Лионский поход

Лионский поход
Дата	июнь — июль 1310
Противники
Королевство Франция Лион
Командующие
Филипп IV Людовик Французский Карл Валуа Пьер Савойский
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Лионский поход 1310 года — завоевание Лиона войсками французского короля Филиппа IV.

Лионское графство

После распада Франкской империи Лион входил в состав королевства Лотаря, затем Арелатского королевства, вместе с которым в 1034 вошел в состав Священной Римской империи, где постепенно превратился в практически независимое государственное образование во главе с архиепископом (графство Лионнэ). В 1157 золотая булла императора Фридриха Барбароссы утвердила юрисдикцию архиепископа в городе.

В своем стремлении создать независимое княжество архиепископы столкнулись с противодействием соседних феодалов — графов де Форе и Савойи, а также церковного капитула и городской буржуазии, требовавших участия в управлении. К середине XIII века Лион лишь номинально признавал власть императора, но оказался в соседстве с владениями французского короля и его родственников — Карла Анжуйского, графа Прованса, и Альфонса де Пуатье, графа Тулузы.

Усиление французского влияния

Жалобы буржуазии, обращавшейся за поддержкой к французским королям, позволили последним, начиная с 1267, вмешиваться во внутренние дела Лиона. Филипп III Смелый на обратном пути из крестового похода 2 мая 1271 проехал через Лион. В это время город подвергался атакам графа Савойского, и король Франции взял его под свою защиту. 2 декабря 1272 архиепископ Пьер де Тарантез принес оммаж королю. Эта присяга, содержавшая ряд ограничений, не означала перехода Лиона под власть Франции, но стала первым шагом на пути к будущей аннексии. Король поддержал епископа в борьбе с капитулом и буржуазией, запретив постановлением от 28 мая 1273 создание в городе коммуны.

В 1274, когда папа Григорий X созвал в Лионе Вселенский собор, Филипп, под предлогом обеспечения безопасности, ввел в город отряд рыцарей и сержантов под командованием Эмбера де Божё.

Недовольная буржуазия после смерти Филиппа III обратилась за помощью к графу Савойскому, который в 1286—1289 принял на себя функции защитника города, надеясь со временем включить его в состав своих владений. Новый король Франции Филипп IV преодолел савойское влияние, и в 1290 заключил с Лионом новый договор. В 1305 он прибыл в город для проведения интронизации папы Климента V.

«Филиппины»

В сентябре 1307 архиепископ Луи де Божё, уставший от борьбы с капитулом и буржуазией, заключил в Понтуазе с королём Франции соглашение, известное как «Филиппины». Король признавал архиепископа в качестве «примата Галлии», правителя Лиона и графства Лионнэ, имевшего высшую юрисдикцию и право чеканить монету. При этом в Лион назначался королевский губернатор, дабы охранять права короля и города. В обмен на королевскую защиту жители были обложены налогом. Фактически это означало переход Лиона под сюзеренитет Франции. Филипп Красивый постарался добиться одобрения договора жителями, для чего послал своих людей по всем деревням Лионнэ, с целью разъяснения и опроса. Получив их поддержку, он представил документ для одобрения горожанам, и те, добившись внесения некоторых изменений, в мае 1308 также приняли «Филиппины».

Конфликт

Вскоре Луи де Божё умер, и на его место был избран декан капитула Пьер Савойский. Молодой и воинственный архиепископ был против подчинения королю Франции, но поначалу ему пришлось ратифицировать соглашение, заключенное его предшественником (18.08.1308, Пуатье).

Вскоре произошел конфликт, и французские представители арестовали чиновников архиепископа. При этом король лицемерно заявлял, что и не думает покушаться на права церкви и городские вольности. Пьер начал тайные переговоры с папой, своими родственниками из Савойского дома и новым германским императором Генрихом VII. Филипп Красивый, также вступивший в переговоры с императором по поводу наследования Франш-Конте и конфликтам в Лотарингии, был вынужден временно отступить в лионском вопросе и в декабре 1309 приказал освободить людей архиепископа и не покушаться на владения церкви.

В январе 1310 Пьер Савойский находился в Париже, где канцлер Гийом де Ногаре безуспешно пытался оказать на него давление при помощи нового декана капитула. Вернувшись в Лион, Пьер пытался поднять на борьбу с Францией соседних феодалов, но сеньоры долины Роны опасались выступать против Филиппа. Собрав ополчение графства, архиепископ поднял восстание и изгнал французскую администрацию из штаб-квартиры в пригороде Сен-Жюст.

Лионский поход

В июне 1310 в Париже начались франко-германские переговоры, завершившиеся 26-го числа подписанием договора. Филипп Красивый был очень обеспокоен планами Генриха по созданию на левом берегу Роны Арелатского королевства для сына короля Неаполя, и решил нанести упреждающий удар. За два дня до окончания переговоров, 24 июня, он отдал приказ о выступлении на Лион. Для этого была собрана значительная армия под формальным командованием Людовика Сварливого, и фактическим — Карла Валуа и Луи д'Эврё. К ней присоединились войска сеньора де Божё и графа де Форе, а также Амедей V Савойский, по пути в Авиньон на переговоры с германскими послами.

В конце июня французские войска вступили на территорию графства. Слабое лионское ополчение не могло противостоять им в поле и укрывалось за стенами замков, которые не могли помешать продвижению противника. Вскоре французы осадили Лион, затем проникли в город с помощью лодок, спущенных по течению Соны. В городе, где была значительная профранцузская партия, они не встретили серьезного сопротивления. Архиепископ был осажден в одном из замков, и 22 июля сдался своему дяде Амедею V. Тот препроводил его в Париж, где Пьера, несмотря на протесты римского папы, держали в плену до 1312 года. Вся кампания заняла меньше месяца.

В течение двух лет Лион находился под управлением военной администрации во главе с маршалом Шампани Беро де Меркёром. Некоторое количество горожан из числа сторонников церкви и архиепископа было повешено, а многие клирики отправлены в Макон в качестве заложников. 16 марта 1311 король прибыл лично, чтобы организовать управление завоеванными территориями.

Вьеннский договор

Пьер Савойский не получил поддержки империи и феодалов Бургундского королевства. Генрих VII протестовал против аннексии Лиона, но сам был слишком занят организацией и проведением своего итальянского похода, в котором приняли участие и правители соседних с Лионом государств — Савойи и Дофине. Римский папа в декабре 1310 также заявил формальный протест против нарушения прав церкви и императора, но ни для кого не было секретом, что Климент был ставленником Филиппа Красивого.

10 апреля 1312 во время Вьеннского собора Пьер Савойский был вынужден подписать договор о признании сюзеренитета короля Франции. Церковь отказывалась от верховной юрисдикции, но сохраняла ряд привилегий, в том числе право чеканки монеты. Архиепископу назначалась компенсация в виде годовой ренты в размере 2 500 турских ливров.

Правительство Людовика X было слишком слабым, и в сентябре 1315 согласилось вернуть архиепископу право юрисдикции, а 4 августа 1320 была восстановлена светская власть архиепископа в Лионском графстве под сюзеренитетом французского короля. Апелляционный королевский суд располагался в окрестностях Лиона, а верховная юрисдикция переходила к Парижскому парламенту. В городе размещался французский гарнизон, и все жители старше 14-ти каждые 10 лет, и при восшествии на престол нового монарха должны были приносить присягу на верность.

В итоге, хотя Лион и потерял независимость, архиепископу удалось упрочить своё положение, так как отныне его светская власть была защищена королём от посягательств капитула и буржуазии.

Литература

• Boutaric E. La France sous Philippe le Bel; étude sur les institutions politiques et administratives de moyen âge. — P.: Plon, 1861. [archive.org/details/lafrancesousphi00bout Internet Archive]
• Gerbaix de Sonnaz de Saint-Romain, A. de. Un incident peu connu de l'histoire de Savoie au commencement du XIVe siècle: le comte Amé V de Savoie & les Savoyards à l'expédition de l'empereur Henri VII de Luxembourg en Italie et à Rome, 1308—1313. — Thonon-les-Bains: Dubouloz, 1902. [archive.org/details/unincidentpeucon00gerb Internet Archive]
• Langlois Ch. V. Le Règne de Philippe III le Hardi. — P.: Hachette, 1887.
• Leroux A. Recherches critiques sur les relations politiques de la France avec l'Allemagne de 1292 à 1378. — P.: Vieweg, 1882. [archive.org/details/recherchescriti00lerogoog Internet Archive]

Отрывок, характеризующий Лионский поход

Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.