Лисса

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лисса
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Лисса (др.-греч. Λύσσα «бешенство»), от λύκος, «волк», — в древнегреческой мифологии божество[1], персонификация бешенства и безумия. Порождена Нюктой и Ураном[2]. Насылает безумие на Миниад из Орхомена[3], на собак Актеона, на Геракла, который убивает своих детей. Действующее лицо трагедии Еврипида «Геракл». В этой трагедии богиня Гера приказывает Лиссе лишить героя рассудка. В приступе безумия Геракл убивает жену и детей. Для того, чтобы прекратить приступ безумия, Афина ударом огромного камня повергает Геракла в тяжёлый сон[4].



Интерпретация

В древнегреческом эпосе состояние боевого исступления обозначалось словом λύσσα, то есть «ярость воителя, который благодаря ей становится неуязвимым и уподобляется волку или псу»[5]. Это состояние исступления сопрождалось не только "бешенством", но и потерей осознания своего "Я" и ощущением подчинения чужой (божественной) воле: «Отвагу, позволявшую воину совершать столь блестящие подвиги, он черпал в своего рода экзальтации, воинском неистовстве (lyssa), в которое он был ввергнут помимо своей воли, вдохновленный богом (menos)"[6].

В «Илиаде» слово λύσσα и его производные три раза относятся к Гектору (I 239; 305; N 53) и один раз к Ахиллу (Ф 542 — 543), т. е. к самым выдающимся героям обеих воюющих сторон. "Лучшее описание состояния, называемого λύσσα, содержится в стихах 237 — 239 IX песни «Илиады»: Έκτωρ δέ μέγα σθένεϊ βλεμεαίνων I μαίνεται έκπάγλως, πίσυνος Διί, ούδέ τι τίει I άνέρας ούδέ θεούς· κρατερή δέ έ λύσσα δέδυκεν — «Гектор же, весьма кичась силой, ужасно неистовствует, уповая на Зевса, и ни во что не ставит ни мужей, ни богов, ведь его охватила мощная λύσσα». Позже, когда это слово утеряло своё специфическое значение, связанное с воинской доблестью, оно продолжало относиться к священному иступлению вакханок[7].

Напишите отзыв о статье "Лисса"

Примечания

  1. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.58
  2. Еврипид. Геракл 824, 845
  3. Эсхил. Шерстечесальщицы, фр.169 Радт
  4. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/2960/%D0%9B%D0%98%D0%A1%D0%A1%D0%90 Энциклопедия мифологии]
  5. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII-VII вв. до н. э. в античной литературной традиции: фольклор, литература и история. Москва, Берлин: Палограф, 2005, глава «Другие свидетельства о воинах-псах»
  6. Вернан Жан-Пьер, Происхождение древнегреческой мысли, стр.12
  7. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII-VII вв. до н. э. в античной литературной традиции: фольклор, литература и история. Москва, Берлин: Палограф, 2005, глава «Другие свидетельства о воинах-псах».


Отрывок, характеризующий Лисса

– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.