Лисаневич, Дмитрий Тихонович

Дмитрий Тихонович Лисаневич
Дата рождения	1778(1778)
Дата смерти	20 июля (1 августа) 1825(1825-08-01)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	17-й егерский полк, 9-й егерский полк, 12-я пехотная дивизия, 7-я пехотная дивизия, войска Кавказской линии
Сражения/войны	Русско-персидская война 1796, Русско-персидская война 1804—1813, Русско-турецкая война 1806—1812, Кавказская война
Награды и премии	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1804), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1810), Золотое оружие «За храбрость» (1811)

Дмитрий Тихонович Лисаневич (1778 — 20 июля 1825) — генерал-лейтенант, один из выдающихся деятелей Кавказской войны.

Биография

Родился в 1778 году в бедной дворянской семье Воронежской губернии; кроме русской грамоты, его ничему не обучали.

На военную службу он поступил в 1793 году рядовым в Кубанский егерский корпус, в рядах которого участвовал в персидском походе графа Зубова, отличился при взятии Дербента и за бой под Алпанами был произведён в офицеры.

По расформировании Кубанского егерского корпуса Лисаневич был зачислен в 17-й егерский полк, с которым перешёл в Грузию и здесь под начальством Цицианова, Лазарева и Карягина прошел отличную боевую школу. В 1803 году он был уже майором, а в 1804 году за штурм Гянджи, во время которого, командуя батальоном в чине подполковника, он первым взошел на городскую стену, был 24 февраля награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 646 по кавалерскому списку Судравского и № 1548 по списку Григоровича — Степанова)

За отличное мужество, оказанное им при взятии штурмом крепости Ганжи, где он по взятии первой башни был командирован ко второй и третьей башням, коими и овладел, невзирая на сильно производимый неприятелем огонь.

3 апреля 1805 года Лисаневич был назначен командиром 17-го егерского полка, 23 апреля 1806 года произведён в подполковники и 12 декабря 1807 года — в полковники.

Летом 1806 года Лисаневич оказался замешан в темной истории со смертью карабахского хана Ибрагима. Российский историк А. В. Потто повествует об этом так: «Ибрагим, не рассчитывая на собственные силы, пригласил к себе персиян, обещая сдать им Шушу и выдать малочисленный русский гарнизон, стоявший в крепости, под командой майора Лисаневича. Измена хана была обнаружена вовремя, и Лисаневич приказал арестовать его, чтобы тем отнять у него средства к побегу. Но в произошедшей при этом стычке и хан и его любимая дочь были, к несчастью, убиты случайными солдатскими пулями. Убийство хана русскими, взволновавшее умы во всей стране, было весьма неприятно Гудовичу, и на пост Лисаневича был назначен генерал-майор Небольсин». Однако в Актах Кавказской археографической комиссии об этом событии сообщается иначе: Из отношения графа И. В. Гудовича к министру иностранных дел барону А. Я. Будбергу: «Хан Карабагский, как видно из рапорта ген.-м. Небольсина, секретно разведывавшего о всех обстоятельствах сего важного происшествия, убит понапрасну подполк. Лисаневичем, об отдании коего под следствие я с сею же эстафетою всеподданнейше доношу Е. И. В.».

Во время войны с Персией в 1807—1810 годах, 28 сентября 1808 года, выдержав при Кара-Бабе с одним батальоном пехоты нападение всей персидской армии, Лисаневич нанёс ей поражение, а затем у той же Кара-Бабы вторично разбил персов.

Назначенный за эти подвиги 21 января 1809 года шефом 9-го егерского полка, Лисаневич принял видное участие в покорении Имеретии, в 1810 году явился героем победы при Ахалкалаках и в том же году с двумя егерскими ротами усмирил Кубинское ханство и выручил русские войска, осажденные в Кубе. За эти дела он был пожалован орденом св. Владимира 3-й степени, чином генерал-майора и золотой саблей с надписью «За храбрость» и бриллиантовыми украшениями (9 июля 1811 года).

Бдительная охрана русских границ со стороны Бамбака и Шурагеля, дело под Паргитом в Карсском пашалыке, экспедиция в Эриванское ханство и замечательный ночной переход от Мигри до Корчевани по горам в 1812 году, заселение обширной Лорийской степи и принятие Карабагского ханства в русское подданство — таковы были дальнейшие подвиги и заслуги Лисаневича. Его имя наводило страх на туземных жителей, которые прозвали его «Дели-майором», то есть бешеным майором. 22 октября 1810 года произведён в генерал-майоры.

В наступившую Отечественную войну его тянуло с Кавказа в Россию, чтобы принять участие в отражении нашествия Наполеона, но, несмотря на неоднократные просьбы о переводе его в действующую армию, ходатайства его оставались без удовлетворения, и лишь при заключении Туркманчайского мира ему удалось прибыть в Санкт-Петербург, откуда в 1815 году он отправился на Рейн в качестве начальника 12-й пехотной дивизии и оставался с ней во Франции до 1818 года.

Пользуясь свободным от службы временем, Лисаневич объехал, под чужим именем, в сопровождении переводчика, большую часть Франции и ознакомился с законами и внутренним управлением её. По возвращении из Мобежа в Россию он назначен был начальником 7-й пехотной дивизии, а в 1824 году по личному избранию императора Александра I был назначен командующим войсками на Кавказской линии и произведён в генерал-лейтенанты.

Лисаневич приехал на Кавказ в марте 1825 года и застал линию в тяжёлом положении: закубанские черкесы громили русские поселения, Кабарда была объята восстанием. Едва Лисаневич принялся за усмирение Кабарды, как в Чечне вспыхнул бунт и грозил всколыхнуть весь Дагестан. Лисаневич поспешил в Чечню на выручку гарнизона Герзель-аула, который был спасён, но 18 июля 1825 года там от руки одного из фанатиков-горцев погиб генерал Греков и сам Лисаневич был тяжело ранен. Дата и место смерти Лисаневича по разным источника разнится, в ряде энциклопедических изданий называются 18 июля (ВЭС, Леер) и 22 июля (РБСП) в Герзель-ауле, Потто говорит что Лисаневич был перевезён в крепость Грозную и там скончался 24 июля; место похорон его неизвестно, называются как Грозный, так и Георгиевск.

Его сыновья, Дмитрий и Симеон, также служили в русской императорской армии и были генерал-майорами.

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Т. 2. Л—Я. М., 2009
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Потто В. А. [www.runivers.ru/lib/book4747/ Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях: в 5 томах]. — 2-е изд. — СПб.: Тип. Е. Евдокимова, 1887. — Т. 2 Ермоловское время.
• Лисаневичи // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869
• Лисаневич, Дмитрий Тихонович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Энциклопедия военных и морских наук. Под редакцией Г. А. Леера.

Отрывок, характеризующий Лисаневич, Дмитрий Тихонович

– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…