Линия Астория, Би-эм-ти

Линия Астория, Би-эм-ти
Метрополитен Нью-Йорка
Маршруты, обслуживающие линию Астория
Открытие первого участка:	1917 год
Количество станций:	7
Наземные участки:	Вся линия - эстакадная

Линия Астория, Би-эм-ти - линия Нью-Йоркского метро, эксплуатировавшаяся «Транспортной компанией Бруклина и Манхэттена» (BMT) и ныне входящая в состав Дивизиона B. Линия обеспечивает проезд по округу Астория в Куинсе и захватывает часть соседних округов. Линия идёт от северной конечной станции Астория — Дитмарс-бульвар в округе Астория до станции 39-я авеню в округе Лонг-Айленд-Сити над 31-й улицей. Затем линия поворачивает на запад и идёт до южной конечной станции Куинсборо-Плаза.

Всю линию обслуживают поезда маршрута N, который работает круглосуточно, и маршрута Q, работающего только по будням. Линия была построена по "Двойным контрактам" и обслуживалась компаниями BMT и IRT совместно до 1949 года. На этой линии обе компании использовали вагоны стандарта IRT. Но в 1949 году совместной использование было прекращено, и линия была передана в состав Дивизиона B. В то же время ширина платформ была уменьшена, чтобы они смогли принимать более широкие вагоны стандарта BMT.

Описание

Северный конец линии - станция Астория — Дитмарс-бульвар, состоящая из одной островной платформы и двух путей. К югу от станции начинается неиспользуемый ныне центральный экспресс-путь, имеющий съезды на основные пути. Следующая станция Астория-бульвар является единственной экспресс-станцией на трёхпутном участке линии. На следующих четырёх станциях могут останавливаться только локальные поезда.

К югу от станции 39-я авеню центральный путь заканчивается, соединяясь с двумя внешними путями. Затем линия поворачивает на запад, к станции Куинсборо-Плаза, двухуровневой станции, где поезда из Манхеттена останавливаются на верхнем уровне, а поезда на Манхеттен - на нижнем. На станции возможна кросс-платформенная пересадка на линию Флашинг. К северу от станции, на верхнем уровне между двумя линиями существуют соединительные пути. Это одно из немногих соединений между Дивизионом A и Дивизионом B. После станции Куинсборо-Плаза начинается спуск под землю, в Тоннель 60-й улицы, после которого уже в Манхеттене линия Астория становится линией Бродвея.

История

Изначально линия Астория принадлежала компании IRT и была ответвлением от линии Куинсборо, Ай-ар-ти (сейчас - линия Флашинг). Вся линия к северу от Куинсборо-Плаза открылась 1 февраля 1917 года и обслуживалась поездами, курсировавшими от станции Центральный вокзал. Перевозки по линии Корона (сейчас - линия Флашинг) начались тремя месяцами позднее - 21 апреля 1917 года.

23 июля 1917 года открылось ответвление к эстакадной линии Второй-авеню. В то время все поезда с эстакадных линий после станции Куинсборо-Плаза обслуживали линию Астория, а поезда с подземного метро - линию Флашинг. Позже направления стали чередоваться.

1 августа 1920 года открылся Тоннель 60-й улицы, который позволял поездам компании BMT обслуживать станцию Куинсборо-Плаза. Но станции линий Астория и Корона были построены компанией IRT и были слишком узкими для поездов BMT. Поэтому эти поезда заканчивали свой маршрут на Куинсборо-Плаза, используя для разворота в Манхеттен пути к востоку от станции.

8 апреля 1923 года компания BMT, используя вагоны компании IRT, в дополнение к маршрутам IRT организовала челноки по линии Астория (маршрут в 1924 году получил наименование BMT 8) и по линии Корона (BMT 9). 23 июня 1948 года закрылось ответвление от эстакадной линии Второй-авеню. В то же день была закрыта и затем разобрана вся линия.

В 1948 году маршруты бывшей компании IRT были пронумерованы: маршрут по линии Флашинг получил номер 7, а маршрут по линии Астория - номер 8. Год спустя, 17 октября 1949 года линия Флашинг была переведена в состав Дивизиона А, а линия Астория - в состав Дивизиона В. Платформы линии Астория были уменьшены для того, чтобы их могли обслуживать маршруты BMT. В то время линию обслуживали маршруты Brighton Local (BMT 1) (сейчас - Q) и Broadway - Fourth Avenue Local (BMT 2) (сейчас - R). С тех пор линия Астория являлась северным концом для самых разных маршрутов, идущих из Бруклина через Манхеттен. В разное время линию обслуживали маршруты B, N, Q, R, T и W.

В начале 2000-х руководство MTA разрабатывало проект продления линии Астория в аэропорт Ла Гуардия. Но в июле 2003 года проект был отменён из-за многочисленных протестов местных жителей.

Список станций

Курсирование маршрутов на станциях
	круглосуточно
	круглосуточно, кроме ночи
	только в будни днём и вечером
	только в часы пик в пиковом направлении
Детали времени суток

	Станция	Пути	Обслуживающие маршруты	Дата открытия	Пересадки и примечания
	Астория — Дитмарс-бульвар		N Q	1 февраля 1917 года	Первоначально называлась Дитмарс-авеню (Ditmars Avenue)
Начинается неиспользуемый центральный путь
	Астория-бульвар	Все	N Q	1 февраля 1917 года	Автобус M60 до аэропорта Ла Гуардия Первоначально называлась Хойт-авеню (Hoyt Avenue) Единственная экспресс-станция на линии
	30-я авеню	Локальные	N Q	1 февраля 1917 года	Первоначально называлась Гранд-авеню (Grand Avenue)
	Бродвей	Локальные	N Q	1 февраля 1917 года
	36-я авеню	Локальные	N Q	1 февраля 1917 года	Первоначально называлась Вашингтон-авеню (Washington Avenue)
	39-я авеню	Локальные	N Q	1 февраля 1917 года	Первоначально называлась Биб-авеню (Beebe Avenue)
Заканчивается центральный путь
Неиспользуемые соединительные пути с линией Флашинг
	Куинсборо-Плаза	Все	N Q	1 февраля 1917 года	Линия Флашинг (7 <7>)
Соединяется с Соединением тоннеля 60-й улицы (R) и после Тоннеля 60-й улицы становится Линией Бродвея (N Q R)

Ссылки

• [nycsubway.org/bmt/astoria/ nycsubway.org - BMT Astoria Line]

Отрывок, характеризующий Линия Астория, Би-эм-ти

Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.