Фейхтвангер, Лион

Лион Фейхтвангер
Род деятельности:	прозаик, драматург
Премии:

Лио́н Фейхтва́нгер (нем. Lion Feuchtwanger /ˈfɔɪçtvaŋər/, 7 июля 1884, Мюнхен — 21 декабря 1958, Лос-Анджелес) — немецкий писатель еврейского происхождения. Один из наиболее читаемых в мире немецкоязычных авторов. Работал в жанре исторического романа.

Биография

Родился 7 июля 1884 г. в Мюнхене в семье фабриканта Зигмунда (Арона-Меера) Фейхтвангера (1854—1916), унаследовавшего маргариновое производство от своего отца Элькана Фейхтвангера (1823—1902), уроженца Фюрта, сына Зелигмана Фейхтвангера и Фейгеле (Фанни) Вассерман. Мать — Йоханна Боденхаймер (1864—1926). Родители поженились в 1883 году и Лион был старшим из девяти детей. В детстве проявил склонность к изучению языков: древнееврейскому и арамейскому. В 1894 г. изучает латынь в "Вильгельм-гимназиуме". Получил солидное образование в университете родного города Мюнхена (здесь он изучал литературу и философию), а затем Берлина, где изучал германскую филологию, философию, а также санскрит.

Занимался журналистикой и театром, рано проявил интерес к античности. Под влиянием семейных традиций заинтересовался еврейской историей, определившей тематику ряда его произведений. В 1903 - 1907 годах отвергает материальную помощь родителей и зарабатывает частными уроками; создает общество литераторов "Феб", куда приходят некоторые писатели. В этот период пишет свои первые литературные пробы пера. Вынужден голодать. Но упрямо ищет себя в литературе, увлечён Золем, Толстым и Тургеневым. На последнем курсе Берлинского университета защищает диссертацию по произведению "Бахарахский раввин" Г. Гейне. К Апрелю 1908 г. издает свой первый литературный журнал "Шпигель" о театре и музыке. На пятнадцатом номере издание прекращает работу, так как входит в состав более крупного еженедельника "Шаубюне". К ноябрю того же года является работником этого издания, пишет рецензии на театральные постановки, пробует себя в драматургии. В 1908 году начал издавать литературный журнал «Зеркало», который вынужден был вскоре закрыть из-за финансовых проблем. В 1912—1914 путешествовал.

Проходил во время Первой мировой войны службу в германской армии, был демобилизован по состоянию здоровья. В 1918 году Фейхтвангер открыл талант молодого Бертольта Брехта, с которым его связала многолетняя дружба.

В момент прихода Гитлера к власти Фейхтвангер находился за границей. Друзья убедили его повременить с возвращением в Германию. Фейхтвангер попал в число тех, чьи книги подлежали сожжению, а 25 августа 1933 года был лишён немецкого гражданства. Его имущество было конфисковано.

В 1940 году, во время оккупации Германией Франции, писатель был интернирован во французский концентрационный лагерь в местечке Ле Милль. Воспоминания о своей лагерной жизни, полной всяческих унижений, невзгод, были отображены им в книге «Чёрт во Франции». Лагерникам, среди которых было много противников гитлеровского режима, грозила опасность попасть в руки нацистов, и тогда было решено перевести интернированных в другой лагерь, в Ним. Бежав оттуда и получив с большим трудом необходимые документы, Фейхтвангер вместе с женой перебрался в США с помощью американского священника Уайтстила Шарпа и его жены Марты. С ноября 1943 года он жил на вилле Аврора в Калифорнии, где благодаря поступлениям от фильмов по его произведениям собрал библиотеку, состоящую из 20000 томов.

В годы Второй мировой войны Фейхтвангер создал лучшие свои произведения, в которых разоблачались нацизм и его идеология.

За выдающиеся заслуги как художника и защитника идей мира и прогресса Лион Фейхтвангер был отмечен Государственной премией ГДР в области искусства и литературы, присуждённой ему в 1953 году.

Писатель умер в 1958 году от рака желудка.

В настоящее время вилла Аврора, где писатель провел свои последние годы, является творческой резиденцией для немецких писателей, художников и композиторов.

Литературная деятельность

Главный вопрос творчества Фейхтвангера — о путях, перспективах и движущих силах социальных изменений, свидетелем которых он был. В разные периоды Фейхтвангер отвечал на него по-разному, но всегда раздумья над судьбами человечества составляли пафос его духовных и творческих исканий. Фейхтвангер завоевал известность, главным образом, как автор исторических романов. «Я никогда не собирался изображать историю ради неё самой», — говорил писатель. В своих произведениях он видел и изображал столкновения идей, борьбу сил регресса и прогресса, последствия которой оказывали глубочайшее влияние на социальные конфликты современного ему общества. Им создан новый тип интеллектуального исторического романа, где за описаниями отдаленной эпохи явственно проступает второй план — параллели с событиями современности.

Литературную деятельность Фейхтвангер начал с драматургии. Его ранним произведениям свойственны изысканная, болезненная утончённость формы и бедность жизненного содержания, восславление красоты и пренебрежение нравственными ценностями жизни, преклонение перед личностью и холодное отношение к рядовым людям. Впоследствии писатель не без иронии отзывался о своём раннем творчестве, рассматривая его лишь как не очень плодотворный этап собственного духовного развития.

Гораздо более важную роль в его дальнейшей творческой эволюции сыграла литературно-критическая деятельность. Он написал много статей и рецензий, посвящённых в основном театру и драматургии. В это же время его внимание приковал к себе реалистический роман, а такие немецкие писатели-реалисты, как братья Томас и Генрих Манн, оказали сильное влияние на творчество Фейхтвангера.

В годы Первой мировой войны Фейхтвангер решительно не принял ни её целей, ни националистической идеологии. Он занял антивоенную позицию и выступил против империалистической бойни. Антивоенные настроения выражены в стихотворении «Песнь павших» и в пьесе «Мир» — вариации на тему комедии греческого сатирика Аристофана. В годы войны Фейхтвангер много писал. В основном это были оригинальные пьесы и переделки произведений классической драматургии — «Персов» Эсхила, «Васантасены» древнеиндийского поэта Шудраки, драмы Калидасы «Царь и танцовщица». Наряду с мотивами социальной критики в его творчестве появляются пессимистические и фаталистические настроения. Фейхтвангер пишет драматический роман «Томас Вендт» (1920), драмы «Еврей Зюсс» (1917), «Голландский купец» (1921), охотно пользуется формой сатирического обозрения для высмеивания буржуазных политиков. Такова его «Англосаксонская трилогия» (1927).

Пережитое в годы войны, в дни революции в Баварии и контрреволюции в Германии навсегда вычеркнуло из творчества Фейхтвангера эстетизм. В произведениях этого периода — пьесе «Военнопленные» и в романе «Тысяча девятьсот восемнадцатый год» — начинает господствовать социальная проблематика, ощущается приближение писателя к реализму.

Первый исторический роман Фейхтвангера — «Безобразная герцогиня». История Маргариты Тирольской, южногерманской герцогини XIV века, написана как роман о трагедии гуманистической личности в жестоком обществе. Конфликт осложнен индивидуальной трагедией героини — энергичной и одаренной, но внешне отталкивающей и потому несчастной в личной жизни «безобразной герцогини».

Роман «Еврей Зюсс» (1925) посвящён Германии XVIII века. История еврейского финансиста, сделавшегося первым министром у герцога Вюртембергского и проводившего жестокую, разорительную для народа политику, повернута Фейхтвангером так, чтобы «исторический пессимизм» получил моральное и философское оправдание. Роман принес автору мировую известность. Фейхтвангера за этот роман обвиняли как в еврейском национализме, так и в антисемитизме.

Фейхтвангер продолжил работу над еврейской темой в своей трилогии об иудейско-римском историке Иосифе Флавии; первая часть романа — «Иудейская война» — вышла в 1932, вторая — «Сыновья» — в 1935, заключительная часть — «Настанет день» — в 1945 г.

После прихода к власти в Германии Гитлера писатель эмигрирует во Францию, где в 1936 году выходит его новый роман «Der falsche Nero» («Лже-Нерон»), в котором под маской жестокого и лживого римского императора выведен образ современного фюрера.

Фейхтвангер написал ряд романов о современности. Эти вещи глубоко злободневны. Им свойственны публицистичность и памфлетность. В романе «Успех» представлена жизнь Баварии 1919—1923 гг. Послевоенный экономический, политический и моральный кризис. Подготовка и проведение «пивного путча». Фейхтвангер дал сатирический портрет «фюрера» Руперта Кутцнера. В романе — ведущая тема отвлеченной «справедливости», воплощенная в борьбе за освобождение Крюгера, заключенного в тюрьму из политических соображений — на основании лжесвидетельства. В романах «Семья Опперман» (в издании 1933 г., вышедшем в Амстердаме, произведение называлось «Семья Оппенгейм», как и в довоенных советских изданиях романа) и «Изгнание» развернута «современная история» Западной Европы — на фоне крушения буржуазной демократии в Германии и установления нацистской диктатуры.

«Москва. 1937»

Писатель-антинацист приобрёл известность в СССР и по приглашению советского правительства в 1937 году два месяца провёл в СССР, был принят Сталиным. Книга «Москва 1937», рассказывающая о жизни в Советском Союзе, Сталине и показательных судебных процессах в СССР (Фейхтвангер лично присутствовал на Втором Московском процессе), была издана в Москве массовым тиражом. Причём В. С. Молодцову пришлось по заданию Сталина обеспечить за одни сутки организацию печати книги.

Книга вызвала противоречивую реакцию в мире, подвергалась критике как наивная апологетика сталинского режима. В отличие от Андре Жида, чьи «Возвращение из СССР» и особенно «Поправки к моему „Возвращению из СССР“» вызвали сильнейшее недовольство в Союзе, Фейхтвангер возлагавшиеся на него надежды оправдал. В СССР и раньше издавались его произведения [primo.nlr.ru/primo_library/libweb/action/search.do?fn=search&ct=search&initialSearch=true&mode=Advanced&tab=default_tab&indx=21&dum=true&srt=rank&vid=07NLR_VU1&frbg=&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%28199949086UI0%29=title&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%281UIStartWith0%29=contains&vl%28freeText0%29=%D1%84%D0%B5%D0%B9%D1%85%D1%82%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80&vl%28boolOperator0%29=AND&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%28267247494UI1%29=title&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%281UIStartWith1%29=contains&vl%28freeText1%29=&vl%28boolOperator1%29=AND&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%28267247768UI2%29=title&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%281UIStartWith2%29=contains&vl%28freeText2%29=&vl%28boolOperator2%29=AND&vl%28199890271UI3%29=lsr07&vl%28199890271UI3%29=title&vl%28199890271UI3%29=lsr24&vl%281UIStartWith3%29=contains&vl%28freeText3%29=1935&vl%28boolOperator3%29=AND&vl%28199950180UI4%29=all_items&vl%28199950185UI5%29=all_items&vl%28422913607UI6%29=all_items&Submit=%D0%9F%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA (каталог РНБ)], было начато издание собрания его сочинений.

Последние годы творчества

В послевоенные годы, живя в США, писатель пришёл к пониманию того, что творцами истории являются народные массы. Эта мысль, ставшая для него итоговой, проходит через все его поздние произведения, углубляя их реализм и сообщая им оптимистичность, не свойственную его раннему творчеству.

Если в ранний период духовного развития для Фейхтвангера идея общественного прогресса представлялась по меньшей мере сомнительной, то истинным героем его поздних произведений стал «…тот незримый кормчий истории, который был открыт в восемнадцатом столетии, в девятнадцатом тщательно изучен, описан и превознесён, с тем чтобы в двадцатом быть тяжко клеветанным и отвергнутым: прогресс».

Фейхтвангер решительно выступал против усиления международной реакции, против пропаганды холодной войны. Он пишет пьесу «Помрачение умов, или Дьявол в Бостоне», в которой разоблачает организаторов «охоты на ведьм» — процессов над жертвами комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. В последних своих романах, «Испанская баллада», и «Иеффай и его дочь», Фейхтвангер развивал идеи прогресса и гуманизма. В 1954 году Лиону Фейхтвангеру исполнилось семьдесят лет. И именно в это время он, как писал Томас Манн в своей статье «Друг Фейхтвангер», с раннего утра и далеко за полдень диктовал стенографистке, пожалуй, самое своё молодое произведение «Испанскую балладу», поэтическую повесть о любви испанского короля Альфонсо VIII к дочери севильского купца Ракели, прозванной в народе Фермоза — красавица.

В СССР после 1946 года [primo.nlr.ru/primo_library/libweb/action/search.do?fn=search&ct=search&initialSearch=true&mode=Advanced&tab=default_tab&indx=1&dum=true&srt=rank&vid=07NLR_VU1&frbg=&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%28199949086UI0%29=title&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%281UIStartWith0%29=contains&vl%28freeText0%29=%D1%84%D0%B5%D0%B9%D1%85%D1%82%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80&vl%28boolOperator0%29=AND&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%28267247494UI1%29=title&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%281UIStartWith1%29=contains&vl%28freeText1%29=&vl%28boolOperator1%29=AND&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%28267247768UI2%29=title&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%281UIStartWith2%29=contains&vl%28freeText2%29=&vl%28boolOperator2%29=AND&vl%28199890271UI3%29=lsr07&vl%28199890271UI3%29=title&vl%28199890271UI3%29=lsr07&vl%281UIStartWith3%29=contains&vl%28freeText3%29=1946&vl%28boolOperator3%29=AND&vl%28199950180UI4%29=all_items&vl%28199950185UI5%29=all_items&vl%28422913607UI6%29=all_items&Submit=%D0%9F%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA (Каталог РНБ)] книги Фейхтвангера не издавались, а он сам в советской прессе подвергался жесткой критике. С 1955 года возобновилось массовое изданий произведений Фейхтвангера [primo.nlr.ru/primo_library/libweb/action/search.do?fn=search&ct=search&initialSearch=true&mode=Advanced&tab=default_tab&indx=1&dum=true&srt=rank&vid=07NLR_VU1&frbg=&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%28199949086UI0%29=title&vl%28199949086UI0%29=creator&vl%281UIStartWith0%29=contains&vl%28freeText0%29=%D1%84%D0%B5%D0%B9%D1%85%D1%82%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80&vl%28boolOperator0%29=AND&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%28267247494UI1%29=title&vl%28267247494UI1%29=lsr24&vl%281UIStartWith1%29=contains&vl%28freeText1%29=&vl%28boolOperator1%29=AND&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%28267247768UI2%29=title&vl%28267247768UI2%29=lsr24&vl%281UIStartWith2%29=contains&vl%28freeText2%29=&vl%28boolOperator2%29=AND&vl%28199890271UI3%29=lsr07&vl%28199890271UI3%29=title&vl%28199890271UI3%29=lsr07&vl%281UIStartWith3%29=contains&vl%28freeText3%29=1955&vl%28boolOperator3%29=AND&vl%28199950180UI4%29=all_items&vl%28199950185UI5%29=all_items&vl%28422913607UI6%29=all_items&Submit=%D0%9F%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA (Каталог РНБ)].

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Семья

• Брат — Людвиг Фейхтвангер (Ludwig Feuchtwanger, 1885—1947), немецкий юрист и литератор.
  • Племянник — Эдгар Фейхтвангер (Edgar Feuchtwanger, род. 1924), британский историк, мемуарист.
• Брат — Мартин Фейхтвангер (Martin Feuchtwanger, 1886—1952), немецкий писатель, журналист и издатель.

Библиография

Романы

• «Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ» (нем. Die häßliche Herzogin, 1923)
• «Еврей Зюсс» (нем. Jud Süß, 1925)
• «Зал ожидания» (нем. Wartesaal, 1930 — 1939)
  • «Успех» (нем. Erfolg, 1930)
  • «Семья Опперман» (нем. Die Geschwister Oppermann, 1933)
  • «Изгнание» (нем. Exil, 1939)
• «Иосиф Флавий» (нем. Flavius Josephus, 1932 — 1945)
  • «Иудейская война» (нем. Der jüdische Krieg, 1932)
  • «Сыновья» (нем. Die Söhne, 1935)
  • «Настанет день» (нем. Der Tag wird kommen, 1945)
• «Лже-Нерон» (нем. Der falsche Nero, 1936)
• «Братья Лаутензак» (нем. Die Brüder Lautensack, 1943)
• «Симона» (нем. Simone, 1943)
• «Лисы в винограднике» (нем. Die Füchse im Weinberg, 1947)
• «Гойя, или Тяжкий путь познания» (нем. Goya oder der arge Weg der Erkenntnis, 1951)
• «Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо» (нем. Narrenweisheit oder Tod und Verklärung des Jean-Jacques Rousseau, 1952)
• «Испанская баллада (Еврейка из Толедо)» (нем. Die Jüdin von Toledo, 1954)
• «Иеффай и его дочь» (нем. Jefta und seine Tochter, 1957)

Прочее

• Джулия Фарнезе (1915)
• Царь и танцовщица (1917)
• Персы, по Эсхилу (1917)
• Мир, по Аристофану (1918)
• Военнопленные (1919)
• Томас Вендт др. название 1918 год(1920)
• Американец, или Расколдованный город (1921)
• Будет ли амнистирован Хилл? (1926)
• Калькутта, 4 мая (1927)
• Нефтяные острова (1927)
• [lib.ru/INPROZ/FEJHTWANGER/moscow1937.txt Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей.] Перевод с немецкого «Художественная литература» 1937
• Статьи журнала «Ворт» (1936—1939)
• [web.archive.org/web/20090218072603/vive-liberta.narod.ru/biblio/fhtv.htm#capet Вдова Капет (1956)]
• Чёрт во Франции (1941)
• Помрачение умов, или Дьявол в Бостоне (1948)
• Одиссей и свиньи, или О неудобстве цивилизации
• Дом на Зелёной улице
• Рассказ о физиологе докторе Б.
• Верный Петер
• Второе рождение господина Ханзике
• Тётя Вруша
• Пари
• Кельнер Антонио

Издания на русском языке

• Полное собрание сочинений. — М.: Гослитиздат, 1938—1939 (вышли только тома 1 и 8)
• Еврей Зюсс. — Л.: Красная газета, 1929
• Еврей Зюсс. Книги 1-2. — Рига, 1929
• Безобразная герцогиня [Маргарита Маульташ]. — Л.: Художественная литература, 1935
• Семья Оппенгейм. — М.: Гослитиздат, 1935
• Успех. — Л.: Гослитиздат, 1935
• Успех. Книги 1-2. — Л.: Гослитиздат, 1935
• Два рассказа. — М.: Жургаз, 1936 (б-ка «Огонёк»)
• Еврей Зюсс. — М.: Жургаз, 1936
• Еврей Зюсс. — Л.: Художественная литература, 1936
• Калькутта 4 мая. — М.: Жургаз, 1936
• Семья Оппенгейм. — М.: Гослитиздат, 1936, 374 с.
• Семья Оппенгейм. — М.: Гослитиздат, 1936, 416 с.
• Иудейская война. Перевод В. Вальдман. — М.: Жургаз, 1937
• Иудейская война. Пер. В. Станевич. — М.: Художественная литература, 1937
• Лже-Нерон. Пер. И. Горкиной и Э. Розенталь. — М.: Жургаз, 1937
• Лже-Нерон. Пер. В. Вальдман. — Л.: Гослитиздат, 1937
• Москва. 1937. — М.: Гослитиздат, 1937, 120 с.
• Москва. 1937. — М.: Художественная литература, 1937. — 96 с.
• Новеллы. — Л.: Гослитиздат, 1937
• Семья Оппенгейм. — Архангельск, 1937
• Семья Оппенгейм. — Иркутск, 1937
• Семья Оппенгейм. — Киров, 1937
• Семья Оппенгейм. — Красноярск, 1937
• Семья Оппенгейм. — Новосибирск, 1937
• Семья Оппенгейм. — Хабаровск, 1937
• Сыновья. — М.: Гослитиздат, 1937
• Успех. — Л.: Гослитиздат, 1937
• Васантасена. Пеп. — Л.: Гослитиздат, 1938
• Еврей Зюсс. — Хабаровск, 1938
• Новеллы. — Л.: Гослитиздат, 1938
• Сыновья. — М.: Жургаз, 1938
• Изгнание. — М.: Гослитиздат, 1939
• Симона. — М.: ГИХЛ, 1946
• Гойя или Тяжкий путь познания. — М.: Изд. иностранной литературы, 1955
• Гойя или Тяжкий путь познания. — Киев, 1956
• Мудрость чудака. — М.: Изд. иностранной литературы, 1956
• Братья Лаутензак. — М.: Гослиздат, 1957 (Роман-газета)
• Лже-Нерон. — Краснодар, 1957
• Сны Симоны Машар. — М.: Искусство, 1957 (в соавторстве с Б. Брехтом)
• Гойя или Тяжкий путь познания. — Таллин, 1958
• Испанская баллада. — М.: Изд. иностранной литературы, 1958
• Успех. — Л.: Гослитиздат, 1958
• Собрание сочинений в шести томах — М.: Художественная литература, 1988 - 1990

Фильмография

• Гойя, или Тяжкий путь познания
• Семья Оппенгейм
• Братья Лаутензак (3 серии, 1973, ГДР)

См. также

• Еврей Зюсс (фильм, 1934) (Jew Suss, Великобритания) — фильм Лотара Мендеса.
• Еврей Зюсс (фильм, 1940) (Jud Süß, Третий рейх) — фильм Файта Харлана.

Ссылки

• [www.lib.ru/INPROZ/FEJHTWANGER/ Фейхтвангер, Лион] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.lionfeuchtwanger.ru/ Лион Фейхтвангер — русскоязычный сайт писателя. Биография. Электронное собрание сочинений. Скачивание в различных форматах. Фотогалерея. Статьи. Стихи. Форум]
• [web.archive.org/web/20090218072603/vive-liberta.narod.ru/biblio/fhtv.htm#capet Фейхтвангер, Лион. Вдова Капет (пьеса в 3 действиях)]
• [www.lechaim.ru/ARHIV/106/geyne.htm Фейхтвангер, Лион. Генрих Гейне и Оскар Уайльд. Психологическое исследование]
• [www.evreikrug.com/ Лион Фейхтвангер — Роман «Иосиф Флавий»]
• [web.archive.org/web/20090218072603/vive-liberta.narod.ru/biblio/fhtv.htm#capet Фейхтвангер, Лион. Вдова Капет (пьеса в 3 действиях)]

Отрывок, характеризующий Фейхтвангер, Лион

– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.