Лингвистическая традиция

Лингвисти́ческая тради́ция — общее название для направления человеческой мысли, в русле которой формировались лингвистические представления различных народов.

Взгляды на существование и устройство языка складывались, начиная с древних времён. Человеку свойственно задумываться об окружающих его явлениях, в том числе и о происхождении и установлении языка, на котором он говорит. В донаучный период с попытками дать ответ на этот вопрос происходил постепенный переход от мифологических представлений к философским построениям. Истоки традиций первоначально находятся в потребности обучения родному языку. Контакты с другими народами обозначили задачу понимать чужие языки. Экономическое и культурное развитие цивилизаций позволило рассматривать все языки не только как средства взаимопонимания, но и особые инструменты для использования во всех видах деятельности.

В исторической перспективе выделяется несколько основных лингвистических традиций:

• индийская языковедческая традиция,
• греческая лингвистическая традиция,
• римская лингвистическая традиция,
• арабская лингвистическая традиция,
• европейская языковедческая традиция,
• античная языковедческая традиция,
• китайская языковедческая традиция.

В каждом достаточно развитом обществе появлялись свои традиции с особенными чертами. Восточная (индийская) и античная (греко-римская) традиции в совокупности оказали большое влияние на современное состояние науки о языке.

Древнейшей лингвистической традицией считается индийская. В ней впервые обсуждаются большинство собственно языковедческих вопросов. Значительное расхождение санскрита от современных ему тогда языков повседневного общения поспособствовало появлению трактатов под названием «Веданги», которые учили литературному, письменному языку древнеиндийских религиозных гимнов. На их основе создавались описательно-нормативные грамматики, возникали некоторые понятия фонетики, морфологии и лексикологии. Крупнейшими исследователями того времени, внёсшими значительный вклад в традицию, были Панини и Яска.

Вторая по древности традиция — китайская. Это уникальная национальная традиция, оказавшая влияние на всех своих соседей. Главным объектом внимания выступал иероглиф, его структура и происхождение. Большое внимание уделялось проблеме нормативного написания и инвентаризации большого количества иероглифов.

В греческой традиции впервые обсуждались фундаментальные вопросы, такие как известные споры об аномалии или аналогии имён и их происхождении («по природе» или «по договрённости»). Древнегреческие философские школы выработали основные понятия грамматики, многие из которых позже перешли в средневековую и современную европейскую традицию. Наиболее известными философами, развивавшими эти идеи, были Платон и Аристотель.

Римская традиция возникла под влиянием греческой. Особое внимание в ней уделялось дальнейшей разработке грамматики и стилистике в многочисленных трудах образованных граждан. Значительный вклад внесли Марк Теренций Варрон, Элий Донат и Присциан.

С бурным становлением арабского государства возникла арабская традиция, которая усвоила все предыдущие достижения и активно продолжала развивать грамматику. Так же уделялось большое внимание фонетике, лексике и диалектным особенностям.

Литература

• Алпатов В. М. Лингвистические традиции // История лингвистических учений. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Языки славянской культуры, 2005. — С. 9—41. — 368 с. — 1500 экз. — ISBN 5-9551-0077-6.
• Сусов И. П. [lib.ru/TEXTBOOKS/yazykoznanie.txt История языкознания: Учебное пособие для студентов старших курсов и аспирантов]. — Тверь: Тверской гос. ун-т, 1999.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/lingvistika/NATSIONALNIE_LINGVISTICHESKIE_TRADITSII.html Национальные лингвистические традиции]. Энциклопедия «Кругосвет». [www.webcitation.org/67woMgc80 Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].  (Проверено 28 сентября 2010)

Отрывок, характеризующий Лингвистическая традиция

– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.