Линейные крейсера типа «Дерфлингер»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px; font-size: 120%; background: #A1CCE7; text-align: center;">Линейные крейсера типа «Дерфлингер»</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:4px 10px; background: #E7F2F8; text-align: center; font-weight:normal;">Großer Kreuzer Derfflinger-Klasse</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
«Гинденбург» (в центре) и «Дерфлингер» (слева сзади) в Скапа-Флоу (1919)
</th></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Проект</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8; border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Страна</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px; border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8; border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Изготовители</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px; border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8; border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Предшествующий тип</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px; border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> «Зейдлиц» </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8; border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Последующий тип</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px; border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> тип «Макензен» </td></tr>

<tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Основные характеристики</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Водоизмещение</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 26 600—26 947 т (нормальное)
31 200—31 500 т (полное) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Длина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 210 м или 212,5 м («Гинденбург») </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Ширина</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 29 м </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Осадка</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 9,2 м или 9,29 м («Гинденбург») </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Бронирование</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> пояс: 300 мм
палуба: 30—50 мм
башни ГК: 270 мм
барбеты ГК: 260 мм
каземат ПМК: 150 мм
командирская рубка: 300 мм </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Двигатели</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> ПТУ </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Мощность</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 63 000 л.с. или 72 000 л.с. («Гинденбург») </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Движитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 винта </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Скорость хода</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 25,8—26,5 узлов (на испытаниях) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Дальность плавания</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 5600 или 6100 («Гинденбург») морских миль (на 14 узлах) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Экипаж</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 1112—1182 </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Вооружение</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Артиллерия</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4×2 305-мм/50, 12—14 150-мм/45 </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Зенитная артиллерия</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4 88-мм орудия </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Минно-торпедное вооружение</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 4×500-мм («Дерфлингер») ТА или 4×600 ТА </td></tr>

Линейные крейсера типа «Дерфлингер» (нем. Derfflinger-Klasse) — тип линейных крейсеров ВМФ Германской империи эпохи Первой мировой войны. В официальной немецкой классификации того времени линейных крейсеров не было, и этот тип кораблей совместно с броненосными крейсерами относился к большим крейсерам (нем. Großer Kreuzer). По сравнению со своим предшественником — «Зейдлицем» — этот тип линейных кораблей имел многочисленные конструктивные изменения[1].

Всего было построено три корабля этого типа. В рамках бюджетной программы 1911 года был заказан линейный крейсер, получивший затем название «Дерфлингер»[1]. По программе 1912 года был заказан «Лютцов»[2], а в рамках бюджета 1913 года — последний корабль серии — «Гинденбург»[3]. «Гинденбург» строился по несколько изменённому проекту и имел на 300—350 тонн большее водоизмещение, возросшую на 2,4 м длину[3] и несколько отличную схему бронирования. Из-за этих изменений некоторые авторы относят его к отдельному типу[4].

Линейные крейсера типа «Дерфлингер» получили 305-мм орудия с длиной ствола 50 калибров. Из-за ограничений проекта по водоизмещению (по сравнению с «Зейдлицем» оно возросло только на 1600 тонн[1]) количество двухорудийных башен было снижено с пяти до четырёх[5]. Но это позволило, впервые для немецких линейных крейсеров, расположить их по линейно-возвышенной схеме[6]. Корабли имели основательное бронирование и совершенную противоторпедную защиту[6]. Схема бронирования мало отличалась от таковой на предшественнике.

Благодаря сбалансированному бронированию и вооружению линейные крейсера типа «Дерфлингер» некоторыми специалистами считаются лучшими линейными крейсерами, вступившими в строй до окончания Первой мировой войны[1][7].





История разработки

После окончания проектирования линейного крейсера «Зейдлиц» встал вопрос о проектировании корабля нового типа. Разработка проекта велась департаментом общего машиностроения 8 месяцев — с октября 1910 по июнь 1911 года[1][7]. Ещё в апреле 1910 года Генеральным департаментом Военно-морского флота (General Navy Department) началась выработка требований к линейному крейсеру по программе 1911 года. Основные вопросы вызвал выбор количества винтов, типа силовой установки и вооружения. Использование трёх винтов позволяло разместить на центральном валу дизельную силовую установку. Преимущества дизельной установки заключались в большем КПД и более простой топливной системе, что в конечном счёте приводило к уменьшению экипажа и снижению стоимости[8].

Генеральный департамент считал обязательным переход на 305-мм орудия, поскольку 280-мм орудия уже не гарантировали пробития 300-мм главного броневого пояса последних британских линкоров. Это обстоятельство принималось в расчёт, так как немецкие линейные крейсера планировалось использовать в линейном бою. Несмотря на то, что морской статс-секретарь (министр) Германии Альфред фон Тирпиц, делавший упор на крейсерские функции, считал это требование необязательным, к 1 сентября было окончательно решено вооружить новые корабли 305-мм орудиями[7]. Традиционно для немецкого флота существенную роль играла стоимость корабля и, соответственно, требование ограничения водоизмещения новых кораблей. Из-за того что 305-мм башни были тяжелее в 1,3 раза, чем 280-мм, количество башен было сокращено с 5 до 4[5]. При этом, по сравнению с «Зейдлицем», вес орудий возрастал всего на 36 тонн[7]. К тому же это уменьшение количества орудий, впервые для немецких линейных крейсеров, позволило расположить их по линейно-возвышенной схеме[5]. К этому времени стало понятно, что дизельный двигатель большой мощности не будет готов, и от его использования отказались[7].

Линейно-возвышенное расположение носовых башен приводило к значительному увеличению высоты центров тяжести всей надпалубной инфраструктуры не только из-за более высокого расположения самих башен и их барбетов, но и необходимости в целях обеспечения должного обзора более высокого расположения боевой рубки и, соответственно, всей носовой надстройки[9]. Так как остойчивости придавалось большое значение, в целях понижения центра тяжести пошли на радикальное решение. В отличие от «Мольтке» и «Зейдлица», новый проект получил гладкопалубный корпус, и в результате башня «A» имела высоту осей орудий над КВЛ всего 8,2 м. Это было самое низкое значение среди всех германских линейных крейсеров и значительно ниже, чем у английских (например, у современного «Дерфлингеру» британского «Тайгера» — 11,9 м). В целях повышения мореходных качеств палуба имела в носу заметную седловатость. В итоге высота борта у форштевня составила 7,7 м, что сравнимо с предыдущими типами («Мольтке» 7,6 м, «Зейдлиц» 8,0 м)[10]. Гладкопалубный корпус с седловатостью в носу придавал «Дерфлингерам» особенно грациозный вид, и они по праву многими считались самыми красивыми кораблями кайзеровского флота[7][5].

Конструкция

Конструкция корпуса и надстройки

«Дерфлингер» и «Лютцов» имели длину по КВЛ 210 м и 210,4 м между перпендикулярами. «Гинденбург» был немного длиннее — 212,5 по КВЛ и 212,8 между перпендикулярами. Ширина всех трёх кораблей 29 м, осадка при полном водоизмещении носом 9,2 м, кормой — 9,56. Нормальное водоизмещение у кораблей серии незначительно возрастало от первого корабля к последнему — у «Дерфлингера» 26 600 т, у «Лютцова» 26 774 т и «Гинденбурга» 26 947 т. Полное водоизмещение «Дерфлингера» 31 200, «Гинденбурга» — 31 700 т[11]. Увеличение осадки на 1 см соответствовало увеличению водоизмещения на 40,1 т. Корпус «Дерфлингера» был разбит водонепроницаемыми переборками на 16 отсеков[5] (на «Лютцове» и «Гинденбурге» — 17[12][8]). Несмотря на относительно малую высоту борта над водой, общая его высота в середине корпуса была 14,75 м (у «Зейдлица» на 0,87 м меньше[5]), что благоприятно сказалось на возможности обеспечить несущую прочность корабля при изгибе. На «Дерфлингере» была применена продольная система набора корпуса[13] вместо применявшейся на «Мольтке» и «Зейдлице» смешанной[14]. Эта система набора корпуса применялась на новых лёгких крейсерах начиная с «Магдебурга» и позволяла значительно облегчить конструкцию корпуса[13].

Ещё одним нововведением стало применение одной средней продольной переборки вместо двух, применявшихся ранее. Это уменьшало жёсткость конструкции, но экономило вес[13]. Также была уменьшена протяжённость двойного дна до 65 % длины корпуса[15] (у «Зейдлица» эта величина составляла 76 %[16]). Всё это позволило получить меньшую относительную массу корпуса по сравнению как с предыдущими линейными крейсерами, так и с британскими современниками (масса корпуса «Лютцова» 30,5 % от водоизмещения, по сравнению с 36,5 % у британского «Лайона» и 34,3 % у «Тайгера»)[17].

Отличительной особенностью конструкции стало расположение двух кормовых турбинных отделений между кормовыми башнями, а двух носовых турбинных отделений рядом с погребами боеприпасов кормовой возвышенной башни «C». Это позволило сэкономить длину целого турбинного отделения, отодвинуть башни дальше от оконечностей и сократить длину цитадели. Корпус получался более жёстким, уменьшался продольный изгибающий момент. Также уменьшался момент инерции относительно вертикальной оси, что в конечном счёте улучшало поворотливость. Башня «A» на «Дерфлингере» стояла в 54 м от форштевня (на «Зейдлице» в 46 м, а на «Мольтке» в 42 м). Благодаря этому ширина корпуса в районе крайних носовой и кормовой башен была больше, что позволило увеличить толщину противоминной защиты в оконечностях[13].

Крейсера этого типа обладали прекрасной мореходностью и хорошими ходовыми качествами. При этом корабль считался «мокрым» — носовые казематы постоянно заливались. Маневренность была посредственной. Имелось два руля, установленных тандемом. Поворот шёл легко, но медленно со значительной потерей скорости — при максимальной перекладке руля потери скорости на циркуляции доходили до 65°, с образованием крена до 11°. Метацентрическая высота составляла 2,6 м. Остойчивость была максимальной при крене 34° и нулевой при 74°. Угол бортовой качки достигал 11° с периодом 11 секунд[18][12]. На «Дерфлингере» для успокоения бортовой качки были применены цистерны Фрама. Однако по результатам испытания этой конструкции на «Фон дер Танне» было выявлено, что уменьшение угла качки составляет только 33 %[8]. Это было признано недостаточным, и от применения цистерн Фрама на втором и третьем корабле серии отказались.

Отсутствие башен главного калибра в средней части корабля позволило облегчить размещение надстроек, дымовых труб, артиллерии малого калибра и спасательных катеров и шлюпок[19]. Экипаж по штату насчитывал 1112 человек, из них 44 офицера. «Лютцов» и «Гинденбург» строились как флагманские корабли и имели помещения для размещения адмирала со штабом — дополнительно 76 человек, из них 14 офицеров[8]. В военное время экипаж пополнялся за счёт резервистов и был больше — согласно данным старшего артиллериста Хаазе экипаж «Дерфлингера» в Ютландском сражении состоял из 1298 человек. Условия размещения экипажа считались довольно хорошими[18].

Корабли этого типа оснащались 1 большим паровым катером, 3 моторными катерами, 2 баркасами, 2 вельботами, 2 ялами и 1 разборной шлюпкой. В носовой части было установлено 2 основных и один запасной семитонных якоря и один кормовой 3,5-тонный якорь[20].

Бронирование

Схема бронирования во многом повторяла таковую на «Зейдлице». Основное отличие заключалось в усилении бронирования башен и барбетов. Бронирование выполнялось из крупповской цементированной брони. Главный броневой пояс толщиной 300 мм начинался от переднего края башни «A» и немного заходил за задний край барбета кормовой башни «D», имел высоту 2 м и на 0,4 м опускался ниже ватерлинии. Он постепенно сужался, доходя до 230 мм у верхней палубы и уменьшаясь внизу до 150 мм на глубине 1,7 м ниже ватерлинии. Пояс устанавливался на прокладку из тикового дерева толщиной 90 мм. Поперечные переборки главного пояса имели толщину 250 мм[13].

В носовой части и кормовой части вертикальное бронирование доходило до главной палубы. В носовой оконечности оно в начале имело толщину 120 мм и доходило до самого форштевня, где, уменьшаясь до толщины 100 мм, заканчивалось 120-мм переборкой. В кормовой оконечности пояс имел толщину 100 мм и заканчивался 100-мм поперечной переборкой в 4,6 м от ахтерштевня[13]. У «Гинденбурга» главный броневой пояс был увеличен и имел толщину 220 мм у главной палубы. В носовой части пояс имел постоянную толщину 120 мм, заканчиваясь переборкой в 16 м от форштевня. Затем до форштевня шла броня толщиной 30 мм. В кормовой части у него, как и у первых двух кораблей серии, был 100-мм броневой пояс, но заканчивался он в 7 м от ахтерштевня[21].

Казематы артиллерии среднего калибра закрывались 150-мм бронёй. Между орудиями размещались 20-мм противоосколочные переборки, а позади них экраны той же 20-мм толщины. К башням «B» и «C» шли 150-мм угловые переборки. Бронирование носовой боевой рубки имело толщину 300—350 мм, кормовой — 250 мм[13]. Главная броневая палуба имела толщину 30 мм, доходя до 50—80 мм в жизненно важных частях корабля[12].

Бронирование лобовой части и задней стенки башни было толщиной 270 мм (у «Зейдлица» 250 мм и 210 мм соответственно), толщина боковых стенок 220 мм. Передняя часть башни имела наклон 15° и толщину 110 мм, крыша — 80 мм, настил задней части башни — 50 мм. Орудия в башне разделялись 25-мм противоосколочной перегородкой[13]. На «Гинденбурге» толщину боковых стенок довели до 270 мм, а наклонную переднюю стенку — до 150 мм и расположили под углом 30°, толщина крыши башни была 150—80 мм[22]. Барбеты башен имели толщину 260 мм (у «Зейдлица» 230 мм), которая уменьшалась до 60 мм за главным броневым поясом. У барбетов башен «B» и «C» дополнительно за бронёй казематов толщина уменьшалась до 100 мм. Передняя стенка барбета башни «A» имела постоянную толщину 260 мм сверху и до бронированной палубы[13].

Противоторпедная защита была стандартной для крупных немецких кораблей и имела ту же длину, что и главный броневой пояс. Противоторпедная переборка имела толщину 45 мм (у «Зейдлица» 30 мм) до броневой палубы, а выше неё шла с толщиной 30 мм, выполняя функцию противоосколочной переборки. В оконечностях она ограничивалась 30-мм поперечной переборкой[13]. Единственным существенным недостатком бронирования, выявившимся в боевых действиях, было расположение бортовых торпедных аппаратов перед барбетом башни «A», в зоне, не защищённой противоторпедной переборкой. Это в конечном счёте привело к гибели «Лютцова» в Ютландском сражении[5].

Вооружение

Главный калибр крейсеров составляли 8 305-мм орудий, расположенных в четырёх двухорудийных башнях. 305-мм орудие SK L/50 имело длину ствола 50 калибров[23] и стреляло 3 раза в минуту. Орудия со стволами, изготовленными по технологии скрепления цилиндрами, имели массу 51,85 тонн и оснащались горизонтально-скользящим затвором системы Круппа. Высокая скорострельность достигалась за счёт впервые применённых на крупнокалиберных германских орудиях гидравлических приводов досылателя и затвора. Принципиальным отличием германских орудий от британских было использование заряда, состоящего из двух частей — передней в шёлковом картузе и основной в медной гильзе. Первоначальный угол склонения орудий был −8°, а угол возвышения +13,5°. При стрельбе бронебойным снарядом массой 405,5 кг с использованием заряда с взрывчатым веществом массой 125,5 кг обеспечивалась начальная скорость 855 м/с и максимальная дальность стрельбы 16 200 м. После Ютландского боя, для увеличения дальности стрельбы, углы склонения/возвышения изменили до −5,5°/+16°. Это обеспечило дальность стрельбы 20 400 м[24].

Орудия размещались по линейно-возвышенной схеме — две башни в носу и две в корме. Башни, традиционно для немецкого флота, имели буквенное обозначение и неофициальные собственные имена. С носа в корму шли башни «A» — «Анна», «B» — «Берта», «C» — «Цезарь» и «D» — «Дора». «Дерфлингер» и «Лютцов» оснащались башнями образца 1912 года Drh LC/1912, а «Гинденбург» более новыми Drh LC/1913[8]. Горизонтальное вращение со скоростью 3° в секунду обеспечивалось электродвигателями, вертикальное перемещение орудий — гидравлическим приводом[24]. На первых двух кораблях у башен «А», «B» и «С» зарядные погреба находились под снарядными, у башни «D» расположение было обратным[15]. На «Гинденбурге» на всех четырёх башнях зарядные погреба находились выше снарядных[3]. Носовые башни имели сектора обстрела 300°, а кормовые 310°. Расчёт башни составлял 77 человек. Во время боя он увеличивался на 12 запасных человек. Штатный боезапас составлял 90 снарядов на орудие — 65 бронебойных и 25 фугасных с донным взрывателем. Общий боезапас составлял 720 снарядов[25].

Средняя артиллерия была представлена 150-мм орудиями 15 cm/45 SK L/45 с длиной ствола 45 калибров. На «Дерфлингере» и «Лютцове» они устанавливались в установки MPL C/06.11, на «Гинденбурге» — MPL C/13. На «Лютцове» и «Гинденбурге», как и на «Зейдлице», стояло 14 орудий. На «Дерфлингере» — 12. Орудия № 4 по левому и правому борту были сняты, так как на этих местах устанавливались успокоительные цистерны Фрама, от установки которых на более поздние корабли отказались[26]. Масса фугасного снаряда составляла 45,3 кг, скорострельность орудий составляла 5—7 выстрелов в минуту[27]. Дальность стрельбы составляла 13 500 м, впоследствии её довели до 16 800 м. Боекомплект орудий составлял 160 снарядов на ствол, соответственно, на «Дерфлингере» общий боезапас составлял 1920 снарядов, на «Лютцове» и «Гинденбурге» — 2240[26][10].

Вспомогательная артиллерия по начальному проекту должна была состоять из 12 скорострельных неуниверсальных орудий 8,8 cm SK L/45 калибром 88 мм с длиной ствола 45 калибров[10] в установках MPL C/01-06[28] с боезапасом 250 снарядов на ствол. Но «Дерфлингер» при спуске на воду получил только четыре таких орудия, установленных в носовой надстройке. Вместо остальных были установлены восемь 88-мм зенитных орудия 8,8 cm Flak L/45 с длиной ствола 45 калибров[прим. 1][10] в установках MPL C/13 (образца 1913 года). Четыре из них размещались вокруг носовой дымовой трубы, и ещё четыре вокруг башни «С». На «Дерфлингере» в 1916 году орудия в носовой надстройке были демонтированы. «Лютцов» получил 8 зенитных орудий с тем же расположением, что и на «Дерфлингере». На «Гинденбурге» были установлены только 4 зенитных орудия вокруг носовой трубы[26]. Максимальный угол возвышения орудий составлял 70°, скорострельность 15 выстрелов в минуту[28], боезапас 200 снарядов на ствол[10].

Торпедное вооружение было представлено 4 подводными торпедными аппаратами — один носовой, один кормовой и два бортовых в отсеке перед главным броневым поясом. На «Дерфлингере» они были калибром 500 мм, на «Лютцове» и «Гинденбурге» — 600 мм[26]. Боезапас на «Дерфлингере» и «Лютцове» составлял 12 торпед, на «Гинденбурге» он был увеличен до 16[3]. 600-мм торпеда H8 оснащалась боевой частью с взрывчатым веществом массой 210 кг и имела дальность хода 6000 м при скорости 36 узлов или 14 000 м при 30 узлах[26].

Управление артиллерийской стрельбой

В 1915 году «Дерфлингер» получил приборы центральной наводки для управления стрельбой главного и среднего калибра, «Лютцов» и «Гинденбург» вступили в строй уже с ними[26]. На «Дерфлингере» были установлены 7 дальномеров Цейса с 15- и 23-кратным увеличением, дававших удовлетворительные измерения на дальностях до 110 каб. (20 400 м). Каждый дальномер обслуживался двумя дальномерщиками[29]. По одному дальномеру было установлено в постах управления огнём и каждой башне главного калибра. Башни «Гинденбурга» оснащались дальномерами с базой 7,8 м, вместо 3,05 м на предыдущих двух кораблях[30]. У старшего артиллериста находился сумматор, выдававший среднее значение всех дальномеров[31].

Крейсера имели три поста управления артогнём — носовой, кормовой и наблюдательный. Носовой пост находился в боевой рубке, защищённой 350-мм бронёй, и занимал её заднюю часть. В нём находились 23 человека — старший артиллерист в наушниках указателя падений своих снарядов, третий артиллерист (управлявший огнём среднего калибра), гардемарин, два дальномерщика, три унтер-офицера у постов центральной наводки, пять матросов службы связи. Под решетчатым настилом из листового железа сидели ещё шесть матросов-связистов, а ещё ниже в основании рубки сидели резервные унтер-офицер, унтер-офицер электротехник и два матроса службы связи. В бою прорези рубки закрывались броневыми крышками, поэтому у старшего артиллерийского офицера был перископ, объектив которого выходил на крышу боевой рубки. К нему были подсоединены приборы центральной наводки — при наведении перископа старшим артиллерийским офицером на цель синхронно с ним переводились стрелки центральной наводки в башнях. Горизонтальные наводчики, вращая башню, совмещали с ними неподвижные стрелки башен. Специальный унтер-офицер через боковой окуляр перископа постоянно следил за точным наведением окуляра на цель. Перископ оснащался специальным прибором для ввода поправки на параллакс[31]. Для артиллерии среднего калибра были установлены подобные же приборы[29].

В кормовом артиллерийском посту, размещавшемся в кормовой боевой рубке, находился второй артиллерийский офицер. На фор-марсе находился наблюдательный пост, в котором размещались офицер-наблюдатель, связист с наушниками указателей падений и артиллерист, передающий сведения о падении снарядов, унтер-офицер наблюдатель артиллерии среднего калибра и два матроса-связиста[31].

На кораблях находились два центральных поста управления стрельбой — один для 305-мм артиллерии и второй для артиллерии среднего калибра, в которых находились все артиллерийские приборы и автоматы. Сюда же по телефонам и переговорным трубам поступали все команды управляющих огнём и производилась установка артиллерийских приборов для передачи команд к орудиям[31].

В бою первоначальное наведение орудий по дальности делалось на основании данных дальномеров. Пристрелка осуществлялась половинными залпами — по одному орудию из каждой башни. Дальнейшая корректировка огня велась старшим артиллеристом с помощью наблюдения за всплесками снарядов. Для различения всплеска собственных снарядов в центральном, носовом и наблюдательном постах устанавливались специальные приборы-указатели падения снарядов. Они включались при замыкании рубильника по команде «залп!» с 20—30-секундной задержкой (в зависимости от времени полёта снарядов, соответствующего дальности). В своих наушниках старший артиллерист слышал звук (характерное биение) указателей падений одновременно всех трёх постов[31].

Силовая установка

На крейсерах типа «Дерфлингер» устанавливались 18 тонкотрубных котлов типа Шульце — Торникрофта (немецкий военно-морской тип) в шести отсеках. 4 котла имели нефтяное отопление, ещё 14 были с угольным отоплением. Перевод части котлов на нефтяное отопление, как и на линкорах типа «Кёниг», позволил обеспечить большую дальность хода благодаря более высокой удельной теплотворной способности нефти, более быстрое поднятие паров, позволял упростить процедуры заправки топливом и сокращал потребный обслуживающий персонал. С 1916 года угольные котлы оборудовались форсунками для впрыска нефти при форсировании[32]. Перевод всех котлов на нефть, как было сделано в Англии, не происходил по причине недостаточного количества нефти собственного производства (а на импорт в условиях войны рассчитывать было нельзя) и из-за использования угля в качестве дополнительной защиты — им заполнялись отсеки за броневым поясом[19].

Котлы оснащались двухсторонней топкой и обеспечивали давление пара 16—18 кгс/см². Общая поверхность нагрева составляла на «Дерфлингере» и «Лютцове» 12 300 м², а на «Гинденбурге» — 12 450 м²[12]. Котлы размещались в пяти больших и одном малом отсеках котельных отделений, каждый из которых разделялся центральной переборкой на два котельных отделения. В четырёх носовых котельных отделениях стояло по одному котлу на нефти. В следующих шести больших котельных отделениях стояло по два котла на угле[прим. 2] . В двух кормовых малых котельных отделениях стояло по одному котлу на угольном отоплении[19]. На «Гинденбурге» расположение котлов в котельных отделениях было несколько другим. В первых двух также стояли котлы на нефти. За ними шли четыре отделения с двумя котлами на угле в каждом, затем два котельных отделения по одному котлу на нефти, дальше ещё два отделения по два котла угольного отопления, и в кормовой части также стояли два малых котельных отделения по одному угольному котлу в каждом[33].

Турбинная установка была стандартной для германских линейных крейсеров начиная с «Фон дер Танна» — два комплекта турбин Парсонса высокого и низкого давления, работающих напрямую без редуктора на четыре вала. Отличием от «Зейдлица» было то, что вместо трёх машинных отделений их было четыре. Машинные отсеки, так же как котельные, разделялись центральной переборкой на два отделения. В двух машинных отделениях, расположенных ближе к носу, вокруг башни «С», находились турбины высокого давления с активными колёсами. Они работали на внешние валы. Между башнями «С» и «Д» ещё в двух машинных отделениях стояло по одной турбине низкого давления с приводом на внутренние валы. Под ними находились главные конденсаторы (холодильники)[32][34]. Номинальная проектная мощность турбин на валах для «Дерфлингере» составляла 63 000 л.с., что обеспечивало ему расчётную скорость 26,5 узлов, на «Гинденбурге» мощность турбин составляла 72 000 л.с., которые должны были обеспечивать ему расчётную скорость 27 узлов[20]. Турбины заднего хода имели мощность 28 000 л.с.[34] Турбины приводили во вращение четыре трёхлопастных винта, имевших на «Дерфлингере» и «Лютцове» диаметр 3,9 м, а на «Гинденбурге» — 4,0 м[12].

Нормальный запас топлива составлял 750 т угля и 250 т нефти. Полный запас угля составлял на «Дерфлингере» 3500 т, на «Лютцове» и «Гинденбурге» — 3700 т. Полный запас нефти составлял 1000 т на «Дерфлингере» и «Лютцове» и 1200 т на «Гинденбурге»[12][20]. Это обеспечивало «Дерфлингеру» дальность плавания 3100 миль при скорости 24,25 узла, 5400 миль при 16 узлах, и 5600 при 14[34]. «Гинденбург» за счёт большего запаса топлива имел максимальную дальность хода 6100 миль при 14 узлах[12][20].

Испытания крейсеров проводились не на Нейкругской мерной миле на Балтике, а на мелководной Бельтской миле при глубине дна всего 35 м, что сказалось на результатах[34]. На испытаниях «Дерфлингер» при осадке на 1 м меньше проектной развил форсированную мощность машин на 21,6 % больше расчётной — 76 634 л.с. При частоте вращения гребных валов 280 об/мин это обеспечило ему скорость 25,5[11] узлов. «Лютцов» при осадке на 0,3 м меньше проектной выдал 80 990 л.с., что при частоте вращения гребных валов 277 об/мин обеспечило ему скорость 26,4 узла[34][11]. «Гинденбург» при осадке на 0,75 м меньше проектной показал 26,6 узла, развив 95 777 л.с. при 290 об/мин[21][11]. На глубокой воде при нормальной осадке скорость должна была быть по меньшей мере на 2 узла больше (28 узлов для «Дерфлингера», 28,3 для «Лютцова»[34] и 28,5 узла для «Гинденбурга»[21]).

Электроэнергией напряжением 220 В корабль обеспечивали два турбогенератора и два дизель-генератора. Два отделения турбомашин, с одним турбогенератором в каждом, располагались над носовыми машинными отделениями. Перед носовыми погребами располагались два дизель-генератора. Суммарная мощность этих агрегатов составляла 1660 кВт на «Дерфлингере», 1520 кВт на «Лютцове» и 2120 кВт на «Гинденбурге»[32].

Тактико-технические характеристики

Тактико-технические характеристики кораблей серии[8][35]
«Дерфлингер» «Лютцов» «Гинденбург»
Размерения
Водоизмещение нормальное, т 26 600 26 741 26 947
полное, т 31 200 31 500
Длина между перпендикулярами, м 210,4 212,8
Длина по КВЛ, м 210 212,5
Ширина, м 29 29
Осадка, м 9,2 9,29
при полном водоизмещении, м 9,56 9,57
Экипаж, чел. 1112—1182
Вооружение
30,5 cm L/50 8
15 cm L/45 12 14
8,8 cm 8
ТА 4×500 4×600
Бронирование, мм
Палуба 30
Пояс 300
Боевая рубка 300
Башни 270
Барбет 260
Силовая установка
Винты 4×3,9-м 4×4,0-м
Турбины 4
Котлы 14 угольных и 4 нефтяных
Мощность номинальная, л.с. 63 000 72 000
Форсированная, л.с. 76 634 80 988 95 777
Скорость номинальная, узлы 26,5 26,5 27
максимальная, узлы (обороты) 25,5 (280) 26,4 26,6
Запас топлива нормальный, уголь 750
нефть 250
Запас топлива максимальный, уголь 3500 3700
нефть 1000 1200
Максимальная дальность хода, мили
(при скорости, узлы)
5600
(14)
6100
(14)

Представители

История строительства

Заказ на постройку первого корабля серии был размещён в 1912 году на верфи «Блом унд Фосс» в Гамбурге. Крейсер получил индекс «K» и под заводским номером 213 был заложен 30 марта 1912 года[36]. Церемония спуска на воду была проведена 14 июня 1913 года. Крёстным отцом корабля стал генерал Август фон Макензен[прим. 3]. По указанию кайзера Вильгельма II он нарёк новый корабль именем «Дерфлингер», в честь Георга фон Дерфлингера, немецкого фельдмаршала во времена Тридцатилетней войны. При спуске на воду произошёл конфуз — корпус крейсера сдвинулся на 30—40 см и остановился. Верфью было использовано спусковое устройство с тремя салазками, и насалку со средних салазок под большой нагрузкой в условиях жары просто выдавило. Демонтаж средних салазок занял определённое время, и крейсер сошёл со стапеля только 12 июля 1913 года. Всего строительство корабля заняло 30 месяцев — 15,5 месяцев стапельный период и 14,5 месяцев достройка на плаву. Контрактная стоимость постройки крейсера составила 56 млн золотых марок или 28 млн рублей золотом в ценах того времени[37].

Второй корабль серии строился по программе 1912 года. Заказ на постройку впервые со времени постройки «Блюхера» получила не верфь «Блом унд Фосс», а другая частная верфь — «Шихау» (англ. Schichau-Werke) в Данциге. Корабль под строительным номером 885 был заложен 15 мая 1912 года[8]. Согласно закону о флоте, в отличие от «Дерфлингера», новый крейсер шёл не как дополнение к флоту, а на замену старого крейсера «Кайзерин Августа», поэтому при закладке получил название «Эрзац Кайзерин Аугуста». Торжественная церемония спуска состоялась 29 ноября 1913 года. От своего крёстного отца, гофмаршала Максимилиана, графа фон Пюклера, барона фон Гродица крейсер получил имя «Лютцов» в честь прусского генерала эпохи наполеоновских войн Адольфа фон Лютцова[38]. 8 августа 1915 года крейсер был предварительно введён в состав флота и переведён в Киль на дооснащение и вооружение. Постройка крейсера шла 36 месяцев — 16 месяцев стапельный период и 20 месяцев достройка на плаву. Стоимость постройки составила 58 млн золотых марок (29 млн рублей золотом). 25 октября 1915 года во время проведения ходовых испытаний произошла серьёзная авария турбины низкого давления левого борта. Ремонт в Киле занял ещё 7 месяцев до января 1916 года. Испытания были завершены 19 февраля 1916 года, и «Лютцов» был готов к выходу в море только 20 марта 1916 года[39]. Третий корабль серии строился по несколько изменённому проекту, разработка которого велась 6 месяцев главным конструктором Дитрихом — с мая по октябрь 1912 года. В 1913 году рейхстаг утвердил расходы на его постройку. Как и «Лютцов», он строился на замену одного из старых крейсеров — «Герты». 30 июня 1913 года[прим. 4] на государственной верфи в Вильгельмсгафене под строительным номером 34 был заложен киль нового крейсера, получившего название «Эрзац Герта»[40][41]. С началом войны его постройка сильно замедлилась, так как верфь занималась переоборудованием кораблей резервного флота для активных боевых действий и ремонтом повреждённых в бою кораблей. Спуск корабля на воду состоялся только 1 августа 1915 года. Крейсер получил имя в честь известного военачальника Первой мировой войны генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Потребность германского флота в линейных крейсерах была очень велика (последствия сокращения их постройки согласно второй поправке о флоте и гибели «Лютцова»). Поэтому, даже после объявления неограниченной подводной войны в январе 1917 года, когда постройка других крупных кораблей была приостановлена, работы по «Гинденбургу» были продолжены. В апреле 1917 года его корпус был незначительно повреждён выходящим из дока после ремонта линкором «Гельголанд». 10 мая 1917 года корабль был готов к испытаниям и 25 октября, после их окончания, вступил в строй Кайзеровского флота, став последним крупным кораблём Германии, вошедшим в строй до окончания Первой мировой войны[41][42]. Постройка корабля заняла 43 месяца — стапельный период составил 22 месяца и достройка на плаву 21 месяц. Стоимость постройки составила 59 млн золотых марок (29,5 млн рублей золотом по курсу того времени)[43].

Наименование Имя при закладке Верфь Зав. № Ст.
млн M
Заказ Закладка Спуск на воду Ввод в строй Судьба
«Дерфлингер» «K» Блом унд Фосс, Гамбург № 213 56 1912 30.03.1912 12.07.1913 01.09.1914 Затоплен своим экипажем в Скапа-Флоу 21 июня 1919, поднят в 1939, разделан на металл после 1946
«Лютцов» «Эрзац Кайзерин Аугуста» Шихау, Данциг № 885 58 1912 15.05.1912 29.11.1913 08.08.1915 Затоплен экипажем 1 июня 1916 после повреждений, полученных в ходе Ютландского сражения
«Гинденбург» «Эрзац Герта» Имп. верфь в Вильгельмсгафене № 34 59 20.04.1913 01.10.1913 01.08.1915 10.05.1917 Затоплен своим экипажем в Скапа-Флоу 21 июня 1919, поднят в 1930, разделан на металл в 1930—1932

Служба

«Дерфлингер»

Корабль был готов к испытаниям 1 сентября 1914 года. Ещё весной заводской экипаж перевёл его из Гамбурга в Киль через Скагеррак. Перед объявлением войны с 27 по 30 июля ещё не до конца готовый «Дерфлингер» был включён в систему защиты Кильской бухты. Испытания велись по ускоренной программе, и он вошёл в строй в октябре 1914 и был включён в состав 1-й разведывательной группы, куда кроме него входили линейные крейсера «Фон дер Танн», «Мольтке» и «Зейдлиц». Однако из-за неполадок в турбинах и необходимых доработок первый боевой поход «Дерфлингера» состоялся только 20 ноября 1914 года[44].

15—17 декабря «Дерфлингер» с другими кораблями 1-й разведывательной группы прикрывал постановку мин крейсером «Кольберг» и участвовал в составе 1-й разведывательной группы в обстреле Скарборо и станции береговой службы в Уитби. «Дерфлингер» и «Фон дер Танн» обстреливали порт Скарборо[44]. 24 января 1915 года «Дерфлингер» участвовал в сражении у Доггер-банки, идя под номером 3 в строю боевой линии. Обстреливая попеременно «Лайон», «Тайгер» и «Принцесс Ройал», в течение боя «Дерфлингер» выпустил 310 305-мм снарядов, добившись 5—6 попаданий. Совместно с «Мольтке» и «Зейдлицем» нанёс тяжёлые повреждения флагманскому «Лайону», приведшие к выходу его из боя и потере хода. Сам «Дерфлингер» получил попадание одним 343-мм снарядом в броневой пояс и два близких разрыва[45][44][46].

Потерь среди экипажа не было, и после 20-дневного ремонта 16 февраля крейсер был готов к продолжению боевых действий. Участвовал в набегах германского флота на британское побережье в марте, апреле и мае 1915 года. 28 июня произошла серьёзная поломка носовой турбины, и «Дерфлингер» месяц провёл на ремонте, вернувшись на Северное море 31 августа 1915 года. 6—7 марта 1916 года участвовал в обстреле Хуфдена, а 24 апреля 1916 года — Ярмута[44].

31 мая — 1 июня принимал участие в Ютландском сражении, идя в боевой линии германских линейных крейсеров под вторым номером, вслед за флагманским «Лютцовым». Во время боя «Дерфлингер» временами стрелял каждые 20—25 секунд, выпустив 385 305-мм снарядов и добившись по крайней мере 16 попаданий. Из них шесть — в «Принцесс Ройал», три — в «Куин Мэри», четыре — в «Бархэм» и три — в «Инвинсибл». 11 залпами «Дерфлингер» потопил линейный крейсер «Куин Мэри», который взлетел на воздух в 16:26. В 18:30 после попаданий с «Дерфлингера» и «Лютцова» в результате взрыва боезапаса затонул «Инвинсибл»[47][36][48][49].

Сам крейсер получил 21 попадание снарядами крупного калибра[50][49] и 9 попаданий снарядами среднего калибра. Во время первой фазы боя с британскими линейными крейсерами «Дерфлингер» не получил повреждений. Во второй фазе боя авангардов — «бега на север», при преследовании эскадры Битти, крейсер получил пять попаданий с линкоров 5-й эскадры с дистанции более 100 кабельтовых, сам не имея возможности отвечать из-за недостаточной дальности стрельбы орудий. Большую часть попаданий (с 8-го по 20-е) крейсер получил после 20:12, прикрывая отход Флота открытого моря и ведя перестрелку с линкорами Гранд-Флита. На какое-то время крейсер даже должен был остановиться и обрубить свисающие повреждённые противоминные сети, чтобы их не намотало на винты (на британских кораблях их сняли ещё в начале войны, на германских — после Ютландского боя). В результате попаданий к концу боя корабль принял порядка 3400 тонн забортной воды, башни «С» и «Д» сгорели практически со всеми находившимися внутри, а общие потери составили 157 убитых и 26 раненых. За упорство в бою крейсер получил от англичан прозвище «Железный пёс» (англ. «Iron Dog»)[47][36][48][49].

Ремонт, во время которого крейсер получил трёхногую мачту и увеличенные углы стрельбы орудий главного калибра, продолжался до 15 октября. В конце ноября, после боевой подготовки в Балтийском море, «Дерфлингер» вернулся в строй флота. В оставшееся до окончания Первой мировой войны время крейсер ничем особым не отличился, занимаясь сторожевым охранением и прикрытием минных постановок, выходов подлодок и лёгких сил[51][52].

После заключения перемирия корабль был интернирован 24 ноября 1918 года вместе со всем Флотом открытого моря в Скапа-Флоу на Оркнейских островах. 21 июня 1919 года там он и был затоплен собственным экипажем. «Дерфлингер», лежавший на глубине 30 м вверх килем, был поднят одним из последних в 1938 году. Из-за войны разделка корабля на металл была начата только в 1946 году. Работы по разборке крейсера продолжались 15 месяцев. Английская фирма, разбиравшая корабль на металлолом, впоследствии передала морскому атташе ФРГ поднятый судовой колокол и служебную печать. Эти экспонаты были доставлены учебным фрегатом бундесмарине «Шеер» в Германию 30 августа 1965 года[53].

«Лютцов»

«Лютцов», как и все линейные крейсера, вошёл в состав 1-й разведывательной группы. 24 марта 1916 года вышел в свой первый боевой поход в Северное море вместе с «Зейдлицем» и «Мольтке» в район банки Амрум на поиск английских миноносцев. Поиск был безрезультатен. 21—22 марта он в составе 1-й разведывательной группы участвовал в обстреле Ловестофта и Ярмута (англ. Bombardment of Yarmouth and Lowestoft). Во время перехода флагманский корабль 1-й разведывательной группы «Зейдлиц» подорвался на мине, и адмирал вместе со штабом перешёл на «Лютцов» (в это время Хиппер болел, и его временно замещал контр-адмирал Бедикер)[54][55]. 31 мая 1916 года уже под флагом выздоровевшего Хиппера во главе колонны германских линейных крейсеров — «Дерфлингера», «Зейдлица» и «Мольтке» — он вышел во главе Флота открытого моря в поход, который завершился Ютландским сражением. Во время боя стрельба крейсера под руководством старшего артиллериста фрегаттен-капитана Пашена была одной из лучших. В отличие от «Дерфлингера», стрелявшего полузалпами — по одному орудию из каждой башни, «Лютцов» стрелял по очереди полными залпами носовых и кормовых башен. Выпустив 380 305-мм снарядов (52,7 % боекомплекта), в том числе 200 фугасных, он по оценкам добился 19 попаданий (5 % от выпущенных снарядов). Из них 13 пришлось в «Лайон», одно в «Бархэм», два в «Инвинсибл» и три в «Дифенс». Его стрельбой был потоплен «Дифенс» и, совместно с «Дерфлингером», «Инвинсибл», а также нанесены тяжёлые повреждения «Лайону» (результат боя для «Лайона» мог бы быть гораздо плачевнее, если бы «Лютцов» не вёл в начале боя стрельбу фугасными снарядами, а, как и «Дерфлингер», перешёл на бронебойные)[55].

Сам же крейсер получил как минимум 24 попадания снарядами крупных калибров (4 — 381-мм, 12 — 343-мм и 8 — 305-мм снарядами)[прим. 5]. Большинство попаданий пришлось в носовую часть корабля. Особенно тяжёлые последствия были причинены восемью 305-мм снарядами с «Инвинсибла» и, возможно, «Инфлексибла» в течение 8 минут во время «основного боя флота» вскоре после открытия огня в 19:20. Два снаряда (12-е и 13-е попадания) угодили ниже броневого пояса в носовую часть крейсера перед башней «А» в районе отделения бортовых торпедных аппаратов. Это место не было защищено противоминной переборкой, и носовые отсеки стали быстро заполняться водой. 14-й и 15-й снаряды разорвались рядом с местами попаданий 12-го и 13-го. «Лютцов» за короткий промежуток времени принял 2000 тонн воды, и осадка носом увеличилась на 2,4 метра. Он был вынужден покинуть строй, и в 19:47 Хиппер временно передал командование командиру «Дерфлингера» Хартогу и перешёл на эсминец G-39[54][56][57].

Задняя переборка торпедного отсека толщиной 30 мм не выдерживала напора воды, и крейсеру временами приходилось снижать ход до трёх узлов. С 20:05 по 20:37, во время второго боя флота, «Лютцов» получил ещё несколько попаданий с линкоров Гранд-Флита. Системы откачки воды не справлялись, и ближе к вечеру произошло затопление зарядного и снарядного погребов башен «А» и «Б». Корабль постепенно погружался в воду, и к 00:45 1 июня под воду ушла вся палуба вплоть до башни «А». Вода добралась до носовых котельных отделений, и их пришлось оставить. Попытка идти задним ходом не удалась из-за того, что возникли проблемы с управляемостью в условиях неспокойного моря[54][58][59].

К двум часам ночи бак был уже в двух метрах под водой, а осадка носом составила 17 метров. Командир «Лютцова» Хардер приказал покинуть корабль. Вода дошла до нижнего края командного мостика, стволы башни «А» скрылись под водой, а корма и винты полностью вышли из воды. По расчётам корабль принял около 8319 тонн воды — 4209 тонн ниже бронированной палубы и 4110 тонн выше неё. Экипаж перешёл на сопровождавшие эсминцы G-37, G-38, G-40 и V-45. В 2:45 эсминец G-38 выпустил по «Лютцову» 2 торпеды, крейсер опрокинулся через правый борт и в 2:47 затонул в 60 милях от Хорнс-рифа (англ. Horns Rev) в точке с координатами 56°15′ с. ш. 5°53′ в. д. / 56.250° с. ш. 5.883° в. д. / 56.250; 5.883 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.250&mlon=5.883&zoom=14 (O)] (Я). Потери экипажа составили 115 убитых и 50 раненых[54][60][61].

«Гинденбург»

25 октября «Гинденбург» перешёл из Киля в Вильгельмсгафен и был включён в 1-ю разведывательную группу. С 6 ноября 1917 года в составе 1-й разведывательной был включён в боевое охранение Немецкой бухты. 17 ноября совершил первый боевой выход вместе с «Мольтке» для оказания помощи 2-й разведывательной группе крейсеров в бою против превосходящих британских сил. Однако англичане уклонились от боя, и «Гинденбург» не сделал ни одного выстрела. В ноябре 1917 года командующий 1-й разведывательной группы вице-адмирал Хиппер перенёс свой флаг с «Зейдлица» на «Гинденбург». Однако, так как Хипперу поручалось и обеспечение охраны Немецкой бухты, он чаще держал свой флаг на старом крейсере «Ниобе», используемом в качестве блокшива[41][62].

Принял участие в походе Флота открытого моря с 23 по 25 апреля 1918 года. Поход был прерван из-за аварии турбины на «Мольтке». С 29 июня по 1 августа прикрывал тральные силы, обеспечивавшие выход большого конвоя подводных лодок на «путь 500». Крейсеру так и не довелось участвовать в реальных боевых действиях. По условиям перемирия «Гинденбург» вошёл в состав интернируемых кораблей и 24 ноября прибыл в Скапа-Флоу[41][63].

Затоплен своим экипажем 21 июня 1919 года. Единственным из крупных кораблей лёг на дно на ровный киль. Лежал на глубине 22 м, поэтому во время отлива выступала даже шлюпочная палуба и ходовой мостик. Первые безуспешные попытки его поднять предпринимались с мая 1926 года. «Гинденбург» был поднят только 24 июля 1930 года. 23 августа был отбуксирован в Розайт и в 1931—1932 годах разделан на металл. Судовой колокол крейсера 17 августа 1936 года был передан Германии и доставлен на родину лёгким крейсером «Нептун» и впоследствии установлен на борту карманного линкора «Дойчланд»[41][64]

Аналоги

«Лайон»

Три британских линейных крейсера типа «Лайон» стали первыми линейными крейсерами с 13,5-дюймовой артиллерией. По сравнению с немецкими линейными крейсерами их отличал дисбаланс между наступательной мощью и достаточно слабой защитой. Наличие 343-мм орудий и совершенной системы управления артиллерийской стрельбой позволяло вести огонь на дальностях до 22 000 м (118 каб.). При этом пояс, лоб башен и барбеты были защищены только 229-мм бронёй, что было гораздо хуже, чем у современного им германского «Зейдлица» (300, 250 и 230 мм соответственно). Хуже по сравнению с немецкими крейсерами было и устройство противоминной защиты. Крейсера этого типа активно участвовали в сражениях Первой мировой войны. Гибель «Куин Мэри» во время Ютландского сражения от взрыва боезапаса показала недостаточную защиту башен и погребов и проблемы с взрывоопасностью используемого в качестве метательного заряда кордита[65][66]. Несмотря на табличное равенство скоростей полного хода, немецким линейным крейсерам ни разу не удалось уйти от «кошек» адмирала Фишера. Во многом это было связано с тем, что на английских кораблях использование нефти было более распространено. При длительном, в течение нескольких часов, плавании корабля на большой скорости в угольных котлах накапливался шлак, который не успевали вычищать. Это постепенно снижало их паропроизводительность, что, в свою очередь, снижало максимальную скорость хода корабля[67].

«Тайгер»

Первоначально «Тайгер» планировался как четвёртый крейсер типа «Лайон», но затем его проект был существенно переработан. Благодаря размещению машинного отделения между двумя кормовыми башнями артиллерию главного калибра удалось расположить по линейно-возвышенной схеме. За счёт некоторого увеличения ширины на корабле удалось разместить более мощную силовую установку, что позволило крейсеру достичь скорости 29 узлов. Вместе с тем «Тайгер» сохранил главный недостаток своего прототипа — слабую защиту. Схема бронирования практически не изменилась, и он также получил 229-мм броневой пояс и защиту башен[68].

«Конго»

Перед Первой мировой войной Япония ввела в строй линейный крейсер типа «Конго». Его проект был разработан фирмой «Виккерс» и представлял собой усовершенствованный «Лайон». «Конго» был вооружён восемью 356-мм орудиями в четырёх башнях, размещённых по линейно-возвышенной схеме. На момент ввода в строй это были самые крупные орудия на линейных крейсерах. Броня была уменьшена до 203-мм по сравнению с прототипом, так как японцы рассчитывали вести бой на большой дальности. Удержанию противника на выгодной дистанции боя должна была помочь довольно высокая скорость — на испытаниях «Конго» выдал 27,5 узла. Очень внушительной была дальность плавания — 8000 миль 14-узловым ходом, гораздо больше, чем у британских и германских одноклассников. Первый крейсер серии был построен в Великобритании, ещё три — на японских верфях. Японцам удалось создать довольно мощный корабль, некоторыми специалистами считающийся лучшим в мире линейным крейсером. Вместе с тем существенными недостатками были довольно слабое бронирование и отсутствие на момент ввода в строй командно-дальномерного поста[69][70].

Сравнительная оценка проекта

При сравнении «Дерфлингера» со своими основными противниками — британскими линейными крейсерами — обращает на себя внимание наличие у немецкого корабля более сбалансированного соотношения между наступательными и оборонительными возможностями. В первую очередь это вызвано различными тактическими требованиями. В отличие от требований Фишера, ставившего во главу угла крейсерские функции, «Дерфлингер» изначально рассчитывался на условия линейного боя. Поэтому закономерно, что Ютландское сражение, во время которого погибло три британских линейных крейсера, показало большую приспособленность «Дерфлингера» к боям с равным противником. Их отличало мощное бронирование и совершенная конструктивная защита. Ахиллесовой пятой было наличие незащищённого броневым поясом и противоминной перегородкой большого отсека бортовых торпедных аппаратов перед носовой башней ГК, что привело к гибели «Лютцова» в Ютландском сражении[23]. В том же Ютландском сражении во время преследования британских линкоров типа «Куин Элизабет», вооружённых 381-мм орудиями, проявился ещё один недостаток — недостаточная дальность стрельбы 305-мм орудий. Эту проблему пришлось решать в ходе эксплуатации путём увеличения во время ремонтов максимальных углов подъёма стволов.

Существует достаточно распространённое мнение, что за улучшенное бронирование германских линейных крейсеров платой стало ухудшение вооружения, скорости и дальности хода. Но дальность и реальная максимальная скорость хода у «Дерфлингера» сопоставима с «Лайоном» и «Тайгером». По мощности же его 305-мм орудия незначительно уступают 343-мм орудиям британских крейсеров[24]. Многими специалистами проект «Дерфлингера» считался более сбалансированным по сравнению с его британскими одноклассниками. Соотношение наступательных и оборонительных возможностей хорошо характеризуют следующие цифры. Броневой пояс «Тайгера» снаряды «Дерфлингера» могли пробить с расстояния 11 700 м. Толстую германскую броню «Тайгер» мог пробить с расстояния только 7800 м[71].

При более пристальном рассмотрении становится видно, что большую массу брони германским кораблестроителям удалось установить за счёт более низкого относительного веса корпуса и силовой установки[17]:

Соотношение весовых нагрузок в % к нормальному водоизмещению
«Лютцов» «Лайон» «Тайгер»
вооружение 12,7 12,3 12,65
механизмы 14,2 20,2 20,7
броня 35,5 24,2 25,9
корпус 30,5 36,5 34,3

За счёт применения котлов с трубками малого диаметра размеры котельных отделений были гораздо меньше, чем у британских крейсеров. Так, кочегарки на «Гинденбурге» занимали объём 6895 м³, а площадь настила составляла 881 м². На «Тайгере» эти цифры составляли соответственно 9230 м³ и 1106 м². Машинные отделения «Гинденбурга» занимали 2954 м³ и 475 м², а у «Тайгера» 6731 м³ и 646 м². У «Гинденбурга» турбинные отделения левого и правого борта занимали объём по 1022 м³, у «Тайгера» — одно только турбинное отделение левого борта занимало 2170 м³. В сочетании с высоким бортом «Тайгера» (плата за лучшую мореходность) это приводило к большому объёму нерационально используемого внутрикорпусного пространства[72]. Интересно также сравнить вес составляющих силовой установки «Дерфлингера» с силовой установкой «Принцесс Ройал», имеющей самую лёгкую силовую установку среди крейсеров типа «Лайон»[73]:

«Дерфлингер» «Принцесс Ройал»
Масса составляющих силовой установки
т % т %
Котлы 1443 42,7 2327 47,7
Турбины 1146 33,9 1803 37
Валы и винты 217 6,4 256 5,2
Вспомогательные механизмы 576 17 491 10,1
Всего 3382 100 4877 100
Параметры ЭУ
Номинальная мощность, л.с. 63 000 70 000
Удельная мощность, л.с./т 18,63 14,35

Неслучайно крейсера типа «Дерфлингер» считаются весьма мощным и совершенным проектом, и многими специалистами признаются лучшими линейными крейсерами Первой мировой войны, по сути ставшими предвестниками зарождающегося класса быстроходных линкоров.

Сравнительные характеристики линейных крейсеров времён Первой мировой войны
«Дерфлингер»[8] «Зейдлиц»[16] «Лайон»[66] «Тайгер»[68] «Конго»[70]
Размерения Д×Ш×О, м 210×29×9,2 200×28,5×9,09 213,4×27×8,4 214,6×27,6×8,7 214,5×28×8,4
Водоизмещение, т, нормальное (полное) 26 600 (31 200) 24 988 (28 550) 26 270 (29 680) 28 430 (35 710) 27 500 (32 200)
Скорость хода расчётная
мощность ПТУ номинальная
26,5 уз.
63 000 л.с.
26,5 уз.
63 000 л.с.
27 уз.
70 000 л.с.
28 уз.
85 000 л.с.
27,5 уз.
64 000 л.с.
Скорость хода максимальная
мощность форсировочная
25,5 /28,2 уз.[прим. 6]
76 634 л.с.
28,1 уз.
89 738 л.с.
28,06 уз.
96 240 л.с.[74][прим. 7]
29,07 уз.
104 635 л.с.
27,54 уз.
78 275 л.с.[69]
Дальность хода, миль (узлы) 5600 (14) 4200 (14) 4935 (16,75)[75]
5610 (10)
4900 (18)
5200 (12)
8000 (14)
Экипаж 1112 1068 984 1109 1201[69]
Стоимость, рублей золотом 28[37] 22,34[76] 20,84 21
толщина бронирования
пояс 300 300 229 229 203
лоб башни 270 250 229 229 229
барбет 260 230 229 229 229
вооружение (ГК)
количество 4×2×305-мм 5×2×280-мм 4×2×343-мм 4×2×343-мм 4×2×356-мм
масса бронебойного снаряда 405 302 567 635 675
начальная скорость м/с 855 880 787 762 770
максимальная дальность стрельбы 18 000 (13,5°)[12] 18 100 (13,5°) 21 780 (20°) 21 710 (20°) 25 800 (25°)

Напишите отзыв о статье "Линейные крейсера типа «Дерфлингер»"

Примечания

  1. По сути то же орудие SK L/45, только в зенитном исполнении.
  2. Водотрубных котлов «морского» типа системы Шульце-Торникрофт угольного отопления с трубками малого диаметра, оборудованных форсунками для впрыска нефти для усиления горения угля в котлах.
  3. По другим данным, его крестила жена Макензена. Возможно, разночтения связаны с тем, что в германском флоте обряд крещения мог проводить один человек, а крёстным отцом быть другой.
  4. Согласно Муженикову, Hildebrand дает другую дату — 1 октября 1913.
  5. Некоторые исследователи говорят о 31 и даже о 42 попаданиях, хотя в это число могут входить и снаряды среднего калибра.
  6. Реально показанная скорость на мелководной Бельтской миле при осадке выше расчётной — 25,5 узла. По расчётам эта скорость соответствовала 28,2 узла на глубокой воде при нормальной осадке.
  7. Данные для «Принцесс Ройал».

Использованная литература и источники

  1. 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.92
  2. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.114
  3. 1 2 3 4 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.123
  4. Conway's, 1906—1921. — P.155
  5. 1 2 3 4 5 6 7 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.93
  6. 1 2 Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. — С. 5.
  7. 1 2 3 4 5 6 Staff. German Battlecruisers. — P. 34
  8. 1 2 3 4 5 6 7 8 Staff. German Battlecruisers. — P. 35
  9. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.95
  10. 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.96
  11. 1 2 3 4 Gröner. Band 1. — P.83
  12. 1 2 3 4 5 6 7 8 Gröner. Band 1. — P.85
  13. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.97
  14. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.75
  15. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.94
  16. 1 2 Staff. German Battlecruisers. — P. 21
  17. 1 2 Staff. German Battlecruisers. — P. 38
  18. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.100
  19. 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.98
  20. 1 2 3 4 Печуконис Н. Н. Боевые корабли Германии. — СПб.: Бриз, 1994. — С. 57. — 88 с. — ISBN 5-70-42-0397-3.
  21. 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.124
  22. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.127
  23. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.93
  24. 1 2 3 DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_12-50_skc12.htm Germany 30.5 cm/50 (12″) SK L/50] (англ.) (28 декабря 2008). — Описание 305-мм орудия SK L/50. Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/610tjHPwC Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
  25. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.93—94
  26. 1 2 3 4 5 6 Staff. German Battlecruisers. — P. 36
  27. DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_59-45_skc16.htm German 15 cm/45 (5.9″) SK L/45] (англ.) (6 июля 2007). — Описание 150-мм орудия SK L/50. Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/610tjk6m1 Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
  28. 1 2 DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_88mm-45_skc13.htm German 8.8 cm/45 (3.46″) SK L/45, 8.8 cm/45 (3.46″) Tbts KL/45, 8.8 cm/45 (3.46″) Flak L/45] (англ.) (9 августа 2009). — Описание 88-мм орудия SK L/50 и Flak L/45. Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/610tkDbGb Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
  29. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.95
  30. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.129
  31. 1 2 3 4 5 Г. Хаазе. На «Дерфлингере» в Ютландском сражении / Редактор В. В. Арбузов. — СПб., 1995. — С. 63—67. — (Альманах «Корабли и сражения» выпуск 2).
  32. 1 2 3 Staff. German Battlecruisers. — P. 37
  33. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.128
  34. 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.99
  35. Gröner. Band 1. — P.83-84
  36. 1 2 3 Staff. German Battlecruisers. — P. 39
  37. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.101
  38. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.115
  39. Staff. German Battlecruisers. — P. 40
  40. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.123—124
  41. 1 2 3 4 5 Staff. German Battlecruisers. — P. 42
  42. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.124—125
  43. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.125
  44. 1 2 3 4 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.102
  45. Р. Шеер. Гибель крейсера «Блюхер» / Редактор В. В. Арбузов. — СПб., 1995. — С. 3—28. — (Альманах «Корабли и сражения» выпуск 2).
  46. Campbell. Battlecruisers. — P. 50
  47. 1 2 Г. Хаазе. На «Дерфлингере» в Ютландском сражении / Редактор В. В. Арбузов. — СПб., 1995. — С. 38—73. — (Альманах «Корабли и сражения» выпуск 2).
  48. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.102—112
  49. 1 2 3 Campbell. Battlecruisers. — P. 50—52
  50. Conway's, 1906—1921. — P.154
  51. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.112—113
  52. Staff. German Battlecruisers. — P. 39—40
  53. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.113
  54. 1 2 3 4 Staff. German Battlecruisers. — P. 41
  55. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.118
  56. Campbell. Battlecruisers. — P. 52
  57. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.118—119
  58. Campbell. Battlecruisers. — P. 53
  59. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.120—121
  60. Campbell. Battlecruisers. — P. 53—54
  61. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.122
  62. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.126
  63. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.127—128
  64. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.128—129
  65. [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/1995_04/03.htm МК. ВМС Великобритании]
  66. 1 2 Мужеников. [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/GB_BC_2/02.htm Лайон]
  67. А. Больных. [www.wunderwaffe.narod.ru/HistoryBook/BattleofGigants/index.htm Схватка гигантов]
  68. 1 2 Мужеников. [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/GB_BC_2/05.htm Тайгер]
  69. 1 2 3 [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/1999_05/02.htm МК. ВМС Японии]
  70. 1 2 Рубанов. [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Jap_BC/03.htm Конго]
  71. Альфред фон Тирпиц. Глава двенадцатая. Строительство флота. // [militera.lib.ru/memo/german/tirpitz/12.html Воспоминания] = Tirpitz, A. v. Erinnerungen. — Gekurzte VA. 1925. — М.: Воениздат, 1957. — С. 165.
  72. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.125—126
  73. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.100
  74. Conway's, 1906—1921. — P.29
  75. Campbell. Battlecruisers. — P. 28
  76. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.78

Литература

на русском языке
  • Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
  • Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. Справочник по корабельному составу. — Приложение к журналу «Моделист-конструктор». — М. — 32 с. — («Морская коллекция» № 3(9)/1996).
на английском языке
  • Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
  • Staff, Gary. [books.google.com/books?id=Kqvrr0RnGuEC&printsec=frontcover German Battlecruisers: 1914–1918]. — Oxford: Osprey Books, 2006. — 48 p. — ISBN 1846030099.
  • Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.
на немецком языке
  • Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Линейные крейсера типа «Дерфлингер»

– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.