Лин, Дэвид

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дэвид Лин
David Lean
Дата рождения:

25 марта 1908(1908-03-25)

Место рождения:

Кройдон, Суррей, Великобритания

Дата смерти:

16 апреля 1991(1991-04-16) (83 года)

Место смерти:

Лондон, Великобритания

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Профессия:

кинорежиссёр, монтажёр

Карьера:

19341984

Награды:

«Оскар» (1958, 1963)

Сэр Дэ́вид Лин (англ. David Lean; 25 марта 1908, Кройдон — 16 апреля 1991, Лондон) — британский кинорежиссёр, сценарист и монтажёр, широко признанный мастер мирового кинематографа[1][2]. Вошёл в десятку лучших режиссёров мирового кино по результатам опроса современных режиссёров Британским институтом киноискусства[3].





Биография

Родился 25 марта 1908 года в Кройдоне, пригороде Лондона, в семье квакеров. Родители запрещали Лину посещать кинотеатр, когда тот был ребёнком[4].

В 1927 году нашёл работу на киностудии, работал помощником режиссёра, затем стал монтажёром. В 1934 году дебютировал как монтажёр полнометражного фильма в ленте Freedom of the Seas. К 1942 году Лин успел поработать в более чем двадцати фильмах и имел хорошую репутацию как монтажёр.

Первая режиссёрская работа — фильм «В котором мы служим» (1942), поставленный совместно с Ноэлом Кауордом. После этого Лин в 19441945 годах экранизировал три пьесы Кауорда, затем поставил два фильма по Диккенсу — «Большие надежды» (1946) и «Оливер Твист» (1948). В 1947 году стал одним из учредителей академии BAFTA и был избран её председателем.

В 1955 году Лин поставил свой первый цветной фильм — «Лето», снятый на деньги американских продюсеров в Венеции. После этого он создал несколько наиболее известных своих фильмов: «Мост через реку Квай» (1957), принесший Лину его первый «Оскар»; «Лоуренс Аравийский» (1962), за который Лин был снова удостоен награды американской киноакадемии; «Доктор Живаго» (1965), экранизация романа Бориса Пастернака. После фильма «Дочь Райана» (1970), который имел скромный успех, Лин перестал заниматься режиссурой до 1984 года, когда вышел фильм «Поездка в Индию», ставший последней работой режиссёра.

В 1984 году Лин был посвящён в рыцари. В 1991 году он скончался от рака в возрасте 83 лет.

Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Лин, Дэвид"

Примечания

  1. [www.visual-memory.co.uk/faq/index3.html#slot26 The Kubrick FAQ: What films/filmmakers impressed Kubrick] (англ.)
  2. «Радио Свобода»: [www.svobodanews.ru/Transcript/2008/06/16/20080616191721967.html Стенограмма] передачи «Книжное обозрение»
  3. [www.bfi.org.uk/sightandsound/topten/poll/directors-directors.html BFI: The Directors' Top Ten Directors] (англ.)
  4. [www.imdb.com/name/nm0000180/bio Биография на сайте IMDb] (англ.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Лин, Дэвид

– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.