Ликвидация (телесериал)
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
| Ликвидация | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях | |
| Страна | |
| Количество серий |
14 |
| Производство | |
| Режиссёр | |
| Сценарист |
Зоя Кудря (автор идеи)[1], |
| Хронометраж |
44—46 минут |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах |
с 21 октября 2007 |
| Ссылки | |
| IMDb | |
«Ликвида́ция» — многосерийный художественный фильм 2007 года режиссёра Сергея Урсуляка, в основу сюжета которого положены реальные события борьбы Советской власти против бандформирований, существовавших в послевоенное время в Одессе.
Содержание
Сюжет
Одесса, 1946 год. По наводке задержанного бандита Сеньки Шалого сотрудники милиции во главе с начальником отдела по борьбе с бандитизмом Одесского уголовного розыска Давидом Марковичем Гоцманом обнаруживают склад с военным обмундированием, около тысячи комплектов. С помощью друга детства, «завязавшего» вора-карманника Фимы-«Полужида», Гоцман узнаёт, что обмундирование и снаряжение преступники официально получали на складах Одесского военного округа, пользуясь безупречными по исполнению фальшивыми накладными. Предназначение обмундирования остаётся неясным: никому из обычных уголовников не нужно такое количество военной формы — её просто некому продавать. При попытке выяснить изготовителя поддельных накладных Фиму убивают. Дело приобретает для Гоцмана особое значение: теперь это уже не просто расследование, а месть за друга.
Гоцман выясняет, что в деле замешан некий «Академик», во время войны находившийся в Одессе и проходивший обучение в немецкой разведшколе. В помощь милиции по этому делу в распоряжение Гоцмана направляется помощник военного прокурора майор Виталий Егорович Кречетов. Гоцман со своими подчинёнными и Кречетовым идут по следу подручного Академика, уголовника Чекана, который тоже обучался в немецкой разведшколе.
В это самое время маршал Жуков назначается командующим войсками Одесского военного округа и с присущей ему жёсткостью и прямолинейностью пытается немедленно расправиться со всей преступностью послевоенной Одессы. Непродуманные действия только вредят делу: в ответ на бессудный арест и заключение в тюрьму уголовных авторитетов Одессы бандиты устраивают погромы. Затем «отстрел» бандитов на ночных улицах силами специально привлечённых офицеров военной разведки вызывает в городе уже массовое недовольство.
Необычайная осведомленность бандитов о ходе розысков заставляет Гоцмана предположить, что Академик служит в правоохранительных органах или в штабе Жукова, более того — непосредственно участвует в проведении операции. Под подозрением оказываются практически все, имеющие отношение к расследованию. В результате выясняется, что Академик — это один из ближайших коллег Гоцмана, идейный враг советской власти, в годы войны работавший на немцев.
Во время ведения расследования Гоцман усыновляет потерявшего родителей уличного беспризорника Мишку-Карася, женится на вдове репрессированного московского следователя и даже проводит сутки в застенках МГБ по сфабрикованному делу об антисоветском заговоре.
Список серий
В ролях
Актёрский состав с фотографиями представлен на сайте «Российское кино»[2]:
- Владимир Машков — Давид Маркович Гоцман, подполковник УГРО, начальник отдела по борьбе с бандитизмом
- Михаил Пореченков — Виталий Егорович Кречетов, майор, заместитель военного прокурора Одесского военного округа
- Владимир Меньшов — Георгий Константинович Жуков, Маршал Советского Союза, командующий Одесским военным округом
- Сергей Маковецкий — Ефим Аркадьевич Петров («Фима-Полужид»), бывший вор-карманник и друг Гоцмана
- Константин Лавроненко — Игорь Станиславович Чекан, бандит
- Ксения Раппопорт — Ида Казимировна Кашетинская, подруга Чекана, наводчица
- Полина Агуреева — Антонина Петровна Царько, подруга Кречетова, певица
- Светлана Крючкова — тётя Песя (мадам Шмуклис), соседка Гоцмана
- Александр Семчев — Эммик (Эммануил Гершевич), сын тёти Песи, адвокат
- Беата Маковская — Циля, жена Эммика
- Лика Нифонтова — Нора (Елена Брунер), подруга Гоцмана
- Коля Спиридонов — Миша Карасёв (Мишка Карась), приёмный сын Гоцмана
- Алексей Кирющенко — Марк, контуженный лётчик, друг Гоцмана
- Диана Малая — Галя, жена Марка
- Юрий Лахин — полковник Чусов, начальник военной контрразведки округа
- Виктор Смирнов — Андрей Остапович Омельянчук, полковник милиции, начальник Одесского уголовного розыска
- Александр Сирин — Андрей Викторович Арсенин, военврач, судмедэксперт
- Фёдор Добронравов — Алексей Якименко, капитан милиции
- Борис Каморзин — Михаил Михайлович Довжик, майор милиции
- Александр Голубев — Лёня Тишак, лейтенант милиции
- Виктор Супрун — Васька Соболь, водитель Гоцмана
- Виктор Сарайкин — гвардии сержант Сергей Владимирович Костюченко, новый водитель Гоцмана
- Андрей Бронников — Константин Григорьевич Черноуцану, криминалист
- Сергей Угрюмов — Виктор Платов, бывший комвзвода Гоцмана
- Олег Кулаев — рядовой Лужов, подручный «Академика»
- Константин Балакирев — ефрейтор Охрятин
- Максим Дрозд — Толя «Живчик», подручный Академика
- Игорь Арташонов — Эва Радзакис
- Константин Желдин — Штехель
- Кирилл Кяро — Славик (племянник Штехеля)
- Валерий Трошин — Родя, фальшивомонетчик (убит Лужовым)
- Юрий Авшаров — Седой Грек, контрабандист (убит Толей "Живчиком)
- Олег Кассин — Сенька Шалый, бандит, налётчик (убит Толей «Живчиком»)
- Виктор Соловьёв — Давид Петрович Манько (Дядя Ешта), вор-авторитет
- Сергей Неудачин — Писка Мойсак
- Александр Матросов — Лёпа
- Евгений Куршинский — Федя-Жердь
- Виктор Тереля — Мадамский-Пальчик
- Станислав Лесной — Иона
- Артём Осипов — Саня Сам-Не-Знаю
- Тимофей Трибунцев — Мотя Жмых
- Роман Крюков — «Мужик-дерьмо»
- Роман Кузнеченко — Гузь, предводитель «лесных братьев»
- Сергей Рубеко — Захар, хромоногий фронтовик
- Андрей Шибаршин — Серёжа, сын Захара
- Олег Басилашвили — Игорь Семёнович, старик-психиатр, эзотерик
- Юрий Лопарёв — подручный старика-психиатра
- Григорий Данцигер — Рудик Карузо
- Вячеслав Молоков — Михаил Мефодьевич Кумоватов, первый секретарь Одесского горкома партии
- Виктор Лысенко — Телешко, второй секретарь Одесского горкома партии
- Олег Семисынов — полковник Мальцов, военный прокурор Одесского военного округа
- Александр Ковалёв — майор Максименко, сотрудник МГБ
- Владимир Ровинский — полковник, начальник военной контрразведки
- Владимир Юматов — следователь Семчук, закадровый текст
- Станислав Стрелков — капитан Наимов, следователь военной прокуратуры
- Аркадий Гарцман — главный интендант Одесского Военного Округа Воробьёв
- Алексей Жиров — подполковник Семочкин, адъютант Жукова
- Александр Карамнов — Лапонин, сотрудник контрразведки
- Святослав Чирков — гвардии капитан Русначенко, сотрудник контрразведки
- Вячеслав Ильин — Степан
- Наталья Карпунина — сотрудник контрразведки
- Альберт Каспарянц — Рябов (сотрудник контрразведки)
- Андрей Щенников — Саня, дежурный по УГРО, сын фронтовика Захара
- Павел Ворожцов — лейтенант Калныньш
- Геннадий Чулков — директор дипломатического интерната
- Валентин Козачков — председатель комиссии по усыновлению
- Пётр Меркурьев — Петюня, сосед Норы
- Александр Чернавский — директор артели шорников
- Александр Карпиловский — инкассатор Михальнюк
- Богдан Бенюк — Леонид Утёсов
- Наталья Рожкова — певица
- Виктор Пасечник — Виталий Шумяцкий, директор филармонии
- Игорь Ларин — Рогань Олег Мстиславович, пленный власовец
- Всеволод Кабанов — Рома, родственник Гоцмана
- Анатолий Павелий — Шелыч
- Юрий Мазихин — Прамек, хозяин карточного притона
- Владимир Михайловский — Боречка-старичок
- Вадим Набоков — помощник Чусова
- Маргарита Пресич — торговка семечками
- Анатолий Дриженко — эпизод
- Наталья Дубровская — эпизод
Факты о фильме
 |
Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи. Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 30 ноября 2015 года. |
- Съёмочный период картины продолжался с июня 2006 года по 30 ноября 2006 года.
- У Давида Гоцмана был реальный прототип — Давид Михайлович Курлянд[3]. Он действительно был заместителем начальника Одесского уголовного розыска, вышел на пенсию в 1963 году, умер — в 1993 году. В основу сценария лёг его сильно переработанный дневник, хранящийся ныне в музее истории органов внутренних дел Одесской области. Родственники Курлянда сильно разошлись во мнениях об его образе в сериале: если внук Владимир счёл, что Машкову удалось «Удивительно точно передать характер деда»[4], то сын, Анатолий Давидович, категорически заявил, что создатели фильма «Мало того что сюжет фильма „содрали“ с дневников моего отца, так ещё и его образ полностью исказили»[5].
- Андрей Краско, первоначально утверждённый на роль Фимы, начал сниматься в картине, но умер 4 июля 2006 года в больнице[6]. Продюсеры в Москве в течение полутора-двух часов решали, продолжать ли снимать «Ликвидацию» или останавливаться и уезжать из Одессы[7]. Решено было переснять отснятые сцены, кроме одной, где убитый Фима лежит лицом вниз, эта сцена была отснята с участием Андрея Краско. Роль Фимы исполнил Сергей Маковецкий.
- В день премьеры первых двух серий сериал собрал у экрана рекордное количество зрителей[8] (по России доля составила 42,8 %, рейтинг — 13,8 %).
- Главная музыкальная тема сериала частично позаимствована композитором Энри Лолашвили из 3-й части 3-й симфонии фа мажор (соч. 90) Брамса — Poco allegretto (также это было отмечено на премии Серебряная калоша.[9]
- В сериале приняли участие три актёра из комик-труппы «Маски-шоу»: Олег Емцев (карточный шулер), Вадим Набоков (помощник Чусова) и Альберт Каспарянц (Рябов).
- В сериале упоминается фильм «Подвиг разведчика», который был снят в 1947 году, на год позже времени действия сериала. Этот анахронизм допущен намеренно: первоначально планировалось включить в сериал отрывок из «Осады», но Сергей Урсуляк решил, что этого фильма большинство современных зрителей не смотрело и с ним не будет никаких чувственных ассоциаций и заставил Алексея Пояркова подкорректировать сценарий. В кадре присутствует афиша ещё одной кинопремьеры 1947 года — фильма «Весна»[10].
- Также намеренным анахронизмом является исполняемая Утёсовым на концерте песня «У Чёрного моря», которая была написана в 1951 году. Первоначально в сценарии была песня «Одессит Мишка», но в итоге создатели фильма выбрали ту, которая «…лучше передаёт наше отношение к этому времени и эмоциональное состояние публики»[10].
- Анахронизмом является песня «È una semplice canzone da due soldi…», из фестиваля «Сан-Ремо» 1954 года.
- Двойным анахронизмом является «интендант второго ранга Шамин» в 1943 году на Втором Белорусском фронте. Воинские звания «интендант» были упразднены в 1942 году, а Второй Белорусский фронт образован в 1944 году.
- На совещании маршал Жуков говорит о проведении учений «всеми силами Юго-Западного военного округа». Такого округа не существовало с 1922 года. В 1946 году в Одессе базировался Одесский военный округ.
- Массового ареста «воров в законе» на концерте Леонида Утёсова, а тем более их фальшивого расстрела, в реальности не было.[11]
- Действия УПА близ Одессы в 1946 году — художественный вымысел авторов сериала.[12] Вокруг Одессы никогда не было «лесных братьев», как в фильме, поскольку в радиусе 150 километров вокруг города отсутствуют леса[13]. По замыслу режиссёра, боевики УПА должны были прибыть к Одессе на поезде, однако от неё пришлось отказаться.[14]
- Кречетов анализирует шахматную партию Ботвинник — Эйве[15] (Гронинген, август-сентябрь 1946 г.), но на доске позиция, которая не встречалась в этой партии.
Новеллизация
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 20 февраля 2013 года. |
В 2007 году одновременно с фильмом появилась его новеллизация — двухтомный роман «Ликвидация», выпущенный московским издательством «Росмэн-Пресс». Его автор — белорусский писатель, историк и телеведущий Вячеслав Бондаренко. Из-за ошибки издательства первое издание романа вышло без упоминания имени автора. В 2008 г. вышло второе издание романа, где ошибка была исправлена.
Роман создавался на основе литературного сценария фильма одновременно с его съёмками. Поэтому в книге сохранены многие линии, от которых режиссёр картины отказался в процессе съёмок. Например, в сценарии и романе Эмик гибнет, а в фильме — нет.
Кроме того, в романе исправлены многие фактические ошибки сценария, затем перекочевавшие в фильм. В частности, исправлена ошибка с интендантом 2-го ранга, попавшем под суд на 2-м Белорусском фронте в 1943 году.
Многие сюжетные линии романа сочинены его автором и не имеют аналогов ни в сценарии, ни в фильме. Так, в книге подробно изложена история и мотивация поступков Кречетова, которая остаётся для зрителей сериала загадкой, и история семьи Гоцмана.
Автор романа имеет одесские корни: прапрапрадед, прапрадед и прадед Вячеслава Бондаренко — коренные одесситы.
Пародии
- Программа: «Большая разница».
Название: «Капитуляция».
Действие: Берлин, незадолго до капитуляции Германии (весна 1945).
Герои: Штирлиц (Гоцман), пастор Полуфриц (пастор Шлаг, Фима Полужид), Адик (Гитлер), Мюллер[16]. - Программа: Вечерний Квартал-95.
Название: «Коалиция».
Действие: Украина, Одесса, вторая половина 2000-х
Герои: Виктор Андреевич (Виктор Ющенко, президент Украины), Юлия Владимировна (Юлия Тимошенко, премьер-министр Украины), Витя Янупончик (Виктор Янукович, глава оппозиции), Луцик (Юрий Луценко, министр внутренних дел), Сеня (Арсений Яценюк, спикер Верховной Рады), Лёня Михалыч (Леонид Черновецкий, городской голова Киева)[17]. - Программа: «Большая разница».
Название: «Убийство».
Действие: Англия, Гоцман вместе с классическими литературными сыщиками (Шерлоком Холмсом, доктором Ватсоном, мисс Марпл и Эркюлем Пуаро) раскрывает убийство.
Съёмочная группа
- Режиссёр-постановщик: Сергей Урсуляк
- Авторы идеи: Зоя Кудря, Александр Кореньков[1]
- Автор сценария: Алексей Поярков[1]
- Оператор: Михаил Суслов
- Композитор: Энри Лолашвили
- Ведущие продюсеры: Алексей Кузнецов, Евгений Попов
- Продюсеры: Рубен Дишдишян, Арам Мовсесян, Сергей Даниелян, Юрий Мороз
- Идея и производство: Студия «Дед Мороз» по заказу «Централ Партнершип»
Критика
Известные украинские деятели культуры критикуют «Ликвидацию», намекая на присутствие в ней украинофобии.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2733 дня]
- Андрей Кокотюха, писатель и журналист:
«Вспомните: ещё не так давно идейные враги советской власти, кем бы они ни оказывались по жизни, всегда были для кино, в частности „перестроечного“ и российского постсоветского, героями положительными. Теперь те, кто не любит советскую власть, подлежат уничтожению. Нет ли здесь намёка на то, что русская культура, в частности кино, снова готовы отстаивать и защищать подвергнутые когда-то обструкции советские ценности? Возможно, я немного передёргиваю карты, однако упомянутого Академика, несмотря на всю его предательскую сущность, хочется пожалеть: он — против „советов“, а его убивают за убеждения».[18]
Запрет фильма на Украине
В конце октября 2014 года актёр фильма Михаил Пореченков совершил поездку в неподконтрольный Украине Донецк, где, находясь в каске с надписью «Пресса», вместе с членами ДНР стрелял из крупнокалиберного пулемёта «Утёс», вероятно [обтекаемые выражения] , по позициям украинских[уточнить] военных[нет в источнике 3094 дня]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) в Донецком аэропорту[19]. Служба безопасности Украины также попыталась обвинить актёра в расстрелах мирных жителей Донецка[20], но каких-либо доказательств предоставлено не было. После демонстрации на российском телевидении кадров, на которых Михаил Пореченков стреляет из пулемёта, активисты кампании «Бойкот российского кино» требовали запретить на Украине фильмы с участием Михаила Пореченкова[21]. 31 октября 2014 Государственное агентство Украины по вопросам кино по заявке Министерства культуры Украины и Службы безопасности Украины отменили разрешения на распространение и показ 69 фильмов и телесериалов с участием Михаила Пореченкова, среди которых и фильм «Ликвидация»[22][23].
Продолжение
9 октября 2015 года в СМИ появилась информация о возможном продолжении сериала. На своей страничке в фейсбуке глава кинокомпании «Марс Медиа» Рубен Дишдишян заявил, что с компанией «Дед Мороз» подписан договор на продолжение «Ликвидации». Однако Сергей Урсуляк отказался принимать участие в съёмках второго сезона.[24][25][26][27][28]
См. также
- [mayak.rfn.ru/schedules/71/12759-audio.html Песня «Два сольди»] в исполнении Клавдии Шульженко
- Русский язык Одессы
Напишите отзыв о статье "Ликвидация (телесериал)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=19918 Телесериал «Ликвидация» (2007 год).] «Энциклопедия отечественного кино под редакцией Любови Аркус » // 2011.russiancinema.ru
- ↑ [ruskino.ru/mov/10009 Телесериал «Ликвидация» на сайте Российское Кино Ruskino.ru]
- ↑ [www.segodnya.ua/news/691369.html Сегодня.ua, 23.11.2007]
- ↑ [www.favourite.od.ua/2009/3/90 Старший опер Одессы]
- ↑ [newsfact.ru/index.php?mod=article&cat=biz&article=1982 Машков отвратительно сыграл моего отца]
- ↑ [www.gazeta.ru/culture/2006/07/05/a_691069.shtml gaseta.ru. Андрей Краско умер на съёмках]
- ↑ [www.bulvar.com.ua/arch/2010/2/4b4dd6a44bffc/ Режиссёр «Ликвидации» и «Исаева» Сергей Урсуляк: «После смерти Андрея Краско продюсеры в течение двух часов решали, продолжаем мы снимать „Ликвидацию“ или останавливаемся и уезжаем»]. Бульвар Гордона (12 января 2010). Проверено 25 марта 2015.
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=150481 «Ликвидация»: самая успешная премьера]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=5OBD85GrRks YouTube — Серебряная калоша 2009 — Номинация за плагиат года]
- ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20071231081236/www.izvestia.ru/culture/article3111724/?print Гоцман умер от инфаркта, а Нора с Мишкой уехали в Москву. Интервью с создателями фильма в газете Известия от 27 декабря 2007 г.]
- ↑ Олег Губарь, историк-краевед. Откуда взялись леса? Комсомольская правда — Украина, 28 ноября 2007 год, стр. 22
- ↑ [www.segodnya.ua/news/13056575.html Газета «Сегодня» 22 Января, 2009]
- ↑ В. Смирнов. Комсомольская правда — Украина, 28 ноября 2007, стр. 22.
- ↑ [izvestia.ru/news/332082 Izvestia.ru]
- ↑ [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1032141 www.chessgames.com]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=C4BB0XBWC94&hl=ru YouTube — Капитуляция]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=DPK92S4jGnQ&hl=ru YouTube — Вечерний Квартал 39 — Коалиция (Ликвидация)]
- ↑ [www.telekritika.ua/media-continent/2007-11-12/34853 Жеглов починає, а Гоцман програє] (укр.). Телекритика. 12.11.2007
- ↑ [lenta.ru/news/2014/10/31/osudili/ Союз журналистов Москвы назвал поведение Пореченкова подлостью]. Лента.ру. 31.10.2014
- ↑ [112.ua/politika/v-sbu-zayavlyayut-chto-porechenkov-na-donbasse-ustroil-safari-i-rasstrelival-mirnyh-zhiteley-138895.html В СБУ заявляют, что Пореченков в Донецке устроил сафари и расстреливал мирных жителей]. 112 Украина. 31.10.2014
- ↑ [espreso.tv/news/2014/10/31/ukrayinski_aktyvisty_vymahayut_zaboronyty_filmy_ta_serialy_z_porechenkovym Українські активісти вимагають заборонити фільми та серіали з Пореченковим] (укр.). Espreso TV. 31.10.2014
- ↑ [ru.tvi.ua/new/2014/10/31/goskino_taki_zapretilo_filmy_s_porechenkovym Госкино таки запретило фильмы с Пореченковым]. ТВі. 31.10.2014
- ↑ [www.pravda.com.ua/rus/news/2014/11/4/7043174/ Фильмы с Пореченковым запретили. Каналы просят просеять продукцию РФ]. Украинская правда. 04.11.2014
- ↑ [m.kp.ru/daily/26443/3314521/ Владимир Машков снимется в продолжении «Ликвидации»]
- ↑ [rf-smi.ru/cinema/27931-podpisan-kontrakt-na-semki-seriala-likvidaciya-chast-2.html Подписан контракт на съемки сериала Ликвидация, часть 2. " РФ-СМИ. Только свежие новости !]
- ↑ [teleprogramma.pro/tele/series/24111/ «Ликвидация-2»: с Машковым, но без Урсуляка | Телепрограмма: телегид и шоу-бизнес, программа передач на сегодня и на неделю, новости, фото интервью звезды | teleprogramma.pro]
- ↑ [rg.ru/2015/10/09/liquidatsiya-site-anons.html В России снимут второй сезон сериала «Ликвидация» — Российская газета]
- ↑ [nevnov.ru/142365-na-rossijskie-ekrany-vyjdet-dolgozhdannoe-prodolzhenie-seriala-likvidaciya На российские экраны выйдет долгожданное продолжение сериала «Ликвидация»]
Ссылки
|
Портал «Кино» |
|---|---|
|
Портал «Одесса» |
|
Ликвидация в Викицитатнике? |
|
Проект «Русский язык» |
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=19918 «Ликвидация»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
- А. Проханов. [zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/07/736/11.html Картина маслом в имперской раме]
- Интервью с создателями фильма в газете Известия: [archive.is/20130706214838/www.izvestia.ru/culture/article3111724/ «Гоцман умер от инфаркта, а Нора с Мишкой уехали в Москву»]
- Сусанна Альперина. [www.rg.ru/2007/12/13/likvidacia.html «Место встречи…» изменить можно. Это показал сериал «Ликвидация»]
- Борис Соколов. [grani.ru/Culture/Cinema/m.130967.html Ликвидация истории]
- Юрий Богомолов. [www.rg.ru/2007/12/20/a197647.html Картина маслом]
- [www.booknik.ru/context/?id=26328&type=BigContext Всем сидеть, я — Гоцман!] Статьи Олега Юрьева, Марии Галиной и Сергея Кузнецова о сериале «Ликвидация» (сайт еврейской культуры «Букник»).
- [o-gon.livejournal.com/39808.html По местам съемок фильма (фото)]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Ликвидация (телесериал)
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
