Линь Лян

Линь Лян (кит. 林良; род. приблизительно в 1410-е гг. – ум. приблизительно в 1490-х гг.) – китайский художник, работавший в жанре «цветы-птицы» во время правления династии Мин.

Линь Лян был уроженцем Наньхая (пров. Гуандун), однако не сохранилось никаких данных о датах его рождения и смерти. Более того, в разных старых китайских источниках приводятся разные даты его работы в качестве придворного художника (такая ситуация характерна для большинства художников, работавших в императорском дворце династии Мин). Ни на одной из его картин нет даты создания.

Поскольку его семья была бедной, Линь Лян первоначально в своём родном городе зарабатывал на жизнь посыльным («помощник Провинциальной Административной Комиссии»), продолжая обучаться живописи у местных художников Янь Цзуна (1393-1454) и Хэ Иня. Постепенно, благодаря своим картинам, он добился некоторой известности среди местных чиновников. Во время правления императора Тяньшуня (1457-1464) он по рекомендации одного коллекционера был призван в императорский дворец, получив первоначально должность в Министерстве строительства. Он проживал в Зале Благожелательности и Мудрости, где и писал свои произведения. Художник быстро и успешно продвигался по административной лестнице и, в конце концов, получил должность командира императорских гвардейцев. Все старинные источники сообщают, что Линь Лян учился на работах известного мастера Бянь Цзинчжао (это подтверждают и его произведения). Однако, он был крайне оригинальным художником, а его изображения цветов и птиц коренным образом отличались от остальной придворной живописи этой категории. Он редко употреблял краски, и используя в основном только воду и тушь, работал кистью в раскованном стиле (аналогичном каллиграфическому стилю «свободная рука»), который производил впечатление недостатка самоконтроля.

Работая в жанре «цветы-птицы», художник с блеском рисовал самых разных представителей семейства пернатых, но особенно прославился изображением орлов и соколов. Его излюбленных, исполненных силы персонажей можно встретить на многих свитках, таких, например, как «Орёл и дикий гусь» (Гугун, Пекин), «Осенний орёл» (Гугун, Тайбэй), «Два орла» (Гугун, Тайбэй) и других.

Художник редко писал горизонтальные свитки; один из таких нечастых примеров – «Птицы в кустах», который написан на бумаге тушью с лёгкой подкраской. На большом, 12-метровой длины свитке изображены птицы, собравшиеся у пруда, окружённого кустарниками и травами; одни летают, другие прыгают, третьи гоняются друг за другом. Трясущиеся ветки и листья словно бы участвуют в птичьей суете. Весьма удачна выбранная Линь Ляном комбинация из простых мазков и их раскованных разновидностей, выдающих своенравие художника, и привносящих ощущение беззаботности. Этот стиль живописи, сформировавшийся под влиянием Лян Кая и Муци, был идеалом, к которому стремились многие художники-интеллектуалы. Для образованных китайцев едва ли не главным путём возвращения к природе было создание художественных эффектов полученных случайно, в результате спонтанного творчества, но вписанных в эстетически совершенное произведение. Случайность, возведённая в эстетический принцип, была результатом развития уникальной монохромной техники «свободной руки», которую использовал Линь Лян. Минские критики часто недооценивали его, отчасти потому, что его кисть казалась чрезмерно экспрессивной и недостаточно утончённой, а отчасти из-за предубеждений, существовавших в отношении придворных художников.

Имя Линь Ляна обычно упоминают в паре с именем другого прославленного минского мастера жанра «цветы-птицы» – Люй Цзи, который не менее успешно использовал созданный Линь Ляном монохромный стиль изображения птиц.

• Lin Liang. Birds in Bushes. 34x1211,2cm.Section of a handscroll. Palace Museum, Beijing 1.jpg

  Линь Лян. Птицы в кустах. деталь. Гугун, Пекин.

• Lin Liang. Birds in Bushes. 34x1211,2cm.Section of a handscroll. Palace Museum, Beijing 2.jpg

  Линь Лян. Птицы в кустах. деталь. Гугун, Пекин.

Библиография.

• Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press. 1997.
• Hou-mei Sung. Lin Liang and His Eagle Painting. Asia Society. 1991

Отрывок, характеризующий Линь Лян

Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.