Линейные корабли типа «Кавати»
«Кавати» (яп. 河内, англ. Kawachi, в некоторых русскоязычных источниках «Кавачи») — тип линкоров Императорского флота Японии. Всего было построено два корабля этого типа — «Кавати» (河内, Kawachi) и «Сэтцу» (摂津, Settsu).
Содержание
Конструкция
Конструкция линкоров типа «Кавати» опиралась на конструкцию турбинного полудредноута «Аки», который в свою очередь был усовершенствованным вариантом полудредноута «Сацума».
Вооружение
Главный калибр состоял из орудий двух типов. В носовой и кормовой башне было установлено по два 305-мм орудия длиной в 50 калибров которые были заказаны у английской фирмы Armstrong Whitworth. На каждом борту были установлены две башни с более короткими (45 калибров) 305-мм орудиями японского производства. Бортовые орудия обычно заряжались при угле возвышения 5 °, хотя могли заряжаться любой угол от 0 ° до + 13 °. Эти орудия имели возвышение от −5 ° до + 25 °. Такой состав и расположение главного калибра считается неудачным. Во-первых, из-за расположения бортовых башен, на одну цель можно было навести максимум 8 из 12 орудий главного калибра. Во-вторых, снаряды из коротких и длинных орудий летят по разным траекториям, что осложняет пристреливание при одновременной стрельбе из орудий разной длины. Это нарушает один из основных постулатов принципа «только большие пушки» — унифицированность, что делает серию скорее промежуточной между броненосцами и линкорами, как и «Аки» с «Сацума», но ближе к линкорам.
Вооружение среднего калибра состояло из десяти 152-мм орудий. В отличие от большинства линкоров других стран, 152-мм орудия были защищены 152-мм броней.
Противоминная артиллерия состояла из восьми 120-мм и 16 76-мм орудий.
Бронирование
Главный броневой пояс: броня Круппа толщиной в 305 мм в средней части бортов.
Энергетическая установка
Силовая установка, как и на «Аки», использовала паровые турбины системы «Curtis». Турбины были собраны в Японии по американской лицензии.
Служба
Головной корабль «Кавати» — заложен 1 апреля 1909, спущен на воду 15 октября 1910, введен в строй 31 марта 1912. Играл второстепенную роль в Первой мировой войне. В 1918, стоя на якоре, затонул в результате взрыва порохового погреба.
«Сэтцу» — заложен 18 января 1909, спущен на воду 30 марта 1911, введен в строй 1 июля 1912. Играл второстепенную роль в Первой мировой войне. Выведен из состава флота в 1924. Практически до конца Второй мировой войны служил радиоуправляемым кораблем-мишенью.
Оценка проекта
«Вайоминг»[1] |
«Орион»[2] |
«Остфрисланд»[3] |
«Кайзер»[4] |
«Кавати»[5]
| |
|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки | 1909 | 1909 | 1908 | 1909 | 1909 |
| Год ввода в строй | 1912 | 1912 | 1911 | 1912 | 1912 |
| Водоизмещение нормальное, т | 26 416 | 22 555 | 22 806 | 24 724 | 21 156 |
| Полное, т[прим. 1] | 27 680 | 26 284 | 24 700 | 27 000 | 23 266 |
| Тип СУ | ПТ | ПТ | ПМ | ПТ | ПТ |
| Мощность, л. с. | 28 000 | 27 000 | 28 000 | 28 000 | 25 000 |
| Максимальная скорость, узл. | 20,5 | 21 | 20,5 | 21 | 20 |
| Дальность, миль (на ходу, узл.) | 6680 (10) | 6730 (10) | 5500 (10) | 7900(12) | 2700 (18) |
| Бронирование, мм | |||||
| Пояс | 279 | 305 | 300 | 350 | 305 |
| Палуба | 35—63 | 45—102 | 55—80 | 60—100 | 30 |
| Башни, лоб | 305 | 279 | 300 | 300 | 279 |
| Барбеты | 254 | 254 | 300 | 300 | 279 |
| Рубка | 292 | 279 | 300 | 350 | 300 |
| Схема размещения вооружения |  |
 |
 |
 |
|
| Вооружение | 6×2×305/50 21×1×127/51 2 ТА |
5×2×343/45 16×1×102/50 4×1 47-мм 3 ТА |
6×2×305/50 14×1×150/45 14×1×88/45 6 ТА |
5×2×305/50 14×1×150/45 8×1×88/45 5 ТА |
2×2×305/50 4×2×305/45 10×1×152 8×1×120 12×1×76 5 ТА |
Примечания к таблице
- ↑ Для британских и американских кораблей в источниках водоизмещение даётся в длинных тоннах, поэтому оно пересчитано в метрические тонны
Напишите отзыв о статье "Линейные корабли типа «Кавати»"
Примечания
Литература
- Anthony J. Watson, Brian G. Gordon. The Imperial Japanese Navy. — London: Macdonald, 1971. — 529 с. — ISBN 0356030458.
- David C. Evans, Mark R. Peattie. Kaigun: Strategy, Tactics and Technology in the Imperial Japanese Navy, 1887—1941. — Annapolis: Naval Institute Press, 1997. — 661 с. — ISBN 0870211927.
- Conway's All The World's Fighting Ships 1906—1921 / E. Gardiner, R. Gray. — Лондон: Conway Maritime Press, 1985. — 439 с. — ISBN 0-85177-245-5.
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Линейные корабли типа «Кавати»
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
