Лилеева, Эмилия Августиновна

Эмилия Лилеева
Имя при рождении:	Эмилия Августиновна Шеффердекер
Дата рождения:	5 января 1824(1824-01-05)
Место рождения:	Петербург, Российская империя
Дата смерти:	16 сентября 1893(1893-09-16) (69 лет)
Место смерти:	Петербург
Профессия:	оперная певица (лирико-драматическое сопрано)
Гражданство:	Российская империя
Театр:	Императорские театры Российской империи: Большой Каменный театр, Александринский театр, Мариинский театр, Большой театр (Москва)

Эмилия Августиновна Лилеева (настоящая фамилия Шеффердекер; 1824—1893) — оперная певица (лирико-драматическое сопрано).

Биография

Эмилия Шеффердекер родилась 24 декабря 1823 года (5 января 1824) в Санкт-Петербурге.

Некоторые источники называют её псевдоним чуть по-другому — Лильева

Пению обучалась на вокальном отделении Петербургского театрального училища. Ещё в годы обучения стала выходить на сцену. В 1841 году дебютировала в партии Ритты. А 27 ноября 1842 года, тоже ещё ученицей, стала первой исполнительницей партии Гориславы в опере П. И. Чайковского «Руслан и Людмила» на сцене Петербургского Большого Каменного театра. Однако по мнению М. Глинки, эта партия певице не удалась.

По окончании училища в 1843 году была принята в оперную труппу Петербургской императорской сцены.

В 1846—1847 гг. она принимала участие в спектаклях московского Большого театра, в частности, в 1846 году, когда в Москве впервые прозвучала опера «Руслан и Людмила», она вновь исполнила партию Гориславы.

5 (17) декабря 1847 года стала первой исполнительницей партии Флер де Лис в опере («Эсмеральда» А. Даргомыжского на сцене московского Большого театра, причем композитор сам готовил с ней эту партию.

А через несколько лет Даргомыжский занимался с ней партией Ольги в опере («Русалка», готовя к премьере, прошедшей в Санкт-Петербурге 4 (16) мая 1856 года.

Начиная с 1848 года участвовала в спектаклях петербургской труппы Итальянской оперы.

Выступала на Петербургских сценах: Большой Каменный театр, Александринский театр, а последние годы, в 1860—1866 пела в Мариинском театре.

Ушла со сцены в 1866 году.

Критика отмечала: «Обладала небольшим, но гибким и приятным колоратурным сопрано». {Риман}; «Обладала небольшим, ровным, гибким, хорошо обработанным голосом, легко преодолевала технические трудности (владела колоратурой). Композитор А. Серов считал Л. одной из лучших исп. партии Аннхен даже в сравнении с итал. певицами».

Партии:

1-я исполнительница партий: Горислава («Руслан и Людмила», 1842), Маша («Ольга, дочь изгнанника»), Флер де Лис («Эсмеральда» А. Даргомыжского), Бертальда («Ундина»), Аннушка («Фомка-дурачок»), Ольга («Русалка» А. Даргомыжского), Любовь Кочубей («Мазепа» Б. Фитингофа-Шеля), Одарка («Запорожец за Дунаем» С. Гулака-Артемовского);

в московском Большом театре — Горислава («Руслан и Людмила», 1846), партия ? («Дочь полка»);

в Петербурге — Флер де Лис («Эсмеральда»);

на русской сцене — Берты де Силлиан («Мушкетеры королевы»).

Другие партии: Маша («Иван Сусанин» К. Кавоса), Юлия («Пан Твардовский» А. Н. Верстовского); Марцелина («Водовоз»), Вениамин («Иосиф»), Изабелла («Роберт-Дьявол»), Церлина («Фра-Дьяволо, или Гостиница в Террачине»), Генриетта («Пуритане»), а также комичнские и характерные роли — Пахита, Стелла, Адина.

Партнеры: П. П. Булахов, С. Гулак-Артемовский, Л.Леонов, П. Гумбин, Д. Куров, А. Латышева (Лилеева 2-я), Д. Леонова, О. Петров, А. Петрова-Воробьёва, Е.Марсель-Рыкалова, А. Н. Петрова.

Пела п/у К. Альбрехта, И. Иоганниса, А. Рубинштейна.

Эмилия Августиновна Лилеева умерла 4 (16) сентября 1893 года. Была похоронена в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище. Надгробие не сохранилось.

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/dict/agin/article/vs3/vs3-0299.htm Вокально-энциклопедический словарь](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2870 дней))
• [www.novodev.orthodoxy.ru/necropol-monastyr.html Новодевичье кладбище (Санкт-Петербург)]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/71745/Лилеева Энциклопедический словарь псевдонимов. Лилеева Эмилия Августиновна]

Отрывок, характеризующий Лилеева, Эмилия Августиновна

В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.