дик Хикок
- 1969 — «Хоро» (латыш. "Kāzas") Антона Страшимирова — Начальник полиции
- 1974 — «Дети капитана Гранта» (латыш. "Kapteiņa Granta bērni") по роману Жюля Верна — Паганель
- 1975 — «Иванов» (латыш. "Ivanovs") А. П. Чехова — Шабельский
- 1976 — «Питер Пэн» (латыш. "Pīters Pens") Джеймса Барри — Капитан Джеймс Крюк
- 1977 — «Розовый слон» (латыш. "Rozā zilonis") Миервалдиса Бирзе — Бертулис Сунепс
- 1977 — «История одного покушения» (латыш. "Stāsts par kādu atentātu") Семёна Лунгина и Ильи Нусинова — Белый клоун
- 1979 — «Пер Гюнт» (латыш. "Pērs Gints") Генрика Ибсена — Доврский старец
- 1979 — «Лес» Александра Островского — Аркадий СчастливцевК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3406 дней]
- 1980 — «Весна» (латыш. "Pavasaris") Оскара Лутса — Либле
- 1981 — «Ожидание праздника» (латыш. "Gaidīšanas svētki") Паула Путниньша — Алмантс
Фильмография
- 1957 — Сын рыбака — Эдгар Бандерс
- 1967 — Дышите глубже
- 1968 — 24-25 не возвращается — Климов
- 1970 — Насыпь — эпизод
- 1971 — В тени смерти
- 1971 — Тростниковый лес — Квелде
- 1973 — Вей, ветерок!
- 1977 — Мальчуган — хромой Юркс
- 1977 — Красные дипкурьеры — пьяница в ресторане
- 1977 — Будьте моей тёщей! — жулик
- 1979 — Голубой карбункул
- 1979 — Незаконченный ужин — Бертиль Улоф Эмануель Свенсон
- 1980 — Три дня на размышление — заведующий часовой мастерской, где работает Дуршис
- 1981 — Американская трагедия — Тайтус Олден
- 1981 — Сказка, рассказанная ночью — эпизод
- 1982 — Забытые вещи — Эдгар
- 1982 — Самая длинная соломинка — Мурский
- 1984 — Долг в любви — Жанис
- 1987 — Если мы всё это перенесём…
Напишите отзыв о статье "Лиепиньш, Эдгар"
Примечания
- ↑ Teātris un kino biogrāfijās : enciklopēdija / sast. un galv. red. Māra Niedra; māksl. Aleksandrs Busse. — Rīga : Preses nams, 1999-. 1.sēj. A-J. — 1999. — 462 lpp. : il. ISBN 9984-00-331-0 (латыш.)
Ссылки
Отрывок, характеризующий Лиепиньш, Эдгар
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
