Лингвоцид
Лингвоцид (букв. «языкоубийство» или глоттофагия) — комплекс мер административно-политического, а также экономического характера, направленных на искоренение языка, обычно в регионах его исконного распространения. Автором термина считается Ярослав-Богдан Рудницкий, впервые употребивший его в 1967 году[1]. Термин лингвоцид достаточно точно описывает ситуацию когда носители языка не уничтожаются физически, как при геноциде, а подвергаются политике ассимиляции в первую очередь в языковой сфере. При этом в случае с лингвоцидом доминирующая бюрократическая машина довольно лояльно относится к сохранению этнических культурных или религиозных элементов при подавлении языка. В случае успеха, политику лингвоцида завершает исчезновение языка (также языковая смерть). Название образовано по аналогии со словами геноцид, этноцид и регицид где элемент -цид восходит к лат. «cido» убиваю. Термин может толковаться неоднозначно при неравном положении двух родственных языков, один из которых доминирует, например, русский над украинским, испанский над галисийским. В то же время форсированное вытеснение стандартными литературными языками местных, довольно отличных диалектов (например, в Италии и Германии) как лингвоцид обычно не интерпретируется.
Проявлениями политики лингвоцида может быть: тотальное отрицание факта существования языка как отдельной лингвальной системы; отрицание принадлежности к языку его отдельных диалектов, которые могут квалифицироваться как отдельные национальные языки либо диалекты иного языка (языка-ассимилятора); откровенное или косвенное унижение людей, употребляющих данный язык.
Напишите отзыв о статье "Лингвоцид"
Примечания
- ↑ J.B.Rudnyckyj. Ukrainian Linguistics in Exile (1918-1984) // Papers in the History of Linguistics. Edited by Hans Aarsleff, L.G.Kelly, Hans-Josef Niederehe. (Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science. Series III, Studies in the history of language sciences; v. 38.) — Amsterdam: John Benjamins Publishing Company, 1987. — P. 644.
Литература
- Hidley R. The Death of the Irish Language. — London — New York, 1990 [books.google.com.ua/books/about/The_Death_of_the_Irish_Language.html?id=RfYH1OmartcC&redir_esc=y]
- Breton Roland. Linguicide et ethnocide: Pourqoui et comment tuer les langues? / Les minorites ethniques en Europe — Paris: L’Harmattan, 1993.
Ссылки
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лингвоцид
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
