Лилиенфельд-Тоаль, Павел Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Фёдорович Лилиенфельд-Тоаль
нем. Paul Fromhold Ignatius von Lilienfeld-Toal<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Курляндский губернатор
21.08.1868 — 11.12.1885
Предшественник: Иоганн Христофорович Бреверн
Преемник: Константин Иванович Пащенко
Санкт-Петербургский вице-губернатор
05.05.1867 — 21.08.1868
Предшественник: Эмерик Карлович Чапский
Преемник: Иосиф Васильевич Лутковский
 
Рождение: 29 января 1829(1829-01-29)
Белосток
Смерть: 11 января 1903(1903-01-11) (73 года)
Санкт-Петербург
Род: Лилиенфельды
Отец: Отто Фридрих фон Лилиенфельд
Мать: Констанса Дорве
Супруга: Каролина Меллин
Дети: Анатолий Павлович
Карл Павлович
Павел Павлович
 
Награды: ||||К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3053 дня]
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3053 дня]

Павел Феодорович Лилиенфельд-Тоаль (нем. Paul von Lilienfeld) (29 января 1829, Белосток — 11 января 1903, Санкт-Петербург) — российский государственный деятель, камер-юнкер (1854), тайный советник, сенатор, социолог-органицист.

Родился в 1829 году в Белостоке в семье действительного статского советника Отто Фридриха фон Лилиенфельда и Констансы Довре (Constance d'Auvray), дочери генерала от инфантерии Фёдора Филипповича Довре (Fredrik August d'Auvray).

Окончил Александровский лицей (1848) с золотой медапью.

Служил мировым посредником в Санкт-Петербургской губернии, председателем петергофской земской управы и мирового съезда, вице-губернатором Санкт-Петербургской губернии, курляндским губернатором, сенатором.

С 1863 года указом Сената получил высочайшее разрешение именоваться с нисходящим потомством Лилиенфельд-Тоаль (по родовому имению его супруги — урождённой графини Меллин — мызе Тоаль в Эстляндской губернии).





Научная деятельность

В 1860 году Лилиенфельд издал под псевдонимом Лилеев «Основные начала политической экономии», а в 1872 году — главное своё сочинение: «Мысли о социальной науке будущего», под инициалами П. Л., появившееся также и на немецком языке, в значительно дополненном виде.

Основная мысль труда — признание человеческого общества за организм не в переносном смысле, а в значении естественно-реального явления. В человеческой жизни и развитии действуют те же законы, как и во всей органической природе; социальный организм, как всякий высший организм в природе, состоит из двух взаимодействующих факторов — нервной системы и межклеточного вещества; вообще, все явления социальной жизни вполне аналогичны явлениям физиологическим.

Широко пользуясь сравнительно-биологическим методом, Лилиенфельд старается установить социально-эмбриологический закон, по которому при развитии отдельного человека замечаются те же периоды, как и при развитии всего человечества.

В 1894 году Лилиенфельд начал печатать в «Revue Internationale de Sociologie» новый труд: «La pathologie sociale»[1]. На социологических конгрессах 1894 и 1895 годах Лилиенфельд представил доклады: «La methode organique en sociologie» и «Y. a-t-il une loi de l’evolution des formes politiques?».

Занимал пост президента Международного института социологии.

Награды

Семья

Был женат на Каролине Шарлотте Наталии Эльмире урожденной графине Меллин.

Сыновья:

Напишите отзыв о статье "Лилиенфельд-Тоаль, Павел Фёдорович"

Примечания

  1. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5470620q La pathologie sociale / par Paul de Lilienfeld,... ; avec une préf. de René Worms]

Литература

  • Лилиенфельд-Тоаль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Кузьмина, Г.П. П.Ф.Лилиенфельд-Тоаль о тождестве и различии между обществом и организмом // Актуальные проблемы социального познания. - М., 1982. - С. 76-83
  • Кузьмина, Г.П. Социально-философская теория Лилиенфельда-Тоаля // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7, Философия. - М., 1997. - N 5. - С. 76-87
  • Лилиенфельд, П. Органический метод в социологии / Пер. с нем. Г.П.Кузьминой // Философия и общество. - М., 1997. - N 4. - С. 226-255
  • Кузьмина, Г.П. Теоретические основы социальной философии П.Ф.Лилиенфельда // Философия и общество. - М., 1997. - N 4. - С. 138-160
  • Кузьмина, Г.П. П.Ф.Лилиенфельд о проблеме "человек-общество" и способе её решения // Отечественное философское наследие и современность: идеи, пробл., люди : Материалы Володинских чтений. - М., 2009. - С. 222-227
  • Кузьмина, Г.П. Концепция социальной эволюции в органической теории П. Лилиенфельда // Исторический процесс: истоки, перипетии, перспективы. - Йошкар-Ола, 2011. - Вып. 10. - С. 19-29
  • Список гражданским чинам 4-го класса 1877 года
  • [www.bbl-digital.de/eintrag// Лилиенфельд-Тоаль, Павел Фёдорович] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)


Отрывок, характеризующий Лилиенфельд-Тоаль, Павел Фёдорович

В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.