Линейный корабль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Линкор»)
Перейти к: навигация, поиск

Линейный корабль:

  • в широком значении, корабль, предназначенный для боевых действий в составе эскадры;
  • в традиционном значении (также сокращенно линкор), — класс тяжёлых бронированных артиллерийских боевых кораблей водоизмещением от 20 до 70 тысяч тонн, длиной от 150 до 280 м, при калибре орудий главного калибра 280—460 мм, с экипажем в 1500—2800 человек.

Линкоры применялись в XX веке для уничтожения кораблей противника в составе боевого соединения и артиллерийской поддержки сухопутных операций. Являлись эволюционным развитием броненосцев второй половины девятнадцатого века.





Происхождение названия

Линкор — распространенное сокращение термина «линейный корабль». Так в России в 1907 году назвали новый тип судов в память о старинных деревянных парусных линейных кораблях[1]. Первоначально предполагалось, что новые корабли возродят линейную тактику, однако от неё вскоре отказались.

Англоязычный неполный аналог русского термина «линкор» — battleship (дословно: боевой корабль) произошёл подобным образом — английского термина, обозначавшего парусный линейный корабль. В 1794 году термин line-of-battle shipкорабль боевой линии — сокращённо записали как battle ship. В дальнейшем он употреблялся по отношению к любому боевому кораблю. С конца 1880-х годов неофициально его в Королевском Британском флоте чаще всего стали применять к эскадренным броненосцам. В 1892 году переклассификация британского флота назвала словом «battleship» класс сверхтяжёлых кораблей, куда попало несколько особо тяжёлых эскадренных броненосцев.

Дредноуты. «Только большие пушки»

Основоположником нового прорыва в развитии больших артиллерийских кораблей считается британский адмирал Джон Арбетнот Фишер. Ещё в 1899 г., командуя средиземноморской эскадрой, он отметил, что стрельбу главным калибром можно вести на гораздо большую дистанцию, если ориентироваться по всплескам от падения снарядов. Но требование заставило унифицировать всю артиллерию, чтобы избежать путаницы в определении всплесков снарядов главного калибра и среднекалиберной артиллерии. Так родилась концепция «только большие пушки» (ориг. «all-big-guns»), легшая в основу кораблей нового типа. Дальность эффективной стрельбы возрастала с 10—15 до 90—120 кабельтовых (т. е. почти на порядок!).

Другими новшествами, легшими в основу нового типа кораблей, стали централизованное управление огнём с единого общекорабельного поста и массированное применение электроприводов и корабельной электросвязи (в частности телефонной), повысивших скорость и точность наведения тяжелых орудий. Сильно усовершенствовались и сами пушки вследствие перехода на бездымный порох и изготовления орудий из высокопрочных сталей. Теперь для пристрелки достаточно было только головного корабля, а идущие за ним в кильватер ориентировались по всплескам от его снарядов. Таким образом, построение в кильватерные колонны вновь позволило в России в 1907 году возвратить термин линейный корабль. В США, Англии и Франции термин «линейный корабль» не возрождали, а новые корабли продолжали называть «battleship» или «cuirassé». В России «линейный корабль» остался официальным термином, а на практике утвердилось сокращение линкор. Русско-японская война окончательно утвердила превосходство в скорости и дальнобойности артиллерии как главные преимущества в морском бою. Дискуссии о новом типе кораблей велись во многих странах. Например, в Италии с идеей нового линкора выступал Витторио Куниберти, а в США была запланирована постройка кораблей типа «Мичиган», но англичанам удалось опередить всех за счёт промышленно-технологического превосходства.

Первым таким кораблём стал английский «Дредноут», имя которого стало нарицательным для всех кораблей этого класса. Корабль был построен в рекордные сроки, выйдя на ходовые испытания 2 сентября 1906 г., — через год и один день после официальной закладки. «Дредноут» при водоизмещении в 22 500 тонн благодаря впервые применённой на столь крупном корабле силовой установке нового типа — паровой турбине — мог развивать скорость до 22 узлов. На «Дредноуте» было установлено 10 орудий калибра 305 мм (из-за спешки корабль оборудовали двухорудийными башнями достраивавшихся эскадренных броненосцев 1904 года закладки). Вторым калибром «Дредноута» был противоминный — 27 орудий калибра 76 мм. Артиллерия среднего калибра отсутствовала. Главное бортовое бронирование «Дредноута» включало два отдельных бронепояса: ватерлиния защищалась 279-мм плитами выше которых до уровня средней палубы шла 203-мм броня. Горизонтальное бронирование состояло из двух броневых палуб, перекрывающих верхнюю и нижнюю кромки бортового броневого пояса. Верхняя броневая палуба «Дредноута», находившаяся в уровне его средней палубы, простиралась от форштевня до кормового траверза и представляла собой настилку из 18-мм мягких стальных плит . Под ней, в уровне нижней палубы, между носовым и кормовым барбетами проходила главная броневая палуба, состоявшая из двух слоев (25 + 18 мм) мягкой броневой стали. На расстоянии около 3 м от наружного борта она плавно опускалась в виде скоса к нижней кромке главного броневого пояса. Башни 12-дюймовых орудий защищались 279-мм броней спереди и с боков, имели 76-мм крышу и 330-мм тыл. Цельной броневой продольной переборки не было. Её функцию выполняли защитные 51-мм броневые экраны, расположенные в районе артиллерийских погребов.

Появление «Дредноута» сделало все остальные крупные броненосные корабли морально устаревшими. Это сыграло на руку Германии, начавшей строительство большого военного флота, — ведь теперь она могла сразу приступить к постройке новых кораблей.

Линкоры Первой мировой войны

Линкоры Великобритании

Появление «Дредноута» вызвало потрясение в военно-морских кругах всего мира, положив начало «дредноутной лихорадке»[2]. Все морские державы проявили огромное желание обзавестись кораблями нового типа[3]. При этом, тон в начавшейся гонке морских вооружений задавала именно Великобритания[4]. В конце 1906 — начале 1907 годов были заложены первые серийные линкоры Королевского флота — три единицы типа «Беллерофон»[5]. С технической точки зрения они представляли собой несколько усовершенствованный вариант «Дредноута». Водоизмещение незначительно увеличилось за счёт установки более тяжёлой противоминной артиллерии и противоторпедных переборок. Толщина бортовой брони при этом уменьшилась[6].

Следующая серия британских дредноутов — три корабля типа «Сент-Винсент», была заложена в 1907 — 1908 годах[7]. Являясь развитием проекта «Беллерофон», они отличались от них в основном орудиями главного калибра. Их 305-мм пушки имели длину ствола 50 калибров, вместо 45 калибров на предшественниках. Таким образом, британцы пытались увеличить бронепробиваемость своих орудий, но опыт показал недостатки этого решения. Бронепробиваемость возросла лишь на 3%, вес башен увеличился на 50 тонн, а точность стрельбы снизилась из-за повышенной вибрации стволов[8]. Несмотря на неудачу с новыми орудиями, следующая серия, включавшая «Нептун» и две единицы несколько отличавшихся от него типа «Коллосус», также получила их на вооружение. Основным отличием новых кораблей, заложенных в 1909 году[9], стало иное размещение башен, с целью обеспечить бортовой залп всеми орудиями главного калибра. Попытка потерпела неудачу, — из-за риска повреждения дульными газами надстроек огонь на борт реально могли вести лишь восемь из десяти орудий главного калибра[10]. На дальнейшее развитие британских линкоров повлияли как политические обстоятельства, так и опыт эксплуатации первых дредноутов. Первоначально Британское Адмиралтейство планировало закладывать ежегодно по четыре линкора, но преувеличенные данные о строительстве линкоров в других странах, прежде всего в Германии, вызвали политический кризис в Великобритании, что привело к удвоению кораблестроительных программ в плане закладки капитальных кораблей[11].

На линкорах типа «Орион», заложенных в 1909 — 1910 годах[12], в количестве четырёх единиц, были применены серьёзные усовершенствования. Линкоры впервые оснастили 343-мм орудиями с длиной ствола в 45 калибров, что дало солидный выигрыш в весе снаряда при повышении точности стрельбы[13]. Все пять двухорудийных башен удалось разместить в диаметральной плоскости, благодаря чему на борт теперь действительно могло стрелять все десять орудий главного калибра[14]. Бронирование усилилось, а водоизмещение существенно выросло[15]. По сути, это были первые британские линкоры, спроектированные без особой поспешности и потому свободные от явных недостатков предшественников[16]. Недочётами «орионов» стали низкая остойчивость и слабая подводная защита[17]. Следующий тип линкоров — «Кинг Джордж V», — четыре единицы которых были заложены в 1911 году[18], практически повторял «Орион», но с некоторыми усовершенствованиями[19]. Эту линию продолжили четыре линкора типа «Айрон Дюк». Их закладка состоялась в 1912 году[20]. Более крупные, чем предшественники, они несли 152-мм артиллерию противоминного калибра, хотя и неудачно размещенную[21]. Бронирование вновь усилилось. Как и предыдущие линкоры, тип «Айрон Дюк» имел скорость около 21 узла[22]. Первоначально предполагалось заложить в 1912 году новую серию линкоров как улучшенный «Айрон Дюк», однако У. Черчилль, ставший за год до этого Первым лордом Адмиралтейства, приказал переработать проект под пушки калибра 381-мм, которых ещё даже не существовало[23]. Волюнтаристское решение Черчиля все же оказалось очень удачным и привело к появлению линкоров типа «Куин Элизабет». Число орудийных башен на них сократилось до четырёх, размещённых по линейно-возвышенной схеме в носу и корме, но вес бортового залпа получился большим чем у более ранних линкоров[24]. Освободившееся в средней части линкоров пространство было использовано для размещения дополнительных энергоагрегатов, что позволило поднять скорость до 24 узлов[24]. Бронирование незначительно усилилось[25], увеличилось водоизмещение. Линкоры типа «Куин Элизабет» стали первыми линейными кораблями с чисто нефтяным отоплением котлов[26]. Планировалась постройка четырёх кораблей, но фактически в 1912 — 1913 годах заложили пять единиц[27].

Поскольку тип «Куин Элизабет» казался необычным и слишком дорогими, на следующих линкорах типа «Ривендж»[прим. 1] вернулись к более консервативной конструкции[28]. При том же вооружении скорость снизилась, но уровень защищённости несколько вырос. Пять кораблей этого типа были заложены в 1913 — 1914 годах[29].

Сравнительные ТТХ британских линкоров Первой мировой войны
«Беллерофон»[30] «Сент-Винсент»[31] «Нептун»/ «Коллосус»[32] «Орион»[33] «Кинг Джордж V»[34] «Айрон Дюк»[35] «Куин Элизабет»[36] «Ривендж»[37]
Полное водоизмещение, т 22 102 23 030 22 720/23 050 25 870 25 600 29 560 31 500 31 000
Артиллерия главного калибра 10×305-мм/45 10×305-мм/50 10×305-мм/50 10×343-мм/45 10×343-мм/45 10×343-мм/45 8×381-мм/42 8×381-мм/42
Противоминный калибр 16×102-мм/50 20×102-мм/50 16×102-мм/50 16×102-мм/50 16×102-мм/50 12×152-мм/45 14×152-мм/45 14×152-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм 127 — 254 178 — 254 до 254/до 280 203 — 305 203 — 305 102 — 305 152 — 330 до 330
Бронирование палуб, мм 13 — 102 19 — 76 до 76/до 102 25 — 102 25 — 102 25 — 64 25 — 76 25 — 51
Бронирование башен ГК, мм до 279 до 280 до 280 до 280 до 280 до 280 до 330 до 330
Энергетическая установка паротурбинная,
23 000 л.с.
паротурбинная,
24 500 л.с.
паротурбинная,
25 000 л.с.
паротурбинная,
27 000 л.с.
паротурбинная,
31 000 л.с.
паротурбинная,
29 000 л.с.
паротурбинная,
56 000 л.с.
паротурбинная,
40 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 20,75 21 21 21 21 21,25 23-24 22-23

Линкоры Германии

Появление «Дредноута» не вызвало радикальных изменений в кораблестроительных программах Второго Рейха, но вместо предполагавшегося ранее строительства броненосцев было решено строить такое же количество линкоров[38]. Первыми линкорами германского флота стали четыре корабля типа «Нассау», заложенные в 1907 году[39].

Проект получился довольно своеобразным. Линкоры типа «Нассау» несли по 12 орудий наименьшего из всех кораблей своего класса калибра — 280 мм. Это было связано с тем, что командование флота предпочитало иметь более скорострельную артиллерию, чем у противника[40]. Кроме того, новые 305-мм артустановки всё равно не были готовы. Размещение артиллерии также было не вполне обычным и позволяло иметь в бортовом залпе лишь восемь орудий из 12. Однако германские моряки считали необходимым наличие «резерва» орудий на случай беспорядочной свалки кораблей, которая виделась им возможной завершающей стадией решающего морского боя[38]. Линкоры типа «Нассау» оснащались паровыми машинами и в силу этого были сравнительно медленными[38]. Вместе с тем, линкоры этого типа отличались хорошей броневой защитой и развитыми средствами обеспечения непотопляемости[41].

Линкоры типа «Остфрисланд»[прим. 2], заложенные в количестве четырёх единиц в 1908 — 1909 годах, стали развитием типа «Нассау»[42]. Сохранив то же расположение орудий главного калибра, они получили 305-мм пушки[43]. Водоизмещение выросло, улучшилась защита, но и эти линкоры оснащались паровыми машинами и отличались сравнительной тихоходностью[44]. Как и предшественники, они не обладали хорошей мореходностью[45], зато были весьма маневренными кораблями с надёжной подводной защитой[46].

Следующий проект германских линкоров — тип «Кайзер», оказался не развитием предшествующих типов, но совершенно новой разработкой[47]. Высота надводного борта выросла, был введён полубак, что благотворно сказалось на мореходности[48]. Впервые на германских линкорах были установлены паровые турбины, а питание стало комбинированным вместо чисто угольного на предшественниках[49]. Число орудий главного калибра уменьшилось до десяти, но бортовой залп увеличился, так как теперь на борт могли стрелять все башни, хотя и не на всех курсовых углах[50]. Бронирование вновь усилилось[51], также вновь улучшилась подводная защита. Все линкоры типа «Кайзер» в количестве пяти единиц были заложены в 1909 — 1911 годах. Последними германскими линкорами с артиллерией калибра 305 мм стали четыре корабля типа «Кёниг», заложенные в 19111912 годах. «Кёниги» стали усовершенствованной версией «кайзеров». Артиллерия теперь располагалась только в диаметральной плоскости[50], бронирование усилилось незначительно[52]. После этого германский флот перешёл к строительству линкоров со сверхтяжёлой артиллерией.

Последними линкорами, построенными для кайзеровского флота, стали корабли типа «Байерн». Они были заложены в 1913 — 1915 годах, всего четыре единицы, но в строй вступили только первые два. В этих линкорах германские кораблестроители попытались соединить все технические достижения того времени. Желая одним скачком преодолеть отставание от британских линкоров в огневой мощи, германцы решительно перешли к максимально возможному на тот момент калибру. Вооружение состояло из восьми новейших 380-мм орудий, размещённых по линейно-возвышенной схеме. Таким образом, новые германские линкоры не уступали по реальной огневой мощи новейшим британским противникам. При этом, линкоры типа «Байерн» превосходили своих противников в уровне бронирования и боевой устойчивости.

Сравнительные ТТХ германских линкоров Первой мировой войны
«Нассау»[53][54] «Остфрисланд»[55][54] «Кайзер»[56][57] «Кёниг»[58][57] «Байерн»[59][60]
Полное водоизмещение, т 20 535 24 700 27 000 28 600 32 200
Артиллерия главного калибра 12×280-мм/45 12×305-мм/50 10×305-мм/50 10×305-мм/50 8×380-мм/45
Противоминный калибр 12×150-мм/45
16×88-мм/45
14×150-мм/45
14×88-мм/45
14×150-мм/45
12×88-мм/45
14×150-мм/45
10×88-мм/45
16×150-мм/45
8×88-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм 300 300 350 350 350
Бронирование палуб, мм 55-80 55-80 60 60 60-70
Бронирование башен ГК, мм 280 300 300 300 350
Энергетическая установка паромашинная,
22 000 л.с.
паромашинная,
28 000 л.с.
паротурбинная,
28 000 л.с.
паротурбинная,
31 000 л.с.
паротурбинная,
35 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 19 20,5 21 21 22

Линкоры Франции

Хотя предложения строить линкоры с однородной артиллерией выдвигались во Франции ещё в 1904 году, депутаты Национального собрания предпочитали тратить средства в основном на сухопутную армию, а на море рассчитывали на союзный британский флот[61]. В результате, французский флот в конце 1900-х годов переместился по своей боевой силе со второго места в мире на четвёртое[62].

Лишь в 1909 году были выделены средства на строительство первых французских линкоров, которое началось в 1910-1911 годах[63]. Всего были заложены четыре единицы типа «Курбэ». Вопреки господствовавшему тогда во французском судостроении долгострою, линкоры удалось построить достаточно быстро, и к августу 1914 года все они были в строю. Однако по меркам 1914 года проект уже считался устаревшим. 305-мм орудия выглядели уже слабыми, в сравнении с зарубежными аналогами, а шесть двухорудийных башен размещены не вполне удачно. При этом орудия имели слишком малый угол возвышения, что уменьшало их дальнобойность[64]. Броневая защита оказалась не вполне адекватной новым снарядам, а мореходность неудовлетворительной[65]. Последнее было связано с ограничением водоизмещения линкоров, с учётом размеров существовавших во Франции того времени сухих доков[66].

Следующая тройка линкоров типа «Бретань» во многом повторяла тип «Курбэ», но несла десять новых 340-мм орудий[67]. При этом число стволов в бортовом залпе не сократилось[68]. Все эти корабли были заложены в 1912 году, но постройка затянулась из-за начавшейся войны и линкоры вступили в строй в 1915-1916 годах[69]. По огневой мощи они превосходили предшественников, но имели и большинство их недостатков[70].

Проблемы с ограничением размеров строящихся линкоров вынудили французских конструкторов применить нетрадиционные решения. Желая повысить силу линкоров без увеличения водоизмещения, они впервые в мире применили на следующем проекте четырёхорудийные башни, что позволило разместить на линкорах типа «Норманди» 12 340-мм пушек[71]. В 1913 году заложили четыре корабля, в 1914 году к ним добавился ещё один. Начало Первой мировой войны, исход которой для Франции решался на суше, привёл к прекращению строительства[72]. В 1915 году предусматривалось заложить четыре линкора типа «Лион». При небольшом росте водоизмещения в сравнении с «Нормандиями», «Лионы» должны были нести по 16 340-мм орудий в четырёх башнях. В связи с войной закладка кораблей была отменена[73].

Сравнительные ТТХ французских линкоров Первой мировой войны
«Курбэ»[63] «Бретань»[72] «Норманди»[72]
Полное водоизмещение, т 25 800 25 000 25 230
Артиллерия главного калибра 12×305-мм/45 10×340-мм/45 12×340-мм/45
Противоминный калибр 22×138-мм/55 22×138-мм/55 24×138-мм/55
Бортовое бронирование, главный пояс мм 180 — 270 160 — 270 180 — 300
Бронирование палуб, мм 45+40 40+40 50+50
Бронирование башен ГК, мм 320 250 — 340 250 — 340
Энергетическая установка паротурбинная,
28 000 л.с.
паротурбинная,
29 000 л.с.
комбинированная,
32 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 21 20 21

Линкоры России

К разработке своих первых линкоров Российский императорский флот приступил в 1906 году. В 1908 году, после международного конкурса проектов, был выбран, в основном по политическим причинам, проект Балтийского завода. На облик первых российских линкоров серьёзно повлиял опыт русско-японской войны, после которой российские моряки желали пойти в бой на быстроходных кораблях с мощной артиллерией, имеющими броневую защиту максимальной возможной площади[74]. В результате, линкоры типа «Севастополь», заложенные в 1909 году в количестве четырёх единиц, оказались неудачным проектом.

Эти корабли имели сильную артиллерию из 12-ти 305-мм орудий с отличной баллистикой, размещённых в четырёх трёхорудийных башнях в диаметральной плоскости по всей длине корпуса[75]. Скорость также была на высоком уровне. Однако, как выяснилось ещё до окончания постройки, после опытных стрельб, проведённых в 1913 году, броневая защита линкоров типа «Севастополь» оказалась совершенно неудовлетворительной. Фактически, любое столкновение с серьёзным противником было для русских кораблей крайне опасным[76]. Кроме того, корабли отличались низкой мореходностью, малой дальностью плавания и практически полным отсутствием подводной защиты[77][78]. На Западе их считали чем-то средним между линкорами и линейными крейсерами и причисляли к специфическому классу «балтийских дредноутов»[79].

Решение об усилении Черноморского флота но­выми линейными кораблями было вызвано наме­рением Турции приобрести за границей два совре­менных линейных корабля-дредноута. Для ускорения постройки их архитектурный тип был принят по образцу линейных кораблей типа «Севастополь»[80]. Предпочтение отдали проекту Русского судостроительного акционерного общества[81]. Система бронирования Черноморских дредноутов отличалась увеличением толщин плит: главного бро­невого пояса с 225 до 262,5 мм, стенок боевых ру­бок с 250 до 300 мм, их крыш со 125 до 200 мм, скоса броневой палубы, башен и барбетов. Суммар­ная масса брони составила на «Екатерине II» 7044,6 т. Кроме увеличенной толщина брони, от линейных кораблей типа «Севастополь» отличала уменьшенная до 21 узла ско­рость[81].

После создания проекта линкора «Император Николай Первый» конструкторские работы продолжались. Были созданы проекты линейных кораблей: инженерами Бубновым, Гавриловым и Костенко, а также на Путиловской верфи.[82]

Сравнительные ТТХ российских линкоров Первой мировой войны
«Севастополь» «Императрица Мария» «Император Николай I»
Полное водоизмещение, т 26 900 25 800 28 500
Артиллерия главного калибра 12×305-мм/52 12×305-мм/52 12×305-мм/52
Противоминный калибр 16×120-мм/50 20×130-мм/55 20×130-мм/55
Бортовое бронирование, главный пояс мм 225 262,5+50 262,5+50
Бронирование палуб, мм 37+25 37,5+25+12 35+63+35
Бронирование башен ГК, мм 203 250 250
Энергетическая установка паротурбинная,
42 000 л. с.
паротурбинная,
26 500 л. с.
паротурбинная,
30 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов 23 21 21

Линкоры Италии

Несмотря на то, что одним из «отцов» идеи дредноута был итальянский кораблестроитель В. Куниберти, итальянский флот подготовил проект своего первого линкора лишь в 1908 году. Тем не менее «Данте Алигьери», заложенный в 1909 году, оказался во многом новаторским кораблём. Так, впервые на линкорах были использованы трёхорудийные башни главного калибра, причём все они размещались в диаметральной плоскости, в том числе на миделе, что давало возможность стрелять на борт всем стволам, но исключало возможность глубокой модернизации[79]. Впервые противоминная артиллерия частично помещалась в башни. В остальном это был типичный корабль итальянской кораблестроительной школы — быстроходный, слабо защищённый, с невысокой мореходностью и малой дальностью плавания. Две последние характеристики итальянские моряки считали малозначимыми для Средиземного моря.

Сравнительные ТТХ итальянских линкоров Первой мировой войны
«Данте Алигьери»[83] «Конте ди Кавур»[83] «Андреа Дориа»[84] «Франческо Караччоло»[84]
Полное водоизмещение, т 21 600 24 250 — 24 801 24 729 34 000
Артиллерия главного калибра 12×305-мм/46 13×305-мм/46 13×305-мм/46 8×381-мм/40
Противоминный калибр 20×120-мм/50
13×76-мм/40
18×120-мм/50
13×76-мм/50
16×152-мм/45
13×76-мм/50
12×152-мм/45
8×102-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм 254 254 254 303
Бронирование палуб, мм 38 111 98 50
Бронирование башен ГК, мм 254 254 280 400
Энергетическая установка паротурбинная,
32 190 л.с.
паротурбинная,
30 700 — 32 300 л.с.
паротурбинная,
30 000 — 31 000 л.с.
паротурбинная,
105 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 22,8 21,6 — 22,2 21 — 21,3 28

Линкоры других европейских стран

К созданию линкоров дредноутского типа австро-венгерский флот приступил в 1908 году, после получения известий о закладке в Италии линкора «Данте Алигьери»[85]. Проект был подготовлен в 1909 году[86], в 1910 году состоялась закладка первых двух кораблей типа «Вирибус Унитис»[прим. 3], в 1912 году заложили ещё два[87]. Перед конструкторами ставилась задача вместить максимум огневой мощи в ограниченное водоизмещение. Характеристики дальности плавания и мореходности считались малозначимыми для линкоров, предназначенных действовать в Адриатическом море. С поставленной задачей в некоторой степени справиться удалось — линкоры типа «Вирибус Унитис» получили 12 мощных 305-мм пушек, размещённых в трёхорудийных башнях по линейно-возвышенной схеме[88]. Платой за солидное для сравнительно небольших кораблей вооружение стала крайне плотная компоновка и умеренное по толщине бронирование. Главными недостатками проекта признавались малая устойчивость и совершенно неудовлетворительная подводная защита[89].

Тенденция создания сверхдредноутов не миновала австро-венгерский флот. К 1913 году был подготовлен проект линкора под условным названием «Эрзац Монарх»[90][прим. 4]. Водоизмещение было вновь ограничено, но броня усиливалась, скорость оставалась на прежнем уровне, а основное вооружение должны были составить новые 350-мм орудия, размещённые в двух и трёхорудийных башнях, по линейно-возвышенной схеме. Четыре единицы этого типа собирались заложить в 1914 году, но начавшаяся война сорвала планы флота[91].

Серьёзные попытки приобрести линкоры-дредноуты для своего флота предпринимала Османская империя. В 1911 году правительство «младотурок» заказало британской компании «Виккерс» два линкора со сверхтяжёлой артиллерией[92]. Британцы разработали проект на базе чертежей линкора «Кинг Джордж V» и заложили в том же году два корабля типа «Махмуд-Решад V», позже переименованный в «Решадие»[93]. Итало-турецкая война, а также Первая и Вторая Балканские войны подорвали финансовое положение Турции и в 1912 году контракт был расторгнут, но «Виккерс» продолжила строительство головного линкора за собственные средства[94]. В 1914 году Турция заявила о готовности выкупить линкор, а также заказала ещё один под названием «Фатих». Его заложили летом 1914 года. С началом Первой мировой войны Великобритания реквизировала «Решадие» и он вошёл в состав Королевского флота как «Эрин»[94].

Кроме того, в 1913 году Турция перекупила у Бразилии строящийся в Великобритании линкор «Рио-де-Жанейро», переименовав его в «Султан Осман I»[95]. Линкор был подготовлен к отходу в Турцию к 3 августа 1914 года с турецким экипажем, прибывшим в Англию, но 2 августа 1914 года британское правительство реквизировало корабль[96]. В состав Королевского флота он вошёл как «Эджинкорт»[95].

После получения известий о планах перевооружения оттоманского флота, своими дредноутами решила обзавестись и Греция. В 1912 году немецкая компания «Вулкан» разработала для греческого флота проект линкора «Саламис»[97]. Первоначально это был совсем небольшой корабль с шестью орудиями калибра 356-мм, но затем проектное водоизмещение выросло почти в полтора раза, а количество пушек главного калибра на треть. Орудия и башни греки заказали в США[98]. В 1914 году линкор «Саламис» был спущен на воду в Германии, но с началом Первой мировой войны его достройка прекратилась[99]. После войны Греция была вовлечена в длительный судебный процесс по поводу линкора, в результате чего он пошёл на слом в 1932 году, так и не вступив в строй[99]. Кроме того, в 1914 году Греция заказала во Франции линкор «Василеос Константинос», спроектированный на базе проекта «Бретань», но едва начатая постройка была прекращена в том же году[99].

Различные программы усиления испанского флота составлялись с момента окончания испано-американской войны, но экономическое положение Испании неизменно делало их нереализуемыми[100]. Лишь в 1908 году удалось изыскать средства, и флот заказал, среди прочего, три линкора[101]. Скромное финансирование позволяло построить лишь корабли небольшого водоизмещения, к тому же их размеры были привязаны к существующим в Испании докам[102]. Все три линкора типа «Эспанья» были построены в 1909 — 1921 годах силами отечественной промышленности, но при активной технической помощи зарубежных фирм[103].

Итогом этих усилий стали самые маленькие дредноуты в мире — своего рода линкоры береговой обороны. Попытка вместить вооружение линкора в корпус эскадренного броненосца привела к тому, что на долю других элементов конструкции осталось немного[104]. Бронирование было слабым, скорость на уровне броненосцев, но главным недостатком проекта оказалась неудовлетворительная подводная защита. Однако Испания в те годы стойко придерживалась нейтралитета и строила свои линкоры скорее из соображений престижа[105]. После завершения программы выдвигались предложения о строительстве более мощных кораблей, но развития они не получили[101].

Кроме того, идея приобретения линкоров имела место и во флоте Нидерландов[106]. Не располагая опытом постройки столь крупных и сложных кораблей, голландцы обратились за помощью к судостроителям Великобритании и Германии. В 1914 году на рассмотрение заказчика был представлен ряд проектов линкоров с пушками калибра 343 или 356 мм[107]. Однако начавшаяся война положила конец этим планам[108].

Сравнительные ТТХ линкоров Австро-Венгрии, Турции, Греции, Испании времён Первой мировой войны
«Вирибус Унитис»[109] «Решадие»[110] «Саламис»[111] «Эспанья»[112]
Полное водоизмещение, т 21 595 25 250 19 500 15 700
Артиллерия главного калибра 12×305-мм/45 10×343-мм/45 8×356-мм/45 8×305-мм/50
Противоминный калибр 12×150-мм/50
20×66-мм/50
16×152-мм/50
6×57-мм/50
12×152-мм/50
12×75-мм
20×102-мм/50
Бортовое бронирование, главный пояс мм 150 — 280 102 — 305 100 — 250 102 — 203
Бронирование палуб, мм 30 — 48 37 — 76 40 — 75 37
Бронирование башен ГК, мм 60 — 280 до 280 до 250 203
Энергетическая установка паротурбинная,
27 000 л.с.
паротурбинная,
26 500 л.с.
паротурбинная,
40 000 л.с.
паротурбинная,
15 500 л.с.
Максимальная скорость, узлов 20,3 21 23 19,5

Линкоры США

Конструирование американских линкоров велось совершенно независимо от других стран с 1901 года. Убедившись, что 203-мм орудия, применявшиеся на американских броненосцах в качестве второго калибра, не могут пробивать толстую броню на ожидаемых дистанциях боя, американские моряки пожелали иметь корабль, оснащённый однородной тяжёлой артиллерией[113]. Проектирование первых дредноутов флота США велось в условиях установленного Конгрессом ограничения водоизмещение цифрой 16 000 тонн, так как конгрессмены упрекали флот в стремлении строить слишком большие и дорогие корабли[114].

3 марта 1905 года Конгресс утвердил постройку двух линкоров типа «Саут Кэролайна»[прим. 5]. Ограничение водоизмещения вынудило конструкторов ужать проект по всем статьям. На кораблях ослабили броневую защиту, даже в сравнении с предшествующими броненосцами, мореходность признавалась недостаточной, энергетическая установка была паромашинной и не обеспечивала превосходства в скорости над броненосцами[115]. Однако именно на линкорах типа «Саут Кэролайна» была впервые в мире применена линейно-возвышенная схема размещения башен главного калибра, что обеспечивало наиболее эффективное применение артиллерии[116]. Хотя проект был разработан раньше «Дредноута», строительство затянулось и первые линкоры американского флота вошли в строй лишь в 1910 году и сразу же попали в разряд морально устаревших. Ещё в ходе строительства линкоров типа «Саут Кэролайна» стало понятно, что они заметно уступают вновь закладываемым капитальным кораблям европейских стран. Этот факт произвёл неприятное впечатление на американских законодателей, и ограничение водоизмещения было снято[117]. Это позволило американцем построить свои первые полноценные линкоры — пару типа «Делавэр», заложенных в 1907 году. Водоизмещение резко увеличилось, что позволило разместить пятую башню главного калибра, усилить бронирование, улучшить мореходность, а скорость довести до 21 узла. При этом низкая экономичность первых паровых турбин на крейсерских ходах вынудила флот оснастить один из линкоров паровыми машинами[118]. Почти полным аналогом «делавэров» стала пара линкоров типа «Флорида», заложенных в 1909 году. Оба были оснащены паровыми турбинами, а в качестве противоминной артиллерии впервые установили новейшие 127-мм орудия[119]. Поскольку в Великобритании уже закладывались линкоры с 343-мм орудиями, президент США Т. Рузвельт потребовал перейти на калибр 356 мм[120], но технические проблемы вынудили построить следующую пару линкоров типа «Вайоминг» с 305-мм пушками, хотя их огневая мощь усилилась как благодаря увеличению количества орудий, так и за счёт удлинения стволов до 50 калибров[121]. Эти корабли были заложены в 1910 году. Первыми американскими линкорами с артиллерией калибра 356 мм стала пара типа «Нью-Йорк». По сути, проект повторял «Вайоминг», но более мощных пушек удалось разместить меньше[122]. Недовольные экономичностью своих первых турбин, моряки также приняли ошибочное решение заменить их на паровые машины[123]. Оба линкора заложили в 1911 году.

Этапным для американского флота, а также для мирового кораблестроения стал проект «Невада». На этих кораблях, строительство которых началось в 1912 году, после долгого перерыва была применена схема броневой защиты «всё или ничего» (англ. All or nothing), первоначально она называлась «французской», теперь её назвали «американской». Идея заключалась в создании своеобразного бронированного ящика в центральной части корабля, который защищал все жизненно важные центры, причём бронёй максимально возможной толщины. При этом оконечности оставались совершенно не бронированными, но в условиях боёв на больших дистанциях, к которым готовился флот США, это представлялось незначительной жертвой.

Последующие американские линкоры стали развитием проекта «Невада» и именовались в американском флоте «стандартными линкорами». В 1913-1914 годах были заложены два линкора типа «Пенсильвания». Они стали увеличенным вариантом «Невады» с артиллерией, размещённой в трёхорудийных башнях. Почти не отличались от «Пенсильвании» три корабля типа «Нью-Мексико», к строительству которых приступили в 1915 году. До окончания Первой мировой войны США успели заложить ещё одну пару линкоров с 356-мм артиллерией — тип «Теннесси», закладки которых прошли в 19161917 годах. Если не считать небольших изменений в архитектуре, они, в целом, были подобны предшественникам. Венцом развития американских линкоров, заложенных в годы Первой мировой войны стали корабли типа «Колорадо». На них перешли на калибр 406 мм, ещё более увеличивший ударную силу линкоров. Планировалось построить четыре линкора этого типа, заложенных в 19171920 годах, но по решениям Вашингтонской конференции было разрешено достроить лишь три.

Сравнительные ТТХ американских линкоров Первой мировой войны
«Саут Кэролайна»[124] «Делавэр»[125] «Флорида»[126] «Вайоминг»
[126]
«Нью-Йорк»
[126]
«Невада»[126] «Пенсильвания»
[126]
«Нью-Мексико»/
«Теннесси»[126]
«Колорадо»[126]
Полное водоизмещение, т 17 700 22 000 23 000 27 300 28 400 28 400 32 500 33 000/33 190 33 590
Артиллерия главного калибра 8×305-мм/45 10×305-мм/45 10×305-мм/45 12×305-мм/50 10×356-мм/45 10×356-мм/45 12×356-мм/45 12×356-мм/50 8×406-мм/45
Противоминный калибр 22×76-мм/50 14×127-мм/50 16×127-мм/51 21×127-мм/51 21×127-мм/51 21×127-мм/51 22×127-мм/51 14×127-мм/51 12×127-мм/51
Бортовое бронирование, главный пояс мм 254 280 280 280 305 343 343 343 343
Бронирование палуб, мм 51 51 38 63 63 63 74 89 89
Бронирование башен ГК, мм 305 305 305 305 356 457 457 457 457
Энергетическая установка паромашинная,
16 500 л.с.
паротурбинная или паромашинная,
25 000 л.с.
паротурбинная,
28 000 л.с.
паротурбинная,
27 000 л.с.
паромашинная,
28 000 л.с.
паротурбинная или паромашинная,
24 800 л.с.
паротурбинная,
31 500 л.с.
паротурбинная,
32 000 л.с./ 26 800 л.с.
турбоэлектрическая,
28 900 л.с.
Максимальная скорость, узлов 18,5 21 20,75 20,5 21 20,5 21 21 21

Линкоры стран Латинской Америки

В конце XIX — начале XX веков флоты враждовавших между собой Аргентины и Чили пополнились целым рядом мощных броненосцев и крейсеров европейской постройки. На их фоне флот Бразилии выглядел устаревшим, что вызывало серьёзное беспокойство в стране. Экономический рост страны позволил бразильцам принять в 1904 году программу обновления флота. Первоначально планировали заказать в Великобритании три броненосца с однородной артиллерией калибра 254 мм, но после ввода в боевой состав Королевского флота «Дредноута», бразильцы перезаключили контракт на новый проект.

Линкоры типа «Минас Жерайс» унаследовали некоторые черты исходного проекта, в частности, паровые машины в качестве энергетической установки. Вооружение составило 12 305-мм орудий, что делало эти линкоры самыми мощными в мире на момент закладки, состоявшейся в 1907 году. Конструкторы компании «Виккерс» применили линейно-возвышенное размещение концевых башен, что позволило иметь десять стволов в бортовом залпе. Неожиданная заявка Бразилии на лидерство в военно-морских вооружениях породила в то время множество конспирологических теорий[127].

К 1910 году, когда новые бразильские линкоры вступили в строй, ведущие морские державы уже успели заложить заметно более сильные корабли. Не желая сдаваться, бразильский флот заказал в 1910 году в Великобритании линкор «Рио-де-Жанейро», вооружённый 12-ю 356-мм орудиями, что сделало бы его сильнейшим в мире[128]. Изучался вопрос о заказе ещё одного линкора, получившего название «Риашуэло». В случае постройки он стал бы самым мощно вооружённым линкором 1910-х годов, так как на нём планировали установить либо 15 381-мм орудий, либо 10 406-мм[129]. Однако возникшие у Бразилии экономические проблемы, в сочетании с бунтом во флоте, вынудили президента страны Р. де Фонсеку отказаться от заказа «Риашуэло» и умерить требования к «Рио-де-Жанейро»[130][131]. В окончательном варианте «Рио-де-Жанейро» нёс 14 пушек калибра 305 мм и имел меньшее водоизмещение[132]. Но даже такой корабль оказался для Бразилии слишком дорогим и в в 1913 году, уже в ходе достройки, линкор был продан Турции[95]. Перевооружение бразильского флота вызвало, в свою очередь, беспокойство других крупных стран региона. Однако, в отличие от бразильцев, аргентинцы не стали полагаться на конкретного производителя, а провели два международных конкурса на лучший проект линкора, причём используя достаточно сомнительные, с точки зрения деловой этики, приёмы[133]. В них приняли участие 15 компаний из разных стран, но в итоге контракт на два линкора типа «Ривадавия», с возможностью заказа третьего, достался американским судостроителям[134]. Эти линкоры были получены аргентинским флотом в 19141915 годах. Они несли на себе отпечаток американской кораблестроительной школы[135], имели по 12 305-мм пушек в шести башнях, причём все они могли стрелять на один борт. По своим возможностям линкоры типа «Ривадавиа» вполне уравновешивали бразильские, а после отказа Бразилии от «Рио-де-Жанейро» строительство третьего было признано ненужным[136].

Чилийский флот также решил получить линкоры-дредноуты, но превосходящие корабли соседей. Объявленный в 1911 году международный конкурс проектов выиграл традиционный поставщик Чили — британская фирма «Армстронг». В том же году в Великобритании был заложен головной линкор проекта, в 1913 году заложили второй. Линкоры неоднократно меняли свои названия, но, в конечном счёте, стали линкорами типа «Альмиранте Латорре». Корабли должны были нести специально сконструированные «Армстронгом» орудия калибра 356 мм — десять пушек в пяти башнях[137]. Проект стал наиболее совершенным из латиноамериканских линкоров, но в 1914 году британское правительство реквизировало оба корабля.

«Альмиранте Латорре» вошёл в состав Королевского флота как «Канада». После войны он прошёл капитальный ремонт и был выкуплен Чили в 1920 году. Что касается второго линкора, «Альмиранте Кохрейн», то его британцы решили перестроить в авианосец. До окончания военных действий работы завершить не удалось, и возник вопрос об обратной перестройке авианосца в линкор, тем более, что чилийцы не отказывались от своего заказа. В конечном счёте, затраты чилийцев компенсировали передачей подводных лодок и самолётов[138], а бывший линкор вошёл в состав британского флота как авианосец «Игл»[139].

Сравнительные ТТХ линкоров Аргентины, Бразилии и Чили
«Ривадавия»[140] «Минас Жерайс»[141] «Рио-де-Жанейро»[142] «Альмиранте Латорре»[143]
Полное водоизмещение, т 30 600 21 200 27 500 32 120
Артиллерия главного калибра 12 × 305-мм/50 12 × 305-мм/45 14 × 305-мм/50 10 × 356-мм/45
Противоминный калибр 12 × 152-мм/50
16 × 102-мм/50
22 × 120-мм/50 20 × 152-мм/50 16 × 152-мм/50
Бортовое бронирование, главный пояс мм 254 — 305 229 100 — 250 100 — 230
Бронирование палуб, мм 51 25 — 65 40 — 75 25 — 100
Бронирование башен ГК, мм 305 229 — 305 до 250 до 250
Энергетическая установка паротурбинная,
40 000 л. с.
паромашинная,
23 500 л. с.
паротурбинная,
45 000 л. с.
паротурбинная,
37 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов 22,5 21 22 22,75

Линкоры Японии

На опыте сражений русско-японской войны командование Императорского флота Японии убедилось, что 305-мм орудия броненосцев оказались наиболее эффективными средствами поражения крупных кораблей. В результате, был взят курс на строительство линейного флота оснащённого только тяжёлой артиллерией в качестве главного калибра. Первыми линкорами могли стать «Сацума» и «Аки», которые предполагалось оснастить единым 12" калибром. Но поскольку промышленность не могла быстро изготовить требуемое количество 305-мм пушек, корабли получили смешанное вооружение из 305-мм и 254-мм орудий[144]. Таким образом, «Сацума» и «Аки» остались в классе броненосцев, хотя и очень мощных.

Первыми японскими линкорами с единым 305-мм главным калибром стали две единицы типа «Кавачи», заложенные в 1909 году. Проект оказался не вполне обычным. Шесть двухорудийных башен располагались по образцу немецких линкоров «Нассау» — по одной в оконечностях и по две по каждому борту. На борт могло стрелять лишь восемь стволов[145]. Однако орудия в концевых и бортовых башнях были разной модели и отличались по баллистическим характеристикам, что крайне затрудняло корректировку огня на больших дистанциях. Итогом этого решения, вызванного стремлением к экономии[146], стало снижение реальной боевой мощи, из-за чего многие эксперты не считали тип «Кавачи» полноценными линкорами[145]. Следующие линкоры японского флота создавались под влиянием проекта линейного крейсера «Конго», разработанного и построенного британской компанией «Виккерс». Тип «Фусо» проектировался при технической помощи этой фирмы и стал первым полноценным дредноутом императорского флота[145]. Будучи сопоставимым по размерам с «Конго», «Фусо» нёс 12 356-мм орудий вместо восьми, причём все они могли стрелять на борт, его броневая защита также существенно усилилась. Платой за эти преимущества стала значительно менее мощная энергетическая установка, но скорость 22,5 узла считалась в то время очень приличной для линкора[145]. Два корабля типа «Фусо» были заложены в 1912—1913 годах.

Серия из двух линкоров типа «Исэ», заложенных в 1915 году, стала развитием типа «Фусо». От своих прототипов они отличались иным расположением башен главного калибра, сделанного с целью лучшей защиты погребов боеприпасов[147], некоторыми изменениями в распределении брони и противоминной артиллерией уменьшенного калибра, введённой с учётом физических возможностей японских комендоров[148]. Эти линкоры стали одними из самых мощных кораблей мира, вступивших в строй в ходе Первой мировой войны[149].

Последними японскими линкорами, заложенными в годы войны стали две единицы типа «Нагато». Проект создавался как быстроходный линкор по образцу британского «Куин Элизабет»[150]. В сравнении с прототипом «Нагато» имел более мощную артиллерию, состоявшую из 410-мм орудий и превосходство в скорости хода, причём последнее держалось в строгом секрете[151]. Бронирование впервые в Японии выполнялось по «американской» схеме[152]. Заложенные в 1917—1918 годах, они вступили в строй уже после войны и упорных дипломатических переговоров.

Сравнительные ТТХ японских линкоров Первой мировой войны
«Кавачи»[153] «Фусо»[154] «Исэ»[148] «Нагато»[155]
Полное водоизмещение, т 22 900 34 700 36 500 38 500
Артиллерия главного калибра 4×305-мм/50
8×305-мм/45
12×356-мм/45 12×356-мм/45 8×410-мм/45
Противоминный калибр 8×120-мм/40
12×76-мм/40
16×152-мм/50 20×140-мм/50 20×140-мм/50
Бортовое бронирование, главный пояс мм 102 — 305 102 — 305 102 — 305 102 — 305
Бронирование палуб, мм 30 30 — 76 34 — 55 50 — 76
Бронирование башен ГК, мм до 280 203 — 305 203 — 305 203 — 356
Энергетическая установка паротурбинная,
25 000 л.с.
паротурбинная,
40 000 л.с.
паротурбинная,
45 000 л.с.
паротурбинная,
80 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 20 22,5 23 26,5

Линейные крейсера

Линейные крейсера, появившиеся в конце 1900-х годов, стали дальнейшим развитием броненосных крейсеров. Переоценка результатов деятельности крейсерского отряда адмирала Камимуры в ходе русско-японской войны, вызвала у адмиралов ряда стран желание создать тип корабля, который соответствовал бы линкорам так же, как броненосные крейсера броненосцам. Специальный комитет британского Адмиралтейства под руководством адмирала Фишера пришёл к выводу о необходимости установки на новые корабли орудий максимально доступного тогда калибра — 305 мм[156]. Стремление обеспечить заметно более высокую, чем у «Дредноута» скорость, при ограниченном водоизмещении привело к существенному ослаблению броневой защиты. Так появились родоначальники нового класса — линейные крейсера типа «Инвинсибл» (англ. Invincible), вступившие в строй в 1908—1909 годах.

Первоначально новые корабли именовались эскадренными крейсерами, но к моменту вступления в строй получили классификацию «линейных крейсеров» (англ. battlecruiser)[157]. На новый класс возлагались следующие задачи:

• Разведка боем;

• Поддержка и содействие меньшим крейсерам-разведчикам;

• Самостоятельные экспедиции с целью окружить вражеские рейдеры;

• Преследование отступающего флота врага и по возможности постановка его в безвыходное положение путём сосредоточения огня на отставших кораблях;

• Быстрое окружение противника в ходе боевых действий[158]. Военно-морская общественность приняла новый класс capital ships неоднозначно, особые нарекания вызывала слабая и неполная броневая защита. Тем не менее, британский флот продолжил развитие этого типа, построив сначала 3 крейсера типа «Индефатигебл» (англ. Indefatigable) — усовершенствованной версии «Инвинсибла», а затем перешёл к постройке линейных крейсеров с артиллерией калибра 343 мм. Ими стали 3 крейсера типа «Лайон» (англ. Lion), а также построенный в единственном экземпляре «Тайгер» (англ. Tiger)[159]. Эти корабли уже превзошли современные им линкоры по размерам, были весьма быстроходны, но их бронирование, хотя и усилилось в сравнении с «Инвинсиблом», все равно не отвечало требованиям боя с аналогично вооружённым противником[160].

Уже в ходе Первой мировой войны, англичане продолжили строительство линейных крейсеров в соответствии с концепцией вернувшегося к руководству Фишера — максимально возможная скорость в сочетании с максимально сильным вооружением, но при слабом бронировании. В результате Королевский флот получил 2 линейных крейсера типа «Ринаун», а также 2 лёгких линейных крейсера типа «Корейджес» и 1 типа «Фьюриэс», причем последний начали перестраивать в полуавианосец ещё до ввода в строй. Последним линейным крейсером Великобритании, введённым в строй, стал «Худ», причём его проект был значительно изменён после неудачного для британских линейных крейсеров Ютландского боя. Бронирование корабля резко усилили, и он фактически стал линкором-крейсером, то есть полноценным линейным крейсером. Заметно иной подход к проектированию линейных крейсеров применили германские военные судостроители. В определённой степени жертвуя мореходностью, дальностью плавания и даже огневой мощью, они уделяли очень большое внимание живучести (в том числе бронезащите) своих линейных крейсеров. Уже первый германский линейный крейсер «Фон-дер-Танн» (нем. Von der Tann), уступая «Инвинсиблу» в весе бортового залпа, заметно превосходил британские аналоги в защищённости[161].

В дальнейшем, развивая удачный проект, Германия ввела в состав своего флота линейные крейсера типа «Мольтке» (нем. Moltke) (2 единицы) и их усовершенствованный вариант — «Зейдлиц» (нем. Seydlitz). Затем германский флот пополнился линейными крейсерами с артиллерией калибра 305-мм, против 280-мм на ранних кораблях. Ими стали «Дерфлингер» (нем. Derfflinger), «Лютцов» (нем. Lützow) и «Гинденбург» (нем. Hindenburg) — по мнению экспертов, самые удачные линейные крейсеры времён Первой мировой войны. Уже в ходе войны, немцы заложили 4 линейных крейсера типа «Макензен» (нем. Mackensen)[162] и 3 типа «Эрзац Йорк» (нем. Ersatz Yorck). Первые несли артиллерию калибра 350-мм, на вторых планировали установить 380-мм орудия[163]. Оба типа отличались мощной броневой защитой при умеренной скорости хода, но до конца войны ни один из строившихся кораблей в строй не вошёл.

Линейные крейсера пожелали также иметь Япония и Россия. Японский флот получил в 1913—1915 годах 4 корабля типа «Конго» (яп. 金剛) — мощно вооружённых, быстроходных, но слабо защищённых[164]. Российский императорский флот строил 4 единицы типа «Измаил», отличавшихся очень мощным вооружением, достойной скоростью и неплохой защитой, превосходя во всех отношениях линкоры типа «Гангут»[165]. Первые 3 корабля спустили на воду в 1915 году, но в дальнейшем, в связи с трудностями военных лет, их постройка резко замедлилась и, в конечном счёте была прекращена[166].

Линкоры в Первой мировой войне

Во время первой мировой войны немецкий «Хохзеефлотте» — Флот открытого моря и английский «Гранд флит» провели большую часть времени на своих базах, так как стратегическое значение кораблей казалось слишком большим, чтобы рисковать ими в бою. Единственное в этой войне боевое столкновение флотов линкоров (Ютландское сражение) состоялось 31 мая 1916 года. Немецкий флот намеревался выманить из баз и разбить по частям английский флот, но англичане, разгадав замысел, вывели в море весь свой флот. Столкнувшись с превосходящими силами, немцы были вынуждены отступить, несколько раз избегнув попадания в ловушку и потеряв несколько своих кораблей (11 против 14 английских). Однако после этого до самого конца войны Флот открытого моря был вынужден оставаться у берегов Германии.

Всего же в ходе войны ни один линкор не пошёл на дно только от артиллерийского огня, лишь три английских линейных крейсера погибли из-за слабости защиты в ходе Ютландского боя. Главный же урон (22 погибших корабля) линкорам нанесли минные заграждения и торпеды подлодок, предвосхищая будущее значение подводного флота.

Российские линкоры в морских сражениях не участвовали — на Балтике они стояли в гаванях, связанные минно-торпедной угрозой, а на Чёрном море у них не было достойных соперников, и их роль свелась к артиллерийским бомбардировкам. Исключение составляет бой линкора «Императрица Екатерина Великая» с линейным крейсером «Гебен», в ходе которого «Гебен», получив повреждения от огня российского линкора, сумел сохранить преимущество в скорости и ушёл в Босфор. Линкор «Императрица Мария» погиб в 1916 году от взрыва боезапаса в гавани Севастополя по неустановленной причине.

Развитие класса линкоров в первые годы после Первой мировой войны

Первая мировая война не положила конец гонке морских вооружений, ибо на место европейских держав в качестве обладателей наибольших флотов встали практически не участвовавшие в войне США и Япония. После постройки новейших супердредноутов типа «Исэ» японцы окончательно уверовали в возможности своей кораблестроительной промышленности и стали готовить свой флот к войне за господство на Тихом океане. Проявлением этих устремлений стала амбициозная программа «8+8», предусматривавшая постройку 8 новейших линкоров и 8 не менее мощных линейных крейсеров, с 410 мм и 460 мм пушками. Первая пара кораблей типа «Нагато» уже было спущена на воду, два линейных крейсера (с 5×2×410 мм) стояли на стапелях, когда обеспокоенные этим американцы приняли симметричные меры — программу строительства 10 новых линкоров и 6 линейных крейсеров, не считая более мелких кораблей. Изрядно обедневшая в результате войны Англия также не желала отставать и запланировала постройку кораблей типа «G-3» и «N-3», хотя уже и не могла поддерживать «двойной стандарт». Однако подобная нагрузка на бюджеты супердержав того времени была крайне нежелательной в послевоенной обстановке, и все были готовы на уступки ради сохранения имеющегося положения.

Вашингтонское морское соглашение

6 февраля 1922 года США, Великобритания, Франция, Италия и Япония заключили Вашингтонское соглашение об ограничении морских вооружений. Страны, подписавшие соглашение, сохраняли самые современные на момент подписания корабли (Японии удалось отстоять фактически достраиваемый на момент подписания «Муцу»), только Англия могла построить три корабля с 406 мм орудиями главного калибра (так как таких кораблей в отличие от Японии и США не имела), находящиеся в строительстве, в том числе и 18" и 460 мм орудиями, не достраивались в качестве артиллерийских кораблей (в основном переделаны в авианосцы). Стандартное водоизмещение любого нового военного корабля ограничивалось 35 560 тоннами, максимальный калибр орудий не должен был превышать 356 мм (впоследствии увеличенный, сначала до 381 мм, а потом после отказа продлевать соглашение Японией, до 406 мм с увеличением водоизмещения до 45 000 т). Кроме того, для каждой из стран-участниц ограничивалось суммарное водоизмещение всех военных кораблей (533 000 тонн для США и Великобритании, 320 000 тонн для Японии и 178 000 тонн для Италии и Франции).

При заключении соглашения Англия ориентировалась на характеристики своих кораблей типа «Куин Элизабет», которые со своими собратьями типа «R» составили основу английского флота. В Америке исходили из данных последних кораблей «стандартного типа» серии «Вест Вирджиния». Наиболее сильными кораблями японского флота стали близкие к ним быстроходные линкоры типа «Нагато».

Соглашение установило «военно-морские каникулы», сроком на 10 лет, когда не закладывалось крупных кораблей, исключение было сделано только для двух английских линкоров типа «Нельсон», ставших, таким образом, единственными кораблями, построенными со всеми ограничениями. Для этого пришлось кардинально переработать проект, разместив все три башни проекта G-3 в носовой части корпуса и ограничиться двухвальной силовой установкой.

Наиболее обделённой стороной себя сочла Япония (хотя в производстве 460 мм орудий они существенно отставали от уже готовых и испытанных 18" стволов Британии и США — отказ последних от их применения на новых кораблях был стране восходящего солнца на руку), выделенный которой лимит водоизмещения 3:5 в пользу Англии или США (который, впрочем, им со временем удалось пересмотреть на 3:4)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3064 дня], согласно воззрениям того времени, не позволял противодействовать наступательным действиям последних.

Кроме того, японцы были вынуждены прекратить постройку уже заложенных крейсеров и линкоров новой программы. Однако, стремясь использовать корпуса, они переоборудовали их в авианосцы, небывалой доселе мощности. Так же поступили и американцы. Позже эти корабли ещё скажут своё слово.

Линкоры 1930—1940-х годов

Действие соглашения продлилось до 1936 года, причем англичане пытались убедить всех ограничить размеры новых кораблей 26 тысячами тонн водоизмещения и 305 мм главного калибра. Однако на это согласились только французы при постройке пары малых линкоров типа «Дюнкерк», предназначенных для противодействия немецким карманным линкорам типа «Дойчланд», а также сами немцы, стремившиеся хоть как-то выйти из-под действия Версальского мира, и согласившиеся на подобные ограничения при строительстве кораблей типа «Шарнхорст», правда, не сдержав обещаний в отношении водоизмещения. После 1936 года гонка морских вооружений возобновилась, хотя формально корабли все ещё подчинялись ограничениям Вашингтонского соглашения. В 1940 году, уже во время войны, было решено поднять лимит водоизмещения до 45 тыс. тонн, хотя подобное решение уже не играло никакой роли.

Корабли становились столь дорогими, что решение об их постройке становилось чисто политическим и часто лоббировалось промышленными кругами, с целью обеспечения заказами тяжелой промышленности. Политическое руководство соглашалось с постройкой таких кораблей, надеясь обеспечить занятость рабочим судостроительной и других отраслей в годы Великой депрессии и последующего восстановления экономики.

Военные не спешили отказываться от проверенных решений и делать ставку на авиацию и подводные лодки, считая, что использование новейших достижений техники позволит новым быстроходным линкорам с успехом исполнять свои задачи в новых условиях. Наиболее заметными новинками на линкорах были внедренные ещё на кораблях типа «Нельсон» редукторные установки, позволившие гребным винтам работать в наиболее выгодных режимах, а использование пара с более высокими параметрами позволило довести мощность одного агрегата до 40—70 тыс. л. с. Это позволило поднять скорость хода новых линкоров до 27—30 узлов и слить их с классом линейных крейсеров.

Для противодействия всё более возраставшей подводной угрозе на кораблях все больше увеличивались размеры зон противоторпедной защиты. Для защиты от снарядов, приходящих издалека, следовательно, под большим углом, а также от авиабомб, всё больше увеличивали толщину броневых палуб (до 160—200 мм), получивших разнесённую конструкцию. Широкое применение электросварки позволяло делать конструкцию не только более прочной, но и давало существенную экономию в весе. Артиллерия противоминного калибра перемещалась из боковых спонсонов в башни, где она имела большие углы обстрела. Постоянно увеличивалась численность зенитной артиллерии, разделившейся на крупнокалиберную и малокалиберную, для отражения атак, соответственно, на больших и малых дистанциях. Крупнокалиберная, а затем и малокалиберная артиллерия получили отдельные посты наведения. Была опробована идея универсального калибра, представлявшего собой скорострельные крупнокалиберные пушки с большими углами наведения, пригодного для отражения атак эсминцев и высотных бомбардировщиков.

Все корабли оснащались бортовыми разведывательными гидросамолётами с катапультами, а во второй половине 30-х англичане начали устанавливать на своих кораблях первые радары.

В распоряжении военных также оставалось немало кораблей конца «сверхдредноутной» эры, которые проходили модернизацию, чтобы соответствовать новым требованиям. Они получали новые машинные установки взамен старых, более мощные и компактные. Однако скорость их при этом не возрастала, а нередко даже падала, ввиду того, что корабли получали большие бортовые наделки в подводной части — були — призванные улучшить стойкость к подводным взрывам. Башни главного калибра получали новые, увеличенные амбразуры, позволявшие увеличить дальность стрельбы, так, дальность стрельбы 15-дюймовых пушек кораблей типа «Куин Элизабет» возросла со 116 до 160 кабельтовых.

Линкоры Великобритании

Во время «линкорных каникул» Королевский флот активно занимался модернизацией своих устаревающих линкоров. Усиливалось бронирование, особенно на линейных крейсерах, устанавливались новые системы управления огнём, увеличивались углы возвышения орудий, что приводило к существенному повышению дальности стрельбы. Почти все корабли получили возможность запуска гидросамолётов, весьма заметно усилилась зенитная артиллерия. В некоторых случаях, объём модернизационных мероприятий оказывался столь велик, что в старом корпусе фактически строился новый корабль. Тем не менее, линейный флот Великобритании постепенно устаревал.

К разработке своих новых линкоров британцы приступили ещё в 1928 году, однако работы были вскоре прекращены по внутриполитическим причинам. К вопросу вернулись лишь в 1933 году, имея в виду создание линкора договорного водоизмещения. Было предложено множество вариантов, но не один из них не удовлетворил флот. К 1935 году был разработан вариант линкора с орудиями калибра 381 мм, утверждённый Адмиралтейством, но желая удержать договорные параметры, правительство настояло на снижении калибра. К 1936 году был готов проект с 12-ю 356-мм орудиями в четырёхорудийных башнях, но необходимость усиления бронирования для противодействия более крупным иностранным пушкам вынудила сократить количество орудий главного калибра до 10. Несмотря на резкую критику этого проекта в военно-морских кругах и парламенте, первые два линкора типа «Кинг Джордж V» были заказаны в 1936 году, а ещё три чуть позже. Все пять единиц заложили в 1937 году.

Проект получился неоднозначным. Хотя линкоры типа «Кинг Джордж V» показали свою способность противостоять германским одноклассникам, по огневой мощи они уступали почти всем линейным кораблям нового поколения. Был допущен ряд просчётов в конструировании, особенно в системе противоторпедной защиты, которая оказалась совершенно неудовлетворительной. Правильная, в принципе, идея оснащения линкоров универсальной артиллерией была обесценена низкими характеристиками 133-мм орудий как зенитных. Автоматы «пом-пом», применявшиеся как средство ближней ПВО, страдали от множества конструктивных недостатков. В целом, тип «Кинг Джордж V» оказался малоудачным.

Отказ Японии пролонгировать Второй Лондонский договор повышал лимит водоизмещения до 45 000 тонн, а калибр артиллерии до 406 мм. Однако в надежде оказать влияние на партнёров, Адмиралтейство ограничило водоизмещение цифрой 40 000 тонн. Проект «Лайон» был подготовлен к концу 1938 года, а в 1939 году заложили первые два из четырёх кораблей, предполагавшихся в серии. «Лайон» разрабатывался на основе проекта «Кинг Джордж V», но корпус был удлинён, а мощность машин увеличена, что позволило повысить скорость. Практически полностью сохранялась совершенно неудовлетворительная подводная защита. Бронирование было несколько усилено, но главным отличием стала артиллерия главного калибра. Линкоры должны были вооружаться девятью 406-мм орудиями в трёхорудийных башнях. Прочее вооружение повторяло «Кинг Джордж V». Осенью 1939 года строительство линкоров приостановили, считая, что до окончания военных действий они всё равно не успеют войти в строй, а в начале 1940 года строительство окончательно прекратили.

Несмотря на это, британский флот всё-таки получил один линкор военной закладки. История появления «Вэнгарда» была достаточно необычной, так представляла собой паллиативное решение. На складах имелось орудийные башни с пушками калибра 381 мм, снятые с лёгких линейных крейсеров «Корейджес» и «Глориес», после их перестройки в авианосцы. Возникла идея установить эти надёжные, хотя и несколько устаревшие системы на вновь построенный корпус и таким образом быстро получить новый линкор, хотя и с ограниченными возможностями. Проектирование началось в в 1939 году, а в 1941 году «Вэнгард» был заложен, с расчётом на вступление в строй в 1944 году.

Конструктивно корабль напоминал своих непосредственных предшественников, но с обилием улучшений, вызванных накоплением военного опыта. Мореходность оценивалась как наилучшая среди всех линкоров Второй мировой войны, было установлено много нового оборудования, зенитные средства ближней зоны были представлены эффективными автоматами «Бофорс». В целом, хотя «Вэнгард» и уступал лучшим зарубежным аналогам по огневой мощи, с задачей построить неплохой линкор за приемлемую цену британцы справились. Однако не смогли справиться с другой — построить такой корабль быстро. Несмотря на все усилия «Вэнгард» не попал на Вторую мировую войну и вошёл в строй лишь в 1946 году, став последним линкором Королевского флота.

Сравнительные ТТХ британских линкоров Второй мировой войны
«Кинг Джордж V»[167] «Лайон»[168] «Вэнгард»[169]
Полное водоизмещение, т 42 076 46 400 51 420
Артиллерия главного калибра 10×356-мм/45 9×406-мм/40 8×381-мм/42
Универсальный калибр 16×133-мм/50 16×133-мм/50 16×133-мм/50
Зенитный калибр 32×40-мм/40 48×40-мм/40 73×40-мм/56
Бортовое бронирование, главный пояс мм 356 — 381 381 343 — 356
Бронирование палуб, мм 127 — 152 150+37 127 — 152
Бронирование башен ГК, мм 149 — 324 150 — 374 152 — 330
Энергетическая установка паротурбинная,
110 000 л.с.
паротурбинная,
130 000 л.с.
паротурбинная,
130 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 28,5 30 29,5

Линкоры Германии

После окончания Первой мировой войны военно-морские силы Веймарской республики — рейхсмарине, были ограничены положениями Версальского договора. В частности, водоизмещение кораблей не могло превышать 10 000 тонн, а калибр артиллерии — 280 мм. Тем не менее, руководство германского флота вынашивало планы активных действий против превосходящих сил потенциальных противников в рамках доктрины «крейсерской войны», которая получила официальное признание после назначения начальником морского командования адмирала Э. Редера[170]. В рамках этой концепции были построены первые крупные корабли нового немецкого флота — «карманные линкоры» типа «Дойчланд», числившиеся по политическим мотивам броненосцами, но фактически бывшие нестандартными тяжёлыми крейсерами, предназначенные для действий на коммуникациях[171]. Появление «Дюнкерка» сделало «дойчланды» морально устаревшими кораблями. Была сделана попытка создать на базе «карманного линкора» более мощную боевую единицу. В 1934 году были заложены четвёртый и пятый «броненосцы», ставшие развитием типа «Дойчланд»[172]. Их водоизмещение вдвое превышало версальский лимит, но противостоять «Дюнкерку» они всё равно не могли[173].

После прихода в 1933 году к власти в Германии А. Гитлера направление развития флота первоначально не поменялось. 18 июня 1935 года было подписано англо-германское морское соглашение, согласно которому Германия теперь могла строить корабли любых классов[174]. Среди прочего, Кригсмарине получили право на постройку пяти линкоров[175]. В рамках программы возрождения флота вместо прекращённых строительством «броненосцев» были заложены «Шарнхорст» и «Гнейзенау». По сути, они были значительно увеличенной версией крейсеров типа «Дойчланд». Новые корабли получили мощную броневую защиту, имели высокую скорость, но калибр их артиллерии был сравнительно небольшим. В Кригсмарине они именовались линкорами, но фактически были линейными крейсерами[173]. Оба линкора были заложены в 1935 году[176].

К исследованиям по проекту следующего типа линкоров германский флот приступил ещё в 1932 году[177]. Уже вариант с 350-мм артиллерией, подготовленный к 1935 году, превысил договорной лимит, но по политическим мотивам немцы заявляли, что стандартное водоизмещение составит 35 000 тонн[178]. 9 мая 1935 года Редер приказал строить линкоры с 380-мм артиллерией, хотя предвиделись большие трудности с базированием[179]. «Бисмарк» заложили в 1935 году, «Тирпиц» в 1936 году[180]. Спроектированные в традиционном немецком стиле, для боя на сравнительно небольших дистанциях, они несли много брони[181]. Их вертикальное бронирование было почти невозможно поразить настильным огнём, но с горизонтальной защитой обстояло гораздо хуже. Артиллерия линкоров также предназначалась для боя на дистанциях до 20 км[182]. К числу явных недостатков проекта относилось разделение средней артиллерии на противоминную и зенитную, но последняя в целом была неплоха[183]. Зато энергетическая установка как и многих других немецких кораблей оказалась ненадёжной[184]. В целом, линкоры типа «Бисмарк» соответствовали поставленным задачам, но исключительными боевыми качествами не обладали[183].

Последними реально заложенными линкорами Кригсмарине стали корабли типа «H». На конструкцию этих линкоров повлияло стремление германского командования использовать крупные корабли в качестве рейдеров. Требования предусматривали обеспечение дальности плавания на уровне «карманных линкоров», что вынудило обратиться к дизельной энергетической установке[185]. Бронирование оказалось несколько ослабленным[186], зато вооружение включало 406-мм орудия SKC/34[187]. Прочее вооружение в целом повторяло тип «Бисмарк». 12 дизелей должны были обеспечить скорость более 30 узлов и дальность плавания 16 000 миль на 19 узлах[188].

18 января 1939 года А. Гитлер утвердил постройку шести линкоров этого типа, а в июле и сентябре того же года были заложены линкоры под шифрами «H» и «J». С началом Второй мировой войны работы были прекращены в декабре 1939 года и более не возобновлялись. Уже выставленные на стапелях конструкции разобрали спустя два года[186].

Сравнительные ТТХ германских линкоров Второй мировой войны
«Шарнхорст»[189] «Бисмарк»[190] тип H[186]
Полное водоизмещение, т 37 224 — 37 303 50 900 — 52 600 65 592
Артиллерия главного калибра 9×283-мм/54 8×380-мм/47 8×406-мм/50
Противоминная артиллерия 12×150-мм/55 12×150-мм/55 12×150-мм/55
Зенитная артиллерия 14×105-мм/65
16×37-мм/83
8×20-мм/65
16×105-мм/65
16×37-мм/83
12×20-мм/65
16×105-мм/65
16×37-мм/83
32×20-мм/65
Бортовое бронирование, главный пояс мм 350 320 170 — 300
Бронирование палуб, мм 50 + 80 — 105 50 — 80 + 80 — 95 50 — 60 + 100—120
Бронирование башен ГК, мм 150 — 360 130 — 360 180 — 400
Энергетическая установка паротурбинная,
160 080 л.с.
паротурбинная,
138 000 л.с.
дизельная,
165 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 32 29 30,4

Линкоры Франции

Вашингтонское соглашение оговаривало, что в качестве компенсации за отказ от достройки всех заложенных до Первой мировой войны линкоров, Франция может начать строительство одного линкора в 1927 году и ещё одного в 1929 году[191]. К проектированию новых капитальных кораблей французы приступили в 1926 году[192], создав проект линейного крейсера водоизмещением 17 500 тонн. Корабль должен был вооружаться восемью 305-мм орудиями, развивать скорость до 36 узлов, но его бронирование рассчитывалось лишь на защиту от огня тяжёлых крейсеров[191]. На дальнейший ход программы повлияло известие о предполагаемом строительстве в Германии кораблей типа «Дойчланд». Теперь французский флот желал получить боевые единицы, способные догнать и гарантированно уничтожить «карманные линкоры»[193]. Проект был подготовлен к 1931 году и 19 июля 1931 года французский парламент санкционировал постройку «Дюнкерка» несмотря на сопротивление депутатов, предпочитавших тратить средства на линию Мажино. Однако когда Б. Муссолини в 1934 году объявил об итальянских планах строительства новых линкоров, деньги на второй корабль типа «Дюнкерк» выделили без промедления[194]. «Дюнкерк» и «Страсбург» вошли в состав флота в 1936 и 1939 годах.

Корабли типа «Дюнкерк» стали первыми линкорами нового поколения[195]. Их отличало вооружение, расположенное в носу, в четырёхорудийных башнях, наличие универсальной артиллерии, хорошая противоторпедная защита, высокая скорость хода. Вместе с тем, проект, созданный в условиях политических и финансовых ограничений, имел и ряд серьёзных недостатков, главным из которых была относительно слабая броневая защита, неспособная противостоять тяжёлым снарядам[196]. Хотя во французском флоте «дюнкерки» числились линкорами, фактически они были линейными крейсерами и для боя с полноценными линкорами не годились[197].

Несмотря на заказ «Страсбурга» руководство флота не считало свои силы достаточными для противостояния будущим итальянским линкорам и в 1934 году начало работу над проектом более мощного корабля. Линейные корабли типа «Ришелье» разрабатывались на базе проекта «Дюнкерк» и были очень похожи внешне. Общая компоновка сохранилась, но калибр артиллерии вырос, броня усилилась, противоторпедная защита улучшилась. По совокупности боевых качеств корабли типа «Ришелье» считались возможно лучшими линкорами из числа построенных в рамках договорных ограничений. К числу проблемных сторон проекта относились перегрузка, ограниченный, как и на «Дюнкерке», сектор обстрела главного калибра, а также неудовлетворительность 152-мм орудий в качестве универсальных.

«Ришелье» заложили в 1935 году, «Жан Бар» в 1936 году. Рост военно-морской угрозы вынудил французов продолжить строительство серии и в 1939 году был заложен линкор «Клемансо». На четвёртом линкоре — «Гасконь» решили изменить компоновку — теперь башни главного калибра должны были располагаться по одной в оконечностях. Заложить корабль не успели, хотя в 1940 году даже вынашивались планы построить ещё два линкора по типу «Гасконь». Кроме того, разрабатывался и проект «Эльзас» с увеличенным водоизмещением и вооружением из девяти 406-мм орудий или 12-ти 380-мм, но ход военных действий не позволил продолжить работы.

Сравнительные ТТХ французских линкоров Второй мировой войны
«Дюнкерк»[198] «Ришелье»[199]
Полное водоизмещение, т 34 884 — 36 380 47 548 — 49 850
Артиллерия главного калибра 8×330-мм/52 8×380-мм/45
Универсальная артиллерия 16×130-мм/45 9×152-мм/55
Зенитная артиллерия 8 — 10×37-мм/50
24 — 32×13,2-мм пулемёта
12×100-мм/45
12×37-мм/50
24×13,2-мм пулемёта
Бортовое бронирование, главный пояс мм 225 или 283 330
Бронирование палуб, мм 115 — 130 150 — 170
Бронирование башен ГК, мм 150 — 330 или 160—360 170 — 430
Энергетическая установка паротурбинная,
110 960 или 112 000 л.с.
паротурбинная,
150 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 29,5 31,5

Линкоры Италии

Хотя Италия согласно международным соглашениям имела право построить новые линейные корабли в пределах 70 000 тонн, воспользоваться своим правом она не спешила. Главный потенциальный противник — Франция, имела столь же устаревшие линкоры. Ситуация изменилась с закладкой французами линейного крейсера «Дюнкерк», который заметно превосходил итальянские линкоры в скорости и огневой мощи[200].

Не располагая готовым проектом нового линкора, итальянский флот принял решение о радикальной модернизации двух линкоров типа «Конте ди Кавур». При этом заменялось порядка 60 % конструкций. Корпуса линкоров был удлинены, архитектура радикально изменена[201]. Среднюю башню главного калибра сняли, на оставшихся орудиях рассверлили стволы для увеличения калибра. Линкоры получили новую противоминную и зенитную артиллерию, систему противоторпедной защиты, а мощность силовой установки выросла в 2,5 раза[202]. Фактически, были построены новые линкоры на базе прежних. В строй они вступили в 19361937 годах. В результате получились корабли, способные противостоять «Дюнкерку» и уйти от более мощных линкоров постройки 1910-х годов[203]. По образцу этой пары были также перестроены два линкора типа «Андреа Дориа». Основным отличием этого модернизационного проекта стало применение вновь разработанных противоминных и зенитных орудий. В строй они вступили в 1940 году[204].

Одновременно с перестройкой старых линкоров итальянцы вели работы по созданию совершенно нового проекта[205]. Первые два линкора типа «Литторио»[прим. 6] были заложены в 1934 году, причём их стандартное водоизмещение было заметно больше договорных 35 000 тонн, но данный факт было приказано скрыть от общественности[206]. Следующие два линкора первоначально собирались построить по новому проекту с 406-мм артиллерией, но, в конечном счёте, флот предпочёл заказать ещё два корабля типа «Литторио», которые были заложены в 1938 году[207]. «Литторио», «Витторио Венето» и «Рома» вошли в строй уже в ходе Второй мировой войны, «Имперо» остался недостроенным[208].

Проект «Литторио» отличался сравнительно высокими боевыми качествами. Корабли получились быстроходными, хорошо вооружёнными и неплохо защищёнными, хотя палубное бронирование было не вполне адекватным. Также отмечалась слабость зенитной артиллерии[209]. Тем не менее, в лице этих линкоров «Реджа Марина» получила мощную боевую силу и речь шла лишь о способности правильно её использовать[210].

Сравнительные ТТХ итальянских линкоров Второй мировой войны
Модернизированный «Конте ди Кавур»[211] Модернизированный «Андреа Дориа»[212] «Литторио»[213]
Полное водоизмещение, т 29 032 28 882 — 29 391 45 029 — 45 485
Артиллерия главного калибра 10×320-мм/44 10×320-мм/44 9×381-мм/50
Противоминная артиллерия 12×120-мм/50 12×135-мм/45 12×152-мм/55
Зенитная артиллерия 8×100-мм/47
12×37-мм/54
12×13,2-мм пулемёта
10×90-мм/50
12×37-мм/54
16×20-мм
12×90-мм/50
20×37-мм/54
16 — 28×20-мм
Бортовое бронирование, главный пояс мм 220 — 250 220 — 250 70+280
Бронирование палуб, мм 44+80 — 100 44+80 — 100 45+90 — 162
Бронирование башен ГК, мм 280 280 280 — 350
Энергетическая установка паротурбинная,
75 000 л.с.
паротурбинная,
75 000 л.с.
паротурбинная,
130 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 27 26 30

Линкоры СССР

Вплоть до начала 1930-х годов вопрос о создании мощных ВМС военно-политическим руководством СССР всерьёз не рассматривался, а строительство новых линкоров представлялось дорогостоящим излишеством[214]. Проводилась лишь модернизация на трёх оставшихся в строю линкорах типа «Гангут». Устанавливались новые котлы с переводом на чисто нефтяное отопление, изменялась корабельная архитектура, усиливалось зенитное вооружение. На линкоре «Парижская коммуна» (бывший «Севастополь») кроме этого усилили палубное бронирование и увеличили угол подъёма орудий главного калибра, что позволило повысить дальность стрельбы. Тем не менее, даже будучи модернизированными, линкоры этого типа безнадёжно устарели к началу Второй мировой войны.

Лишь в декабре 1935 года в рамках программы создания «Большого флота» И. В. Сталин дал указания о разработке проекта нового линкора[215]. При этом Военно-Морские силы РККА изначально ориентировались на создание двух типов линкоров — умеренного водоизмещения, предназначенного для закрытых морских театров и большого, который должен был превзойти все существующие и перспективные зарубежные линейные корабли[216]. Официально задание на разработку линкоров для Балтийского и Тихоокеанского флота было выдано 21 февраля 1936 года[217]. В ходе проектирования была сделана попытка удержать водоизмещение будущих кораблей в пределах 35 000 тонн, с учётом перспектив заключение англо-советского морского соглашение[218]. Итогом стало появление проектов линкоров типа «А», водоизмещением 35 000 тонн, а также типа «Б» — 26 000 тонн[219]. Однако в дальнейшем от соблюдения каких-либо ограничений отказались, учитывая, что подобные действия планировали и вероятные противники СССР[220]. От проекта линкора типа «Б» окончательно отказались, решив строить вместо этого тяжёлые крейсера проекта 69, фактически бывшие линейными[221].

Линкоры типа «Советский Союз» (проект 23) должны были стать самыми большими и сильными в мире, чему важное значение придавал И. В. Сталин[222]. Первоначально планировали построить 15 линкоров этого типа[221], но с учётом реалий программу скорректировали до четырёх единиц[223]. Головной линкор «Советский Союз» заложили, не дожидаясь утверждения технического проекта, 15 июля 1938 года[223]. В том же году заложили «Советскую Украину», в 1939 году «Советскую Белоруссию» и в 1940 году "Советскую Россию[224].

Линкоры типа «Советский Союз» относились к числу наиболее сильных кораблей своего класса. По огневой мощи главного калибра они уступали лишь линкорам типов «Ямато» и «Монтана». На должном уровне находилась и противоминная артиллерия. Однако зенитное вооружение линкоров было весьма слабым, в сравнении с зарубежными одноклассниками[225]. По броневой и подводной защите советский проект также уступал лишь «Ямато» и «Монтане». Скорость «Советского Союза» была удовлетворительной, но дальность плавания незначительной[226]. В целом, будучи построенными, эти корабли стали бы одними из лучших линкоров мира[227].

При строительстве линкоров советская промышленность столкнулась с большими трудностями. Недостаточный уровень развития многих отраслей вынудил к обращению за иностранной технической помощью, а само строительство шло с большим отставанием от утверждённых графиков. К 22 июня 1941 года наибольшую степень готовности имели первые два корабля — 21 % и 18 % соответственно[228]. Начало Великой Отечественной войны привело к прекращению постройки, официально оформленному 10 июля 1941 года[229].

ТТХ линкоров типа «Советский Союз»[230]
Полное водоизмещение, т 65 150
Артиллерия главного калибра 9×406-мм/50
Противоминная артиллерия 12×152-мм/57
Зенитная артиллерия 12×100-мм/56
32×37-мм/67
Бортовое бронирование, главный пояс мм 375 — 420
Бронирование палуб, мм 50+155
Бронирование башен ГК, мм 230 — 495
Энергетическая установка паротурбинная,
201 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов 28

Линкоры США

К конструированию своих первых поствашингтонских линкоров американский флот приступил в 1928 году. Проектирование велось с большими трудностями, связанными как с невозможностью сочетать мощное вооружение, адекватное бронирование и высокую скорость в пределах договорного водоизмещения 35 000 тонн, так и со специфическими американскими проблемами — наличием большого количества линкоров со скоростью 21 узел и требованием прохождения Панамским каналом, который не мог пропускать корабли шире, чем 32,8 м.

Первоначально флот склонялся к линкору хорошо вооружённому и защищённому, но со скоростью 22-23 узла. Проекты линкоров со скоростью 30 узлов признавались слишком слабо бронированными. Однако командование Тихоокеанского флота США настаивало на создании быстроходных линкоров, способных взаимодействовать с авианосцами и бороться с японскими линейными крейсерами типа «Конго». В результате, был создан проект корабля с умеренной защитой, «промежуточной» скоростью 27,5 узла и вооружением из 12-ти 356-мм орудий в четырёхорудийных башнях. Уже после начала постройки 356-мм орудия заменили на 406-мм в трёхорудийных башнях. Пара линкоров типа «Норт Кэролайн» была заложена в 1938 — 1939 годах.

Хотя линкоры получились сравнительно удачными в рамках договорных ограничений, американские адмиралы не считали их вполне удовлетворительными. Нарекания вызывала не только умеренная скорость, но и недостаточно мощная броневая защита, особенно от падающих недалеко от борта снарядов. Система противоторпедной защиты также считалась слабой. Несомненным достоинством новых кораблей стала универсальная артиллерия, состоявшая из удачных 127-мм орудий, что выводило линкоры типа «Норт Кэролайн» на новый уровень обеспечения ПВО. Ввиду недостатков проекта «Норт Кэролайн» американский флот пожелал получить в дальнейшем усовершенствованный проект[231]. Он был подготовлен к концу 1938 года[232]. На линкорах типа «Саут Дакота» удалось заметно сократить длину корпуса, а значит и длину бронированной цитадели, что позволило улучшить защиту[233]. Повышение мощности машин сохранило прежнюю скорость, несмотря на более короткий корпус[234]. Ценой этих достижений стали посредственная мореходность, теснота корабля, на котором пришлось ухудшить условия обитаемости экипажа[235], а также ослабление противоторпедной защиты[236]. Вооружение линкоров в принципе осталось тем же, что и на типе «Норт Кэролайн». Четыре линкора типа «Саут Дакота» были заложены в 1939 — 1940 годах.

31 марта 1938 года США, Великобритания и Франция уведомили друг друга о намерении ввести в действие скользящую шкалу Второго лондонского договора о увеличении стандартного водоизмещения новых линкоров до 45 000 тонн[237]. Теперь американский флот мог на законном основании строить гораздо более мощные корабли и приступил к исследованиям в двух направлениях — создание быстроходного линкора для взаимодействия с авианосцами и линкора с умеренной скоростью, но лучше вооружённого и защищённого[238].

Работы по созданию быстроходного линкора реализовались в проекте «Айова». Помимо сопровождения авианосных соединений, перед ними ставилась задача уничтожения линейных крейсеров типа «Конго», поскольку существовали опасения, что скорость этих кораблей после модернизации стала значительно больше, чем у типов «Норт Кэролайн» и «Саут Дакота»[239]. Стандартное водоизмещение линкоров типа «Айова» выросло более чем на 10 000 тонн[240], в сравнении с предшественниками, что позволило снабдить их мощной энергетической установкой, обеспечившей им рекордную в своём классе скорость[241]. Броневая[242] и противоторпедная защита улучшились[243], а главным калибром стали новые 406-мм орудия с повышенной начальной скоростью снаряда[244]. В результате, были получены линкоры практически идеально вписывавшиеся в новый формат войны на море, где тяжёлым артиллерийским кораблям отводилась роль обеспечения устойчивости авианосных соединений. Хотя по огневой мощи «айовы» несколько уступали линкорам типа «Ямато», в целом, по совокупности характеристик, и особенно с учётом зенитной артиллерии, радаров и систем управления огнём, линкоры типа «Айова» стали лучшими линейными кораблями Второй мировой войны, из числа реально построенных[245]. Четыре линкора этого типа были заложены в 1940 — 1941 годах и введены в строй в 1943 — 1944 годах[246]. Ещё два заложили в 1942 — 1943 годах, но изменившиеся приоритеты привели к затягиванию строительства и их достройка была прекращена[247].

Разработка линкора с умеренной скоростью привела к созданию проекта «Монтана». В нём попытались устранить главный недостаток новых американских линкоров — относительно слабую защищённость. Бронирование было заметно усилено, особенно бортовой пояс, вооружение составляли 12 406-мм пушек в четырёх башнях. Скорость примерно соответствовала «Норт Кэролайн» и «Саут Дакоте», но даже стандартное водоизмещение превысило 60 000 тонн. Пять линкоров этого типа были заказаны уже в 1940 году, когда Конгресс США резко изменил свою ранее изоляционистскую позицию в связи с началом Второй мировой войны. Первые два линкора заложили в 1941 году, но постройка велась неспешно, так как ход войны на Тихом океане выявил решающую значимость авианосцев. В 1942 году строительство приостановили, а в 1943 году окончательно прекратили. Три последующих линкора серии даже не закладывались.

Сравнительные ТТХ американских линкоров Второй мировой войны
«Норт Кэролайн»[248] «Саут Дакота»[168] «Айова»[249] «Монтана»[250]
Полное водоизмещение, т 44 379 44 519 57 540 70 500
Артиллерия главного калибра 9×406-мм/45 9×406-мм/45 9×406-мм/50 12×406-мм/50
Универсальная артиллерия 20×127-мм/38 20×127-мм/38 20×127-мм/38 20×127-мм/54
Зенитная артиллерия 16×28-мм/75
12×12,7-мм пулемётов
28×28-мм/75 или 24×40-мм/56
16 — 35×20-мм
60 — 80×40-мм/56
53 — 60×20-мм
32×40-мм/56
20×20-мм
Бортовое бронирование, главный пояс мм 305 310 310 409
Бронирование палуб, мм 37+140 37+146 — 154 37+153 — 179 52+152 — 187
Бронирование башен ГК, мм 249 — 406 300 — 457 260 — 495 254 — 571
Энергетическая установка паротурбинная,
121 000 л.с.
паротурбинная,
130 000 л.с.
паротурбинная,
212 000 л.с.
паротурбинная,
172 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 27,5 27,5 32,5 28

Линкоры Японии

К предварительному проектированию своих новых линкоров японцы вернулись в 1930 году[251]. Уже скоро стало ясно, что создать эффективный корабль в рамках договорного водоизмещения не представляется возможным. В 1934 году было принято секретное решение об отказе от соблюдения договорных ограничений и создании корабля максимально возможной мощи. При этом они исходили из предположения, что США не будут строить слишком крупные корабли из-за ограничений по прохождению Панамского канала[252]. Не имея шансов состязаться с США в количестве линкоров, японцы решили получить решающее качественное превосходство.

Проект «Ямато» был подготовлен в 1936 году, в 1937 году заложили головной корабль «Ямато», в 1938 году «Мусаси». В 1940 году заложили сначала «Синано», а затем линкор под построечным номером 111, так и не получивший собственного имени[253]. Кроме того, планировалось далее построить ещё три линкора усовершенствованного проекта, с усиленной зенитной артиллерией, при этом два последних должны были нести по шесть орудий калибра 510 мм, но их закладка была отменена[254]. Вся информация по типу «Ямато» была настолько засекречена, что об истинных характеристиках этих кораблей противникам Японии стало известно лишь после войны[255].

Огромное водоизмещение позволило конструкторам оснастить линкоры типа «Ямато» крупнейшими в новейшей истории орудиями калибра 460 мм[256]. Они придавали кораблям исключительную огневую мощь, хотя в создании снарядов для этих пушек японцы пошли по сомнительному пути[257]. Броневая защита линкоров оказалась рекордной по толщине, хотя её реальная эффективность снижалась недостаточно высоким качеством японской брони[258]. Противоторпедная защита также имела рекордные размеры, хотя и была не вполне удачно сконструирована[259]. Повышенную боевую устойчивость этим боевым единицам придавали уже сами их размеры[260]. Зенитная артиллерия выглядела недостаточной, но была существенно усилена в ходе модернизации[261].

ТТХ линкоров типа «Ямато»[262]
Полное водоизмещение, т 72 810
Артиллерия главного калибра 9×460-мм/45
Противоминная артиллерия 12×155-мм/60
Зенитная артиллерия 12×127-мм/40
24×25-мм/60
Бортовое бронирование, главный пояс мм 410
Бронирование палуб, мм 35—50+200—230
Бронирование башен ГК, мм до 650
Энергетическая установка паротурбинная,
150 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 27,5

Линкоры во Второй мировой войне

Вторая мировая война стала закатом линкоров, так как на море утвердилось новое оружие, дальность действия которого на порядок превышала самые дальнобойные пушки линкоров — авиация, палубная и береговая. Классические артиллерийские дуэли ушли в прошлое, и большая часть линкоров погибла вовсе не от артогня, а от действий с воздуха и из-под воды. Случай потопления линкором авианосца вызван скорее ошибками в действиях командования последнего.

Так, при попытке прорыва в Северную Атлантику для проведения рейдерской операции немецкий линкор «Бисмарк» вступил 24 мая 1941 года в бой с английским линкором «Принц Уэльский» и линейным крейсером «Худ» и тяжело повредил первый, а также потопил «Худ» одним залпом. Однако уже 26 мая, возвращаясь с повреждениями из прерванной операции во французский Брест, он был атакован палубными торпедоносцами «Суордфиш» с авианосца «Арк Ройял», в результате двух торпедных попаданий снизил скорость хода (одна из торпед заклинила рули в тот момент, когда линкор поворачивал) и на следующий день был настигнут и потоплен английскими линкорами «Родни» и «Кинг Джордж V» и несколькими крейсерами после 88-минутного боя.

7 декабря 1941 года японские самолёты с шести авианосцев атаковали базу американского тихоокеанского флота в гавани Пёрл-Харбор, потопив 4 и тяжело повредив другие 4 линкора, а также несколько других кораблей. 10 декабря японскими самолётами береговой авиации были потоплены английский линкор «Принц Уэльский» и линейный крейсер «Рипалс». Линкоры стали вооружать всё большим числом зенитных орудий, однако это мало помогало против набиравшей силу авиации. Наилучшей защитой против авиации противника было присутствие авианосца, который таким образом приобретал ведущую роль в морской войне.

Британские линкоры типа «Куин Элизабет», действовавшие в Средиземном море, стали жертвами немецких подлодок и итальянских подводных диверсантов. При этом «Бархэм» затонул, потопленный немецкой подлодкой U-331, а «Куин Элизабет» и «Вэлиант» были подорваны прямо в гавани Александрии и надолго вышли из строя.

Их соперники, новейшие итальянские корабли «Литторио» и «Витторио Венетто», лишь однажды встретились с ними в бою, ограничившись перестрелкой на больших дистанциях и не решившись преследовать своих порядком устаревших оппонентов. Все боевые действия свелись к схваткам с крейсерами и авиацией англичан. В 1943 г. они после капитуляции Италии ушли на Мальту сдаваться в плен англичанам, вместе с третьим, не воевавшим, линкором «Рома». Не простившие им этого немцы атаковали эскадру, и «Рома» был потоплен новейшим оружием — радиоуправляемой бомбой FX-1400; этими бомбами были повреждены и другие корабли, в том числе линкор «Литторио», переименованный в «Италия», который чудом остался на плаву, а также английский «Уорспайт», прошитый насквозь и надолго вышедший из строя.

На заключительном этапе войны функции линкоров свелись к артиллерийской бомбардировке побережий и защите авианосцев. Самые большие в мире линкоры, японские «Ямато» и «Мусаси» были потоплены авиацией, так и не вступив в бой с американскими кораблями.

Однако с линкорами все ещё приходилось считаться. Так линкор «Тирпиц» только своим присутствием в Норвегии угрожал арктическим конвоям в СССР и сковывал значительные силы британского флота[прим. 7]. Скрытый в норвежских фьордах и защищённый наземными зенитными орудиями, он был значительно поврежден английскими подводными минилодками, а позже был потоплен сверхтяжёлыми бомбами «Толлбой» с английских бомбардировщиков.

Действовавший вместе с «Тирпицем» «Шарнхорст» в 1943 г. встретился с английским линкором «Дюк оф Йорк», тяжелым крейсером «Норфолк», легким крейсером «Ямайка» и эсминцами и был потоплен. Однотипный «Гнейзенау» при прорыве из Бреста в Норвегию через Ла-Манш (Операция «Цербер») был тяжело поврежден английской авиацией (частичный взрыв боезапаса) и не вышел из ремонта до конца войны.

Последний в военно-морской истории бой непосредственно между линкорами состоялся ночью 25 октября 1944 года в проливе Суригао, когда 6 американских линкоров атаковали и потопили японские «Фусо» и «Ямасиро». Американские линкоры встали на якоря поперёк пролива и давали бортовые залпы всеми орудиями главного калибра по локаторному пеленгу. Японцы, не имевшие корабельных радаров, могли стрелять только из носовых орудий практически наугад, ориентируясь на вспышки дульного пламени американских пушек.

В изменившихся обстоятельствах, проекты по постройке ещё бо́льших линкоров (американский «Монтана» и японский «Супер Ямато») были отменены. Последним линкором, вступившим в строй, стал британский «Вэнгард» (1946 г.), заложенный ещё до войны, но достроенный лишь после её окончания.

Тупиковость развития линкоров показали немецкие проекты Н42 и Н44, по которым корабль водоизмещением 120—140 тыс. т должен был иметь артиллерию калибром 508 мм и палубную броню 330 мм. Палубу, имевшую много большую площадь, нежели бронепояс, невозможно было защитить против авиабомб без излишнего утяжеления, палубы же имевшихся линкоров пробивались бомбами калибра 500 и 1000 кг.

Линкоры после Второй мировой войны

По итогам Второй мировой войны, в связи с выходом на первые роли палубной и береговой авиации, а также подводных лодок линкоры, как тип военных кораблей, были признаны устаревшими. В строй вошли лишь два корабля: английский «Вэнгард» 1946 г. и французский «Жан Бар» 1949 г, ставшие последними в истории вступившими в строй линкорами. Оба корабля к концу войны находились в высокой степени готовности, и ввод их в строй был обусловлен скорее политическим престижем и желанием оправдать уже вложенные средства, чем хоть какой-то военной необходимостью. Лишь в Советском Союзе какое-то время шли разработки новых линкоров. Причины этого называются разные: от личных амбиций Сталина, до желания иметь надежное средство доставки ЯО до прибрежных городов потенциальных противников (корабельных ракет тогда не было, авианосцев не было в СССР, и крупнокалиберные орудия могли быть вполне реальной альтернативой для решения этой задачи). Последние линкоры были сняты с вооружения (в США) в девяностых годах XX века.

После войны большинство линкоров было отправлено на слом к 1960 г. — они были слишком дороги для изнуренных войной экономик и не имели больше прежнего военного значения. Их броневая защита не предоставляла адекватной защищенности от атомного оружия и управляемых ракет с бронебойными боевыми частями; высокая огневая мощь линкоров была существенно обесценена широким распространением тактических ядерных боеприпасов. К концу 1960-х линейные корабли остались только в резерве ВМФ США.

Только США ещё несколько раз использовали свои последние линкоры (типа «Айова») для артиллерийской поддержки наземных операций, в силу относительной, в сравнении с авиаударами, дешевизны обстрела берега тяжелыми снарядами по площадям, а также чрезвычайной огневой мощью кораблей (после модернизации системы заряжания, за час стрельбы, «Айова» мог выпустить около тысячи тонн снарядов, что и сейчас недоступно ни одному из авианосцев). Хотя надо признать, что обладающие весьма малым (70 кг для 862 килограмовых фугасных и всего 18 кг в 1225 килограммовых бронебойных) количеством ВВ снаряды американских линкоров не лучшим образом подходили для обстрелов берега, а разработать мощный фугасный снаряд они так и не собрались. Перед войной в Корее были снова приняты на вооружение все четыре линкора типа «Айова». Во Вьетнаме использовался «Нью-Джерси».

В 1960—1970-х неоднократно обсуждался вопрос о модернизации этих линкоров, перестройке их в ракетоносные корабли, либо в комбинированные линкоры-вертолетоносцы для поддержки операций морской пехоты (при этом предполагалось заменить кормовую башню летной палубой и ангаром), но ни один из проектов не был реализован из-за нехватки средств.

Реактивация линкоров типа «Айова»

При президенте Рейгане линкоры типа «Айова» были выведены из резерва и вновь введены в строй. Главной причиной был их сравнительно малый износ — рассчитанные на 25—30 лет службы, корабли большую часть карьеры простояли в резерве и находились в хорошем состоянии. В новой доктрине, линкоры были призваны стать ядром новых ударных корабельных группировок; для чего были перевооружены и стали способны нести крылатые ракеты «Томагавк» (8 четырехзарядных контейнеров) и противокорабельные типа «Гарпун» (32 ракеты). Оборонительное вооружение линкоров было усилено установкой современных систем РЭБ и автоматических зенитных установок «Вулкан-Фаланкс».

«Нью-Джерси» участвовал в обстреле Ливана в 19831984 годах, а «Миссури» и «Висконсин» вели огонь главным калибром по наземным целям во время первой войны в Персидском заливе 1991 г. Обстрел иракских позиций и стационарных объектов главным калибром линкоров при одинаковой эффективности оказался значительно дешевле ракетного. Также хорошо защищённые и просторные линкоры оказались эффективными в роли штабных кораблей. Однако, большие затраты на переоборудование старых линкоров (300—500 млн долл. каждый) и высокие затраты на их содержание — а также сомнения в их боевой живучести — привели к тому, что все четыре корабля были повторно сняты с вооружения в девяностых годах XX века. «Нью-Джерси» отправлен в военно-морской музей в Кэмдене (штат Нью-Джерси), «Миссури» стал кораблём-музеем в Перл-Харборе, «Айова» стал кораблём-музеем в Лос-Анджелесе, а «Висконсин» находится на вечной стоянке в морском музее Норфолка (штат Вирджиния).

В 1996 году, уже после списания линкоров, Конгресс США при утверждении очередного годового бюджета на оборону потребовал, чтобы как минимум два линкора, а также необходимая инфраструктура, запчасти и боеприпасы, находились на долговременной консервации и были пригодны к возвращению в строй. Для этой роли были выбраны «Висконсин» и «Айова». Последний раз этот пункт содержался в бюджетном документе 2007 года, затем линкоры были списаны окончательно, «Висконсин» в 2009[263], «Айова» — в 2012 году[264][265].

Наследие

Хотя сейчас линкоры отсутствуют в боевом составе флотов мира, их идеологическими преемниками в какой-то мере являются концепции «кораблей-арсеналов»; специализированные платформы с большим запасом крылатых ракет, предназначенные для развертывания вблизи побережья противника и нанесения массированного ракетного удара за минимальное время. Подобные корабли (узкоспециализированные и лишенные собственных систем управления огнём) могли бы обеспечивать прирост мощности ракетного залпа дешевле, чем развертывание дополнительных ракет на универсальных эсминцах. Концепции подобных кораблей периодически обсуждались в ВМФ США[266], однако, не были реализованы в связи с сомнительной ценностью узкоспециализированных носителей. Как частичное воплощение концепции, четыре ПЛАРБ типа «Огайо» в 2002—2010 были перевооружены для ношения 144 крылатых ракет «Томагавк».

Советские тяжелые ракетные крейсера проекта 1144 также неоднократно сравнивали в западной прессе с линкорами и линейными крейсерами, из-за их значительных размеров и водоизмещения.

См. также

Напишите отзыв о статье "Линейный корабль"

Примечания 1

  1. Также известны как тип «Роял Соверен».
  2. Также известны как тип «Гельголанд».
  3. Также известны как тип «Тегетгоф».
  4. Также известны как тип «Улучшенный Тегетгоф».
  5. Также известны как тип «Мичиган».
  6. Также известны как тип «Витторио Венето».
  7. За пассивную роль в войне норвежцы прозвали линкор «Одинокая Королева Севера» (норв. Den ensomme Nordens Dronning)

Напишите отзыв о статье "Линейный корабль"

Примечания 2

  1. Линейный корабль // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  2. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 4.
  3. Козлов Б.В. Линейные корабли типа «Орион». 1908-1930 гг. — СпБ: Р.Р. Муниров, 2006. — С. 3. — ISBN 5-98830-017-0.
  4. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.. — СпБ: Галея-Принт, 2007. — С. 65. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
  5. Conway's, 1906—1921. — P.22
  6. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.. — С. 68.
  7. Conway's, 1906—1921. — P.23
  8. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.. — С. 75.
  9. Conway's, 1906—1921. — P.25-26
  10. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.. — С. 85.
  11. Козлов Б.В. Линейные корабли типа «Орион». 1908-1930 гг. — С. 6.
  12. Conway's, 1906—1921. — P.28
  13. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — СпБ: Галея-Принт, 2008. — С. 3. — ISBN 978-5-8172-0132-1.
  14. Козлов Б.В. Линейные корабли типа «Орион». 1908-1930 гг. — С. 4.
  15. Козлов Б.В. Линейные корабли типа «Орион». 1908-1930 гг. — С. 16.
  16. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — С. 5.
  17. Козлов Б.В. Линейные корабли типа «Орион». 1908-1930 гг. — С. 45.
  18. Conway's, 1906—1921. — P.30
  19. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — С. 21.
  20. Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 31.
  21. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — С. 29, 32.
  22. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — С. 33-34.
  23. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — С. 46.
  24. 1 2 Михайлов А.А. Линейные корабли типа «Куин Элизабет». — СпБ, 2001. — С. 3. — (Боевые корабли мира).
  25. Михайлов А.А. Линейные корабли типа «Куин Элизабет». — С. 9.
  26. Михайлов А.А. Линейные корабли типа «Куин Элизабет». — С. 4.
  27. Conway's, 1906—1921. — P.33
  28. Михайлов А.А. Линейные корабли типа «Роял Соверен». — СпБ, 2002. — С. 2. — (Боевые корабли мира).
  29. Conway's, 1906—1921. — P.35
  30. All the world's battleships. 1906 to the present. — London: Conway Maritime Press, 1996. — P. 52. — ISBN 0-85177-691-4.
  31. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 54.
  32. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 56-57.
  33. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 60.
  34. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 66.
  35. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 68.
  36. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 71.
  37. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 77.
  38. 1 2 3 Мужеников В.Б. Линейные корабли Германии. Ч. I. — СпБ: Р.Р. Муниров, 2005. — С. 6. — ISBN 5-98830-005-7.
  39. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — М: Военная книга, 2005. — С. 12. — ISBN 5-902-863-02-3.
  40. Мужеников В.Б. Линейные корабли Германии. Ч. I. — С. 5.
  41. Мужеников В.Б. Линейные корабли Германии. Ч. I. — С. 10-11.
  42. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — С. 55.
  43. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — С. 69.
  44. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — С. 81.
  45. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — С. 60-61.
  46. Печуконис Н.И. Дредноуты Кайзера. Стальной кулак Имперской политики. — С. 80.
  47. Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — СпБ: Р.Р. Муниров, 2006. — С. 3. — ISBN 5-98830-018-9.
  48. Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — С. 7.
  49. Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — С. 11.
  50. 1 2 Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — С. 15.
  51. Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — С. 17.
  52. Мужеников В.Б. Линейные корабли типов «Кайзер» и «Кёниг». (1909-1918). — С. 20.
  53. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 28.
  54. 1 2 Gröner. Band 1. — P.47-48
  55. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 31.
  56. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 33.
  57. 1 2 Gröner. Band 1. — P.49-51
  58. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 36.
  59. All the world's battleships. 1906 to the present. — P. 38.
  60. Gröner. Band 1. — P.52
  61. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — СпБ: Муниров Р.Р., 2007. — С. 3. — ISBN 978-5-98830-025-0.
  62. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — С. 7.
  63. 1 2 Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — С. 16.
  64. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — С. 20.
  65. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — С. 18.
  66. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Курбэ». 1909-1945 гг.. — С. 8.
  67. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Бретань». 1912-1953 гг.. — СпБ: Муниров Р.Р., 2009. — С. 5. — ISBN 978-5-98830-034-2.
  68. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Бретань». 1912-1953 гг.. — С. 16.
  69. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Бретань». 1912-1953 гг.. — С. 6.
  70. Александров Ю.И. Линейные корабли типа «Бретань». 1912-1953 гг.. — С. 69.
  71. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 28.
  72. 1 2 3 Conway's, 1906—1921. — P.198
  73. Conway's, 1906—1921. — P.199
  74. Васильев А. Первые линкоры Красного флота. «Марат», «Октябрьская революция», «Парижская коммуна. — М: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2008. — С. 8. — ISBN 987-5-699-26743-9.
  75. Васильев А. Первые линкоры Красного флота. «Марат», «Октябрьская революция», «Парижская коммуна. — С. 45.
  76. Васильев А. Первые линкоры Красного флота. «Марат», «Октябрьская революция», «Парижская коммуна. — С. 46.
  77. Виноградов С.Е. Последние исполины Российского императорского флота. — СПб: Галея-Принт, 1999. — С. 61. — ISBN 5-8172-0020-1.
  78. Васильев А. Первые линкоры Красного флота. «Марат», «Октябрьская революция», «Парижская коммуна. — С. 48-49.
  79. 1 2 Sandler S. Battleships. An illustrated history of their impact. — Santa Barbara, USA: ABC-CLIO, 2004. — P. 102. — ISBN 1-85109-410-5.
  80. Линейные корабли типа «Императрица Мария», 2003, с. 3.
  81. 1 2 Линейные корабли типа «Императрица Мария», 2003, с. 10.
  82. Сергей Виноградов. Последние Исполины Российского императорского флота.
  83. 1 2 Conway's, 1906—1921. — P.259
  84. 1 2 Conway's, 1906—1921. — P.260
  85. Виноградов С.Е. Линкоры типа «Вирибус Унитис» // Морская коллекция. — 2001. — № 3. — С. 2.
  86. Виноградов С.Е. Линкоры типа «Вирибус Унитис». — С. 4.
  87. Виноградов С.Е. Линкоры типа «Вирибус Унитис». — С. 18.
  88. Виноградов С.Е. Линкоры типа «Вирибус Унитис». — С. 30.
  89. Виноградов С.Е. Линкоры типа «Вирибус Унитис». — С. 31-32.
  90. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 20.
  91. Greger R. Austro-Hungarian Warships of World War I. — Shepperton, Surrey, United Kingdom: Ian Allan Ltd, 1976. — P. 25-26. — ISBN 0-7110-0623-7.
  92. Langensiepen B., Geliryus A. The Ottoman Steam Navy 1828-1923. — London: Conway Marytime Press, 1995. — P. 17. — ISBN 0-85177-610-0.
  93. Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — СпБn: Р.Р. Муниров, 2008. — С. 45. — ISBN 978-5-98830-030-4.
  94. 1 2 Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — С. 46.
  95. 1 2 3 Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — С. 7.
  96. Langensiepen B., Geliryus A. The Ottoman Steam Navy 1828-1923. — P. 18.
  97. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — СпБ: Р.Р. Муниров, 1998. — С. 26. — ISBN 5-00-001688-2.
  98. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 52.
  99. 1 2 3 Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 27.
  100. Митюков Н.В., Фернандес Р. Линкоры типа «Эспанья» // Морская коллекция. — 2004. — № 12. — С. 2.
  101. 1 2 Митюков Н.В., Фернандес Р. Линкоры типа «Эспанья». — С. 3.
  102. Митюков Н.В., Фернандес Р. Линкоры типа «Эспанья». — С. 5.
  103. Митюков Н.В., Фернандес Р. Линкоры типа «Эспанья». — С. 7.
  104. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 53.
  105. Митюков Н.В., Фернандес Р. Линкоры типа «Эспанья». — С. 19.
  106. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 18.
  107. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 20-21.
  108. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 22.
  109. Conway's, 1906—1921. — P.334
  110. Conway's, 1906—1921. — P.36
  111. Conway's, 1906—1921. — P.384
  112. Conway's, 1906—1921. — P.378
  113. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — P. 51. — ISBN 0-087021-715-1.
  114. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 55.
  115. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 57.
  116. Sandler S. Battleships. An illustrated history of their impact. — P. 100.
  117. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 63.
  118. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 69.
  119. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 71.
  120. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 87.
  121. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 88.
  122. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 95.
  123. Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — P. 96.
  124. Silverstone P.H. The New Navy. 1883—1922. — New York, USA: Routledge, 2006. — P. 12. — ISBN 978-0-415-97871-2.
  125. Silverstone P.H. The New Navy. 1883—1922. — P. 12-13.
  126. 1 2 3 4 5 6 7 Silverstone P.H. The New Navy. 1883—1922. — P. 13.
  127. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 49.
  128. Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — С. 4.
  129. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — СпБ: Р.Р. Муниров, 1998. — С. 17. — ISBN 5-00-001688-2.
  130. Sandler S. Battleships. An illustrated history of their impact. — P. 97.
  131. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 15.
  132. Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — С. 5.
  133. Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — С. 51.
  134. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 3.
  135. Sandler S. Battleships. An illustrated history of their impact. — P. 99.
  136. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 4.
  137. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 44.
  138. Трубицын С.Б. Линкоры второстепенных морских держав. — С. 46.
  139. Балакин С.А., Дашьян А.В., Морозов М.Э. Авианосцы Второй мировой войны. — М: КОллекция;Яуза;ЭКСМО, 2006. — С. 25. — ISBN 5-699-17428-1.
  140. Conway's, 1906—1921. — P.401
  141. Conway's, 1906—1921. — P.404
  142. Conway's, 1906—1921. — P.405
  143. Conway's, 1906—1921. — P.38, 408
  144. Рубанов О.А., Трубицын С.Б. Линейные корабли Японии. 1909 - 1945 гг. — СпБ: Р.Р. Муниров, 2007. — С. 3. — ISBN 978-5-903740-01-7.
  145. 1 2 3 4 Рубанов О.А., Трубицын С.Б. Линейные корабли Японии. 1909 - 1945 гг. — С. 4.
  146. Балакин С. В., Кофман В. Л. Дредноуты. — С. 46.
  147. Рубанов О. А., Трубицын С. Б. Линейные корабли Японии. 1909 - 1945 гг. — С. 26.
  148. 1 2 Апальков Ю. В. Боевые корабли японского флота. Линкоры и авианосцы. 10.1918 - 8.1945. — СпБ: Дидактика, 1997. — С. 88. — ISBN 5-88053-023-X.
  149. Балакин С. В., Кофман В. Л. Дредноуты. — С. 48.
  150. Рубанов О. А. Линейные корабли типа «Нагато». 1917 - 1945 гг. — Свмара: Р.Р. Муниров, 2005. — С. 3. — ISBN 5-98830-006-5.
  151. Рубанов О. А. Линейные корабли типа «Нагато». 1917 - 1945 гг. — С. 8.
  152. Рубанов О. А. Линейные корабли типа «Нагато». 1917 - 1945 гг. — С. 6.
  153. Апальков Ю.В. Боевые корабли японского флота. Линкоры и авианосцы. 10.1918 - 8.1945. — С. 88.
  154. Апальков Ю.В. Боевые корабли японского флота. Линкоры и авианосцы. 10.1918 - 8.1945. — С. 97.
  155. Апальков Ю.В. Боевые корабли японского флота. Линкоры и авианосцы. 10.1918 - 8.1945. — С. 102-104.
  156. Burr L. British battlecruisers. 1914-1918. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2006. — С. 5. — (New Vanguard). — ISBN 1-84603-008-0.
  157. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СпБ: Корабли и сражения, 1998. — С. 2. — (Боевые корабли мира).
  158. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.. — С. 49.
  159. Балакин С. В. Кофман В. Л. Дредноуты. — Москва: Техника-Молодёжи, 2004. — С. 32. — (Флот). — ISBN 5-93848-008-6.
  160. Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — СпБ: Галея-Принт, 2008. — С. 13. — ISBN 978-5-8172-0132-1.
  161. Staff G. German battlecruisers. 1914-1918. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2003. — С. 6. — (New Vanguard). — ISBN 1-84603-009-9.
  162. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СпБ: Корабли и сражения, 1998. — С. 132. — (Боевые корабли мира).
  163. Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С. 140.
  164. Рубанов О. А. Линейные крейсера Японии. — СПб.: Муниров, 2005. — С. 6,7,11. — (Боевые корабли мира). — ISBN 5-98830-004-9.
  165. Виноградов С. Е. «Измаил»: сверхдредноут Российской империи // Морская коллекция. — 2001. — № 1. — С. 20.
  166. Виноградов С.Е «Измаил»: сверхдредноут Российской империи. — С. 34.
  167. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — М: Яуза, ЭКСМО, 2011. — С. 92. — ISBN 978-5-699-51001-6.
  168. 1 2 Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 105.
  169. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 111.
  170. Патянин С.В., Морозов М.Э., Нагирняк В.А. Кригсмарине. Военно-морской флот Третьего Рейха. — М: Коллекция;Яуза; ЭКСМО, 2009. — С. 4-5. — ISBN 978-5-699-29857-0.
  171. Кофман В.Л. Карманные линкоры фюрера. Корсары Третьего Рейха. — М: Коллекция;Яуза; ЭКСМО, 2007. — С. 9. — ISBN 978-5-699-21322-1.
  172. Сулига С.В. Линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау». — М: Коллекция;Яуза; ЭКСМО, 2006. — С. 7-8. — ISBN 5-699-14979-1.
  173. 1 2 Сулига С.В. Линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау». — С. 9.
  174. Патянин С.В., Морозов М.Э., Нагирняк В.А. Кригсмарине. Военно-морской флот Третьего Рейха. — С. 5.
  175. Военно-морское соперничество и конфликты в 1919-1939 гг. — Минск: Харвест, 2003. — С. 143-144. — ISBN 985-13-1622-9.
  176. Сулига С.В. Линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау». — С. 11.
  177. Малов, Патянин, 2006, с. 5.
  178. Малов, Патянин, 2006, с. 6.
  179. Малов, Патянин, 2006, с. 7.
  180. Малов, Патянин, 2006, с. 11.
  181. Малов, Патянин, 2006, с. 19.
  182. Малов, Патянин, 2006, с. 121.
  183. 1 2 Малов, Патянин, 2006, с. 122.
  184. Малов А.А., Патянин С.В. Линкоры «Бисмарк» и «Тирпиц». — С. 46.
  185. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 151.
  186. 1 2 3 Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 152.
  187. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 153.
  188. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 154.
  189. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 129.
  190. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 141.
  191. 1 2 Dulin R., Garzke W. British, Soviet, French and Dutch Battleships of World War II. — London: Jane's Publishing Company, Ltd., 1980. — P. 34. — ISBN 0-7106-0078-X.
  192. Сулига С. «Дюнкерк» и «Страсбург». — М: Цитадель, 1995. — С. 4.
  193. Dulin R., Garzke W. British, Soviet, French and Dutch Battleships of World War II. — P. 35.
  194. Dulin R., Garzke W. British, Soviet, French and Dutch Battleships of World War II. — P. 38-39.
  195. Сулига С. «Дюнкерк» и «Страсбург». — С. 1.
  196. Dulin R., Garzke W. British, Soviet, French and Dutch Battleships of World War II. — P. 68.
  197. Сулига С. «Дюнкерк» и «Страсбург». — С. 31.
  198. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 315.
  199. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 322.
  200. Патянин С.В. Проклятые линкоры. «Цезарь», ставший «Новороссийском». — М: Яуза; ЭКСМО, 2011. — С. 62. — ISBN 978-5-699-46587-3.
  201. Патянин С.В. Проклятые линкоры. «Цезарь», ставший «Новороссийском». — С. 63.
  202. Патянин С.В. Проклятые линкоры. «Цезарь», ставший «Новороссийском». — С. 64.
  203. Патянин С.В. Проклятые линкоры. «Цезарь», ставший «Новороссийском». — С. 106-107.
  204. Патянин С.В. Проклятые линкоры. «Цезарь», ставший «Новороссийском». — С. 65.
  205. Малов А.А., Патянин С.В. Суперлинкоры Муссолини. — М: Яуза; ЭКСМО;Коллекция, 2010. — С. 8-10. — ISBN 978-5-699-39675-7.
  206. Малов А.А., Патянин С.В. Суперлинкоры Муссолини. — С. 12.
  207. Малов А.А., Патянин С.В. Суперлинкоры Муссолини. — С. 18-19.
  208. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 168.
  209. Малов А.А., Патянин С.В. Суперлинкоры Муссолини. — С. 165-166.
  210. Малов А.А., Патянин С.В. Суперлинкоры Муссолини. — С. 167.
  211. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 157.
  212. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 165.
  213. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 169.
  214. Васильев, 2006, с. 3-4.
  215. Васильев, 2006, с. 6.
  216. Васильев, 2006, с. 7.
  217. Васильев, 2006, с. 8.
  218. Васильев, 2006, с. 11.
  219. Васильев, 2006, с. 13.
  220. Васильев, 2006, с. 34.
  221. 1 2 Васильев, 2006, с. 38.
  222. Васильев, 2006, с. 35.
  223. 1 2 Васильев, 2006, с. 112.
  224. Васильев, 2006, с. 113.
  225. Васильев А.М., Морин А.Б. Суперлинкоры Сталина. «Советский Союз», «Кронштадт», «Сталинград». — М: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2008. — С. 68. — ISBN 978-5-699-28259-3.
  226. Васильев А.М., Морин А.Б. Суперлинкоры Сталина. «Советский Союз», «Кронштадт», «Сталинград». — С. 70.
  227. Васильев А.М., Морин А.Б. Суперлинкоры Сталина. «Советский Союз», «Кронштадт», «Сталинград». — С. 70-71.
  228. Васильев, 2006, с. 115.
  229. Васильев, 2006, с. 117.
  230. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 188.
  231. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — М: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2010. — С. 7. — ISBN 978-5-699-43815-0.
  232. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — С. 14.
  233. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — С. 33.
  234. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — С. 38.
  235. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — С. 29-30.
  236. Чаусов В.Н. Истребители линкоров. Американские суперлинкоры типа «Саут Дакота». — С. 36.
  237. Балакин, 2009, с. 6.
  238. Балакин, 2009, с. 7.
  239. Балакин, 2009, с. 5.
  240. Балакин, 2009, с. 18.
  241. Балакин, 2009, с. 40-41.
  242. Балакин, 2009, с. 28-30.
  243. Балакин, 2009, с. 29.
  244. Балакин, 2009, с. 31.
  245. Балакин, 2009, с. 124-125.
  246. Балакин, 2009, с. 12.
  247. Балакин, 2009, с. 10.
  248. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 256.
  249. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 277.
  250. Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946. — P. 100.
  251. Кофман, 2006, с. 6.
  252. Кофман, 2006, с. 8.
  253. Кофман, 2006, с. 20.
  254. Кофман, 2006, с. 19.
  255. Кофман, 2006, с. 18, 21.
  256. Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — P. 179. — ISBN 0-87021-459-4.
  257. Кофман, 2006, с. 54.
  258. Кофман, 2006, с. 37-38.
  259. Кофман, 2006, с. 44-45.
  260. Кофман, 2006, с. 46.
  261. Кофман, 2006, с. 62, 64.
  262. Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — С. 371.
  263. [www.nvr.navy.mil/nvrships/details/BB64.htm Naval Vessel Register. Wisconsin (BB 64)] (англ.). US Navy. Проверено 6 мая 2014.
  264. [www.nvr.navy.mil/nvrships/details/BB61.htm Naval Vessel Register. Iowa (BB 61)] (англ.). US Navy. Проверено 6 мая 2014.
  265. Кричевский, Илья. [9tv.co.il/news/2012/05/31/127661.html Списан один из последних линкоров США, участвовавших в Тихоокеанской войне], 9 канал ТВ (31.05.2012 23:09).
  266. fas.org/man/dod-101/sys/ship/docs/rsnlship.htm

Литература

  • Дашьян А. В., Патянин С.В. и др. Все линкоры Второй мировой. — М.: Яуза, ЭКСМО, 2011. — ISBN 978-5-699-51001-6.
  • Балакин С. В., Кофман В.Л. Дредноуты. — М.: Техника-Молодёжи, 2004. — ISBN 5-93848-008-6.
  • Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — М.: Харвест, АСТ, 2002. — ISBN 985-13-1009-3.
  • Паркс, О. Линкоры Британской империи. Том 6. Огневая мощь и скорость. — СПб.: Галея Принт, 2007. — 110 с. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
  • Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. Том 7. Эпоха дредноутов. — СПб.: Галея Принт, 2008. — 116 с. — ISBN 9785817201321.
  • Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VIII. Последние властелины морей. — СПб.: Галея-Принт, 2011. — ISBN 978-5-8172-0140-6.
  • Р. М. Мельников. Линейные корабли типа «Императрица Мария». — Санкт-Петербург: Гангут, 2003. — 48 с. — (Мидель-шпангоут № 3 (8) / 2003). — 999 экз. — ISBN 5-85875-024-9.
  • Васильев, А. М. Линейные корабли типа «Советский Союз». — СПб.: Галея-Принт, 2006. — ISBN 5-8172-0110-0.
  • Дашьян А. В., Патянин С. В., и др. Флоты Второй мировой. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2009. — 608 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-699-33872-6.
  • Малов А. А., Патянин С. В. Линкоры «Бисмарк» и «Тирпиц». — М.: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2006. — ISBN 5-699-16242-9.
  • Малов А. А., Патянин С. В. [books.google.com/books?id=6JxhAwAAQBAJ&pg=PA1 Линкоры «Бисмарк» и «Тирпиц». Цветная коллекционная энциклопедия]. — М. : Яуза; ЭКСМО, 2014. — 192 с. — ББК 68 П 64. — УДК [www.google.ru/search?q=удк+335.359&btnG=Искать+книги&tbm=bks&tbo=1&hl=ru 335.359(G)]. — ISBN 978-5-699-67465-7.</span>
  • Балакин С. А. Суперлинкоры Америки. «Айова», «Миссури», «Нью-Джерси»…. — М.: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2009. — ISBN 978-5-699-34873-2.
  • Кофман В. Л. Японские линкоры Второй мировой войны. «Ямато» и «Мусаси». — М. : Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2006. — 128 с. — (Арсенал Коллекция). — ISBN 5-699-15687-9.</span>
на английском языке
  • Burt R. A. British Battleships of World War One. — London: Arms and armor press, 1986. — 344 p. — ISBN 0-85368-771-4.
  • Conway’s All the World’s Battleships: 1906 to the present / Edited by Ian Sturton. — New ed. — London: Conway Maritime Press, 1996. — 190 p. — ISBN 0-85177-691-4.
  • Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
  • Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1922—1946 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1980. — 456 p. — ISBN 0-85177-1467.
  • Garzke W., Dulin R. British, Soviet, French and Dutch Battleships of World War II. — London: Jane Publising Company Ltd, 1980. — ISBN 71-106-0078-X.
  • Hore P. Battleships. — London: Lorenz Books, 2005. — ISBN 0-7548-1407-6.
  • Sandler S. Battleships. An illustrated history of their impact. — Santa Barbara, USA: ABC-CLIO, 2004. — ISBN 1-85109-410-5.
на немецком языке
  • Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.

Ссылки

  • [militera.lib.ru/h/smith_p5/index.html Смит П. Ч. Закат владыки морей. — М.: ACT; Транзиткнига, 2003]
  • [battleship.spb.ru Battleship.spb.ru — история военных кораблей]
  • [kaigun.dn.farlep.net/biblio/wash_treat.html Вашигтонское морское соглашение]
  • [ship.bsu.by/ Энциклопедия кораблей]
  • [www.vokrugsveta.ru/vs/article/6528/ В. Щербаков. Век броненосцев и дредноутов]

Отрывок, характеризующий Линейный корабль

– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.