Лиственный лес

Ли́ственный лес — лес, состоящий из лиственных пород деревьев и кустарников. Также называют листопадным или летнезелёным за характерный ежегодный сброс листьев перед наступлением холодов.

На долю лиственных лесов в Европе приходится 24 %.

Распространение

Зона лиственных лесов лучше развита в Северном полушарии и расположена южнее зоны бореальных хвойных лесов умеренно холодного климата, южная граница которых проходит между 50° и 60° северной широты, но не охватывает всю территорию собственно умеренной зоны. Она включает Западную Европу (к северу от 43°—44° северной широты), Центральную Европу, Южную Скандинавию, выклинивается в Восточной Европе до Южного Урала, узкой полосой проходит в широтном направлении по югу Западной Сибири и после перерыва — широкой (до 1000 км) меридиональной полосой вдоль побережья Восточной Азии от Янцзы до 54° северной широты; изолированные участки этой зоны есть на Кавказе и Южной Камчатке.

В Европе лиственные леса заходят далеко на север, в западной части своего ареала даже севернее 58° северной широты, что связано с благоприятным влиянием Гольфстрима. Лиственные леса в Европе простираются вдоль атлантического побережья, начиная от северной части Пиренейского полуострова и кончая Южной Скандинавией; в Восточной Европе, где чувствуется влияние континентального климата, лиственные леса начинают выклиниваться уже в районе Днепра; таким образом область распространения их на Европейском континенте напоминает по форме треугольник. В Западной Европе лиственные леса представлены приатлантическими верещатниками, как крайней степенью деградации лиственного леса, леса сохранились в таком густонаселённом районе, как Центральная Европа, лишь небольшими ограниченными зонами, к востоку их сменяют смешанные леса.

В Северной Америке лиственные леса развиты на восточном побережье, где они тянутся полосой до 1000 км от Северной Флориды (от нижнего течения реки Огайо и склонов южной части Аппалачей) до 50° северной широты (к югу от провинции Онтарио и южной части провинции Квебек). Лиственные леса в Северной Америке и Восточной Азии ограничены с юга субтропическими влажными лесами Флориды или Восточного Китая, а с севера — бореальными хвойными лесами; в переходных зонах преобладают смешанные леса.

В Южном полушарии лиственные леса встречаются в южной части Среднего Чили и на Огненной Земле. Южная граница лиственных лесов в Чили проходит в продольной долине по 41°30' южной широты, в береговых хребтах — по 40° южной широты, на западном склоне Анд — по 39° южной широты. Эти леса также имеются на двух высоких вершинах берегового хребта Кампана и Роблес, далеко севернее основной зоны, между 39° и 40° южной широты они переходят на аргентинскую сторону Анд.

Климат

Зона распространения лиственных лесов характеризуется умеренным климатом, с чередованием летнего, осеннего, зимнего и весеннего периодов. Полуостровной характер Западной Европы обуславливает влияние океана на климат. Преобладающие западные ветра приносят влагу внутрь континента, а господствующие тёплые океанические течения предотвращают образование льдов у побережья Западной Европы южнее мыса Нордкап. В западной части Европы зимние температуры на 20° выше средней температуры для соответствующей широты. Чем дальше вглубь континента, тем сильнее проявления континентального климата с холодной зимой и жарким летом. Нулевая изотерма, ограничивающая безморозный климат, проходит от мыса Нордкап в Норвегии к югу до Гамбурга и Альп, пересекает Балканы и Крым, доходит до города Баку на Каспийском море. Безморозный период длится от 200—208 дней на западе до 120 дней на востоке европейской части зоны лиственных лесов. Средняя температура летом на 55° северной широты составляет 21 °C, в то же время на Средиземноморском побережье бывают три жарких месяца, когда температура превышает 21 °C. Годовое количество осадков в горах и на части западного побережья превышает 1500 мм в год. В Пиренеях, Альпах, Карпатах и на Кавказе имеются места, где годовое количество осадков составляет до 1000—1200 мм в год. На большей части территории Европы годовое количество осадков составляет от 500 до 1000 мм в год. Относительно мягким климатом характеризуется Дальний Восток России, где оказывает влияние Тихий океан.

В Северной Америке климат неодинаков в разных районах из-за большого размера континента. В зоне умеренного климата летние периоды жарче, а зимы холоднее, чем в Европе. Преобладающие северо-западные ветры дуют с Тихого океана и создают на западном побережье мягкий и ровный климат. В этой и других прибрежных зонах атмосферные осадки обильные, внутри континента осадков выпадает меньше.

Характеристики

Леса этого типа высокие, 25—40 м, представлены в основном двумя ярусами деревьев, ярусом кустарников и травянистым покровом, в котором можно также выделить два — три яруса по высоте трав. Характерной чертой лиственного леса является преобладание видового разнообразия трав над разнообразием деревьев.

Деревья лиственного леса сильно ветвятся (до 6—8 порядков), образуя густую крону. Листовые пластинки деревьев обычно простые, лопастные или зубчатые по краю, изредка сложные. Они тонкие и не приспособлены для перенесения ни сильных засух, ни морозов, поэтому при наступлении неблагоприятного периода сбрасываются, зимой все деревья лиственного леса сбрасывают листву.

Лиственные леса делятся на

• широколиственные, в которых деревья верхнего яруса имеют листья крупного и среднего размера, они отличаются высокой теневыносливостью и требовательностью к почве, светолюбивы, к ним относятся дуб, клён, липа, ясень, вяз. Широколиственные леса растут в условиях сравнительно мягкого климата, лишённого континентальности;
• мелколиственные леса, в которых преобладающие древесные породы имеют мелкие листовые пластинки, это берёзовые, осиновые и ольховые леса. Мелколиственные леса более светолюбивы и менее требовательны к плодородию почвы, они также более морозоустойчивы.

Кроме того лиственные леса подразделяются на монодоминантные и полидоминантные. Леса Северной Америки, Чили и Восточной Азии полидоминантные, представлены многими породами деревьев, а в Европе, Сибири, на Камчатке и Огненной Земле монодоминантные, в них отдельные виды деревьев преобладают или образуют своего рода зоны.

Широколиственные буковые и мелколиственные леса имеют всего один древесный ярус и слаборазвитый ярус кустарников, который может и отсутствовать. Буковые тенистые леса с мощной лесной подстилкой чаще других лишены второго яруса, кустарников и травянистого покрова, образуя так называемые мёртвопокровные бучины. Второй ярус в других широколиственных лесах состоит из деревьев меньшей высоты. В таких лесах почти всегда хорошо развит подлесок из кустарников.

В тёплых областях лиственного леса (приатлантическая Западная Европа, восточная часть Китая, Южные Аппалачи, Крым и Кавказ) во втором древесном ярусе, среди кустарников и трав встречаются вечнозелёные виды, а также лианы, как деревянистые, так и травянистые, представленные немногими листопадными видами из семейств Бобовые, Жимолостные, Виноградовые, Бересклетовые и некоторых других.

Леса могут быть первичными, или коренными и вторичными. Вторичные леса чаще бывают мелколиственными и возникают на месте уничтоженных пожарами, в результате нападения вредных насекомых, вырубки их человеком и по другим причинам хвойных и широколиственных лесов. Деревья мелколиственных лесов более светолюбивы и зимостойки, а также не требовательны к почве по сравнению с широколиственными деревьями, поэтому они появляются первыми во вторичных лесах, на местности с изменённым микроклиматом в результате гибели коренных лесов. По этой же причине берёзы и осины растут на окраинах коренных хвойных и широколиственных лесов.

Несмотря на ежегодный опад листьев, в этих лесах, подстилка развита слабо, так как в условиях достаточно тёплого климата она быстро разлагается. Почва в таких лесах, в отличие от хвойных, в основном близка нейтральной по кислотности, что обеспечивает условия для формирования гумуса земляными червями и бактериями. По этой причине почти весь лиственный опад разлагается, образуя плодородный гумусовый горизонт. Опавшие осенью листья покрывают поверхность почвы ровным слоем и препятствует произрастанию мхов, поэтому в лиственном лесу мхи растут только у оснований деревьев или на выступающих местах.

Почвы в лесах умеренной зоны могут быть подзолистые, лессивированные, парабурозёмы, бурые лесные почвы, тёмно- и светло-серые лесные почвы, ранкеры, гумусированные карбонатные почвы, глеевые почвы и слаборазвитые почвы местообитаний пионерных пород.

Особый микроклимат, создаваемый в лиственном лесу, создаёт условия для поселения грибов, ягод, различных травянистых растений. В лесу обитают многочисленные полезные и вредные насекомые, птицы и другие животные. Все обитатели лиственного леса существуют во взаимной зависимости и образуют целостную экосистему лиственного леса.

Состав

Флора

Флористическое богатство и состав лиственных лесов зависят от широты и удалённости от океана. Состав европейско-сибирской части этих лесов, особенно их древесного яруса, значительно обеднён вследствие развития в четвертичный период покровного оледенения. За исключением бука, граба и двух видов дуба, ни одна древесная порода не доминирует в этих лесах. Ясень, клён, а также липа и вяз встречаются в этих лесах часто, остальные виды имеют подчинённое значение.

Лиственные леса Северной Америки и Восточной Азии, в том числе Дальнего Востока России, являющиеся остатками аркотретичной флоры плиоцена, отличаются исключительным разнообразием видового состава и самобытностью флоры и фауны. Колхидские леса также представляют собой остатки аркотретичной флоры.

Деревья и кустарники

В Центральной Европе доминантной деревообразующей породой является бук. Бук теряет своё господство в приатлантических областях и в засушливых частях Центральной Европы, например в Верхнерейнской низменности и в междуречье Заале и Эльбы, в Средней Чехии и Южной Моравии. Бук нередко образует верхнюю границу горного лесного пояса. На увлажнённых и лёгких песчаных почвах, на сухих скалах развиваются дубово-грабовые леса. К востоку от границы распространения бука начинает господствовать граб. Это наблюдается в междуречье Вислы, Среднего Днестра и Днепра. Реликтовый грабовый лес сохранился около Донца. Далее к востоку граб вытесняется дубом черешчатым.

Почти всю Русскую равнину, за исключением Прикарпатья и Предуралья, занимают восточноевропейские дубовые леса, образующие узкую полосу между степью на юге и смешанными лесами на севере. Они создают здесь особую зону, встречаясь отдельными участками к северу и к югу от неё. В древостое этой зоны господствует дуб обыкновенный с примесью липы, ясеня, ильма, клёна остролистного и полевого. На западе к этим породам присоединяются граб, явор, черешня и некоторые другие виды. В южных районах к дубу примешивается берест, а в долинах рек — вяз гладкий и ольха чёрная. В подлеске преобладают лещина, бересклет бородавчатый и боярышник. К северу, югу и особенно к востоку древостой заметно обедняется, многие спутники дуба встречаются всё реже или вовсе исчезают. В Заволжье, например, нет ясеня, клёна полевого, зато чаще начинают встречаться липа, ильм и клён остролистный.

Леса из ольхи чёрной встречаются на террасных понижениях больших рек и по долинам мелких речушек. Особенно они распространены в Полесье и Мещёре, где реки имеют слабовыработанные долины с низкими берегами. Леса из чёрной ольхи обычно приурочены к территориям с проточным увлажнением и богатыми почвами. Иногда их относят к низинным болотам.

Подзона монодоминантных лиственных лесов, представленная в Европейской части России в основном буком и дубом, охватывает западное предгорье Карпат, Восточные Карпаты, Прикарпатскую равнину, Подольскую и Бессарабскую возвышенности, Молдавию, Львовскую, Тернопольскую и Хмельницкую области, Крым, а также часть Северного Кавказа (до 600—800 м над уровнем моря) и Закавказья. В Прикарпатье распространены леса из дуба, бука и вяза. Восточноевропейские леса отделены степной зоной от лиственных лесов северного склона гор Крыма и Кавказа. Здесь зональность выражена в обратной последовательности: степь сменяется лесостепью, затем южнее идут лиственные леса, дубовые леса, которые сменяются буковыми лесами вплоть до колхидских лесов.

На Бессарабской и Каменец-Подольской возвышенностях произрастают дубы черешчатый и скальный, в южной части — дуб пушистый, явор, берёза. Важную роль играет также граб.

Леса из дуба пушистого (средиземноморское низкорослое дерево до 8—10 м высотой) растут преимущественно в Крыму (в основном на южном склоне Главной гряды, в нижней его части) и на севере Черноморского побережья Кавказа (в районе Новороссийска). Ему сопутствуют грабинник, клён полевой, берест, кевовое дерево, вяз пробковый, ясень остроплодный (Fraxinus angustifolia subsp. oxycarpa), можжевельник красный. Кое-где к ним примешивается можжевельник древовидный. В подлеске встречаются скумпия, бирючина, кизил, сумах дубильный, держидерево, иглица, шиповники и боярышники. Леса из пушистого дуба встречаются также в Молдавии и в предгорных районах Дагестана.

Леса из дуба скального обычны в Горном Крыму (преимущественно на северных склонах) и на Северном Кавказе (в нижнем горном поясе, до 600—800 м над уровнем моря). Дубу скальному сопутствуют дуб обыкновенный, берест, клён полевой, яблоня дикая, черешня, груша и виды бука. Подлесок очень разнообразен и состоит из лещины, бересклета европейского, кизила, свидины и других. Часто кустарниковый ярус выражен слабо. В некоторых районах Предкавказья (бассейн Кубани) подлесок образован рододендроном жёлтым. В приморских районах Южного Крыма в можжевелово-дубовых лесах растут вечнозелёные земляничное дерево и ладанник.

В Закавказье широко распространены дуб грузинский (Quercus petraea subsp. iberica) и бук восточный с примесью явора, клёна полевого, береста, каштана. Часто в этих лесах развит второй ярус большей частью из грабинника. В подлеске растут лещина и рододендрон жёлтый, в Западном Закавказье ещё и рододендрон понтийский, иглица и некоторые другие кустарники. Бук восточный часто встречается и на Северном Кавказе. В Карпатах буковые леса образованы буком европейским с примесью граба, явора, дуба скального, клёна остролистного и других пород; местами к ним присоединяются ель и пихта. Кустарники обычно растут отдельными экземплярами и не образуют сплошного яруса.

В Крыму буковые леса занимают в основном северные склоны гор. Примесью к ним являются липа, ясень, граб, осина. Кустарниковый ярус почти всегда отсутствует.

На Кавказе буковые леса произрастают в среднем поясе гор — от 500 м над уровнем моря до верхней границы лесного пояса. Кроме бука здесь встречаются граб, липа, явор, ясень и другие породы.

В Западном Закавказье к ним присоединяется каштан. Кустарникового яруса обычно нет, только в Западном Закавказье развивается вечнозелёный подлесок из лавровишни, рододендрона понтийского, черники кавказской и падуба.

Ближе к верхней границе леса буковые леса и в Крыму, и на Кавказе приобретают характер низкорослых криволесий с густым и разнообразным травостоем.

Небольшие островки буковых лесов встречаются в Подолии и Молдавии.

Северные монодоминантные леса образуют горные пояса на Урале и Сихотэ-Алине — из липы, на Алтае и в Саянах — из берёзы и осины.

Очень своеобразны леса из дуба каштанолистного в Талышских горах в южной части Азербайджана. К дубу примешивается, наряду с грабом и несколькими видами клёна и груши, некоторые субтропические породы: акация шёлковая, зельква, хурма, инжир гирканский; второй ярус образует парротия; кустарниковый ярус состоит из иглицы гирканской, даная, мушмулы, глоговины, падуба, боярышника; из лиан встречаются сассапариль и ежевика.

В Колхиде и других районах Закавказья встречаются первичные леса из ольхи бородатой (Alnus glutinosa subsp. barbata) с подлеском из самшита, падуба. Особый климат Колхиды способствует произрастанию различных видов древесных лиственных растений, включая и вечнозелёные. Среди них много реликтов третичного периода и эндемиков. Колхидские леса тянутся от Колхиды через всю Малую Азию вдоль южного побережья Чёрного моря и делятся на собственно колхидскую, или колхидо-средиземноморскую, нижнюю ступень и более высокорасположенную колхидо-центральноевропейскую ступень. В нижней ступени господствуют дуб, каштан и липа серебристая. В верхней ступени доминирует бук, в более освещённых местах вместе с ним растут граб, хмелеграб, клён полевой и другие. Для обеих ступеней колхидских лесов характерно наличие вечнозелёного подлеска, представленного рододендроном понтийским, падубом остролистным и другими. В некоторых местах рододендрон образует непроходимые заросли. Из лиан на осветлённых местах встречаются сассапариль и ежевика.

В Западном Предуралье основной лесообразующей породой становится липа, к которой в большом количестве примешиваются вяз и клён остролистный. Подлесок образован лещиной, жимолостью лесной, черёмухой и некоторыми другими кустарниками. Липовые леса встречаются кое-где и к западу от реки Белой.

Северная монодоминантная подзона в Сибири постепенно выклинивается вплоть до Среднесибирского плоскогорья и состоит из берёзовых и осиновых лесов. Берёзовые леса составляют 60 % всей площади лиственных лесов территории бывшего СССР, осиновые — до 13 %, затем — дубовые и буковые леса. На севере таёжной зоны России распространены леса из берёзы пушистой, в средней и южной части — леса из берёзы поникшей и осины. Большие массивы таких лесов, являющихся вторичными, существуют возле крупных промышленных центров Европейской части России, Урала и Алтая. В полосе южной тайги в подлеске берёзовых лесов встречаются липа, клён остролистный, орешник, бересклет бородавчатый, жимолость. Берёзовые и осиновые леса юга Западной Сибири являются коренными, они тянутся широкой полосой от Урала до Минусинской котловины и заменяют отсутствующую в Западной Сибири зону широколиственных лесов. Основу западносибирских осиновых лесов составляют берёза повислая, осина, а также берёза пушистая. На дренированных участках распространены березняки-зелёномошники. На менее дренированных плоских участках водоразделов встречаются березняки-долгомошники. Самые увлажнённые березняки водоразделов заняты сфагновыми березняками. На севере этой зоны распространены высокоствольные леса с подлеском из черёмухи, рябины, различных видов шиповника и ив. В Западной Сибири и Горной Шории встречаются острова липовых лесов, основу которых составляет липа сибирская.

Вторичные леса из ольхи серой встречаются только в зоне хвойных лесов и только на месте ельников. В северной части тайги в них обычен подлесок из можжевельника. Нередко сероольшанники встречаются на опушках между хвойным лесом и лугом.

На Дальнем Востоке леса этой подзоны в основном липовые. Они составляют нижний лесной пояс предгорий Сихотэ-Алиня и Малого Хингана. «Парковые» берёзовые леса занимают большую часть Камчатки и северное побережье Охотского моря от Ямской губы до Охотска, встречаются также на Сахалине и Курильских островах. Основу их составляет берёза каменная — медленно растущее дерево, достигающее высоты 12—15 м, иногда 20 м. У морского и океанского побережья и у верхней границы леса стволы берёз нередко сильно искривлены. В подлеске растет рябина бузинолистная, шиповник тупоушковый, бузина камчатская, ольха кустарниковая, на опушках и в редкостойных лесах развивается мощное высокотравье из шеламайника камчатского, борщевика сладкого, крестовника коноплеволистного, недоспелки камчатской, морковника, дудника медвежьего. На юго-западе острова Сахалин и на южных Курилах (остров Кунашир) растут хвойно-широколиственные леса, древостой которых составляют клены мелколистный и жёлтый, ильмы японский и долинный, дуб тонкокудрявый, пихта сахалинская и ель Глена, калопанакс, яблоня сахалинская, вишня Максимовича и многие другие виды. На Кунашире встречается магнолия обратнойяцевидная — теплолюбивое рекликтовое дерево. В подлеске произрастают различные виды бересклета, шиповник тупоушковый, вишня курильская, аралия, рододендрон Фори (Кунашир), многочисленны лианы — токсикодендрон восточный, актинидия коломикта и острая, лимонник китайский, гортензия черешковая и др. Также для лесов Сахалина и Курил характерно высокотравье, подобное камчатскому, только с ещё большим набором видом.

На Дальнем Востоке России на равнинах Приамурья и предгорьях Буреинского хребта, а также в Приморье (в предгорьях Сихотэ-Алиня) до высоты 200—300 м над уровнем моря растут широколиственные полидоминантные леса. Занимаемая ими территория не подвергалась оледенению, и эти леса обладают очень богатой растительностью, здесь можно встретить реликты третичного периода, но очень мало видов, свойственных европейским лесам. Древостой образуют дуб монгольский, липа амурская, липа Таке, клён мелколистный и ложнозибольдов, берёза ребристая, даурская и маньчжурская (Betula platyphylla subsp. mandshurica), граб, ясень носолистный, калопанакс. Из кустарников особенно часто встречаются рододендрон, леспедеца, лещина маньчжурская и разнолистная, спирея уссурийская, бересклет малоцветковый, чубушник, дейция амурская (Deutzia parviflora var. amurensis), аралия маньчжурская, жимолость Максимовича. Местами обильно разрастаются лианы: виноград амурский, актинидия коломикта, лимонник китайский, краснопузырник, виноградовник и др. В пойменных лесах растут вяз, ясень маньчжурский, орех маньчжурский.

В Северной Америке основными породами в лиственных лесах являются дуб, кария, каштан благородный, орех чёрный, липа, ясень, вяз, ближе к северным районам региона преобладают бук и клён. Деревья и кустарники в этих лесах очень разнообразны и многие аборигенные виды не известны в Европе, в то же время немало европейских пород интродуцировано в Северную Америку.

В Чили лиственные леса образуют растения рода Южный бук «робле», а южнее и в более высоком поясе гор «раули». В подлеске встречаются многие вечнозелёные виды. Леса «робле» очень похожи на на наиболее хорошо развитые дубовые леса Центральной Европы. Деревья достигают здесь высоты 39—40 м. Высота «раули» такая же. Поражают очень мощные стволы. Ствол одного дерева может обхватить руками 13 человек. «Раули» по своему облику напоминают буковые леса. Такие же леса сохранились в западной части острова Южный Новой Зеландии.

Травянистые растения

Травянистый покров в лиственных лесах хорошо развит и богат видами. Здесь в условиях сильного затенения и хорошего развития листовой подстилки растут травы с широкими и тонкими листовыми пластинками, в основном геофиты, среди них много эфемероидов, использующих для цветения период длинного светового дня, когда деревья и кустарники ещё не покрылись листвой и не заслоняют собой свет. Они запасают питательные вещества в корневищах, клубнях и луковицах, находящимися на небольшой глубине. Небольшой слой лесной подстилки способствует её быстрому прогреву весной, когда солнечные лучи ещё не задерживаются листвой деревьев и достигают поверхности почвы. В этот период лесные геофиты быстро выпускают олиственные побеги и цветут. После цветения и запасания подземными органами питательных веществ все надземные органы этих растений отмирают, растения переходят в период покоя. Все травянистые растения лиственных лесов очень требовательны к почве. После того, как древесные растения покроются листвой, освещённость почвы и травянистого покрова в лесу не только ухудшается, но и становится неравномерной, что отражается на характере распределения травяного покрова. Травяной покров хорошо развит на освещённых участках, в затенённых местах растут лишь немногие растения, которые чаще всего не плодоносят. Несмотря на это, лесные травы относятся к теневыносливым растениям. Различия же в видовом составе дубовых, буковых, берёзовых и других лиственных лесов зависят в первую очередь от условий освещённости. Затенённость и защита от ветра, создаваемые в лесу, способствуют постоянству влажности у поверхности почвы, поэтому травянистые растения в лесу ещё и гигрофиты.

В дубовых лесах среди трав преобладают сныть, медуница неясная, пролесник, копытень, подмаренник душистый, звездчатка ланцетовидная, яснотка зеленчуковая, фиалка удивительная. Из злаков часто встречаются мятлик лесной, бор, костёр Бенекена, коротконожка лесная, овсяницы гигантская и высокая, среди осок — осока лесная и особенно обильная местами осока волосистая. В более северных районах и пойменных дубравах много папоротников: кочедыжник женский, страусник, щитовник мужской. Из эфемероидов широко распространены гусиный лук жёлтый, хохлатка плотная, чистяк весенний, ветреница лютичная. В более западных дубравах обычны, кроме того, зубянки пятилисточковая (Dentaria bulbifera) и луковичная (Dentaria quinquefolia), пролески двулистная и сибирская, хохлатка Маршалла, местами черемша.

В лиственных лесах Прикарпатья и Предкавказья, кроме обычных дубравных тенелюбивых растений, в изобилии растут воробейник пурпурно-синий, шалфей клейкий, медуница мягкая, подлесник, ясенец, чина чёрная, осока горная и другие. Из злаков чаще встречаются мятлик лесной, ежа, коротконожки лесная и перистая, вейник тростниковый. Из эфемероидов можно увидеть пролеску сибирскую, чистяк, ветреницы, хохлатки, гусиные луки, сердечники.

В липовых лесах Предуралья травяной покров образуют подмаренник душистый, звездчатка ланцетовидная, фиалка удивительная, копытень, сныть и другие обычные для лиственных лесов тенелюбы. На более влажных местах растут чистец лесной, недоспелка копьевидная, борец высокий, короставник татарский, некоторые папоротники.

В лесах из пушистого дуба всюду обычен плющ. В более влажных тенистых местах растут коротконожка лесная, ежа, окопник крымский и другие лесные травы. В разреженных светлых лесах преобладают чий костеровидный, типчак, пырей средний и суховыносливое разнотравье.

В лесах Талышских гор травяной покров обычно слабо развит и образован в основном злаками: коротконожкой лесной, ежой, мятликом лесным и осоками — лесной и расставленной, а также первоцветом разноцветным, фиалкой каспийской, папоротниками и другими.

В колхидских лесах на стволах деревьев обычен плющ, тамус и обвойник, хмель, а в заболоченных местах встречаются осока ложносытевая, рогоз широколистный и папоротники — орляк, листовик сколопендровый и другие. На стволах и ветвях деревьев поселяются многочисленные эпифитные мхи и папоротник многоножка. В лесах из ольхи бородатой в травяном покрове преобладает страусник.

В карпатских буковых лесах кроме обычных для лиственных лесов трав — сныти, подмаренника, пролесника, копытня — встречаются растения, свойственные тёмнохвойным лесам, например, кислица. В буковых лесах Крыма травостой образован мятликом лесным, подлесником, подмаренником, пролесником и другими тенелюбивыми травами, из эфемероидов характерна зубянка пятилистная. В травяном покрове кавказских буковых лесов можно встретить подмаренник, подлесник, мятлик лесной, вороний глаз, овсяницу горную, купену многоцветковую и папоротники: кочедыжник женский, щитовник мужской и страусник. Из эфемероидов особенно много гусиных луков, пролесок, подснежников, зубянок, медвежьего лука, дряквы.

В горных дубовых лесах преобладают вейник тростниковый, коротконожки лесная и перистая, подмаренник душистый, душица, буквица лекарственная, псоралея смолистая, зверобой, марьянник, дорикниум и другие.

Во вторичных лесах из пушистой берёзы почва покрыта зелёным мхом, здесь сохраняются многие растения, характерные для еловых и сосновых лесов и поселяются луговые травы. В полосе южной тайги во вторичных берёзовых лесах в травяном покрове встречаются виды, характерные для дубрав: яснотка зеленчуковая, медуница неясная, осока волосистая, чина весенняя и другие, мхов здесь гораздо меньше. На месте липовых и дубовых лесов обычно возникают березняки со снытью. Для зоны широколиственных лесов характерны вторичные осиновые леса со снытью и осокой волосистой.

В северной части западносибирских берёзовых лесов преобладают вейник наземный и тростниковый, сныть, костяника, вороний глаз. Многие берёзово-осиновые леса водоразделов заболочены, в них в изобилии растёт осока дернистая.

Для травяных каменноберёзников характерны дудник медвежий, борщевик рассечённый, крестовник пальмовидный, таволга камчатская. На самых влажных местах преобладают шеломайник и разные виды хвощей. В горах Сихотэ-Алиня для каменноберёзовых лесов обычен бадан толстолистный.

В широколиственных лесах Дальнего Востока среди трав преобладают самобытные виды, лишь немногие травянистые растения встречаются как в европейских, так и в дальневосточных лесах: папоротники щитовник мужской, страусник и некоторые другие, овсяница гигантская, подмаренник душистый, печёночница. Травянистый покров богат и разнообразен, здесь растут осоки, полыни, бубенчики, атрактилодес, ясенец, ирис одноцветковый, марьянник, горошки, сподиопогон, ландыш и другие.

Грибы

К лиственным лесам приурочены грибы из класса почвенных сапротрофов, подгруппы Лесные почвенные сапротрофы, обитающие на опаде и на почве в лесу. Грибы-сапротрофы поселяются на мёртвой древесине деревьев и разрушают её, при этом на поверхности стволов они образуют многолетние плодовые тела. На мёртвых берёзах особенно часто встречаются сероватые, многолетние, копытообразные плодовые тела трутовика настоящего и белые пробковые однолетние плодовые тела трутовика берёзового. Очень широко распространена губка дубовая (Daedalea quercina), растущая на пнях и отмерших стволах широколиственных пород (дуба, бука, каштана). Но наиболее многочисленны в лиственном лесу микоризные грибы, образующие микоризы на корнях лиственных деревьев. Почва в лесу, особенно вблизи корней деревьев, пронизана грибницей микоризных грибов, а на поверхности появляются многочисленные плодовые тела этих грибов: это подберёзовик, подосиновик, сыроежки и другие грибы. Если подосиновик вступает в симбиотические отношения со многими видами лиственных деревьев (осина, тополь, ива, дуб, бук, граб, берёза), то подберёзовик только с берёзой. Съедобные грибы рода Меланогастер (Melanogaster) с полуподземными плодовыми телами образуют микоризу преимущественно с корнями лиственных деревьев. Меланогастер сомнительный (Melanogaster ambiguus) особенно часто встречается в дубовых и грабовых лесах. Ложнодождевик бородавчатый вступает в симбиоз только с деревьями широколиственных пород. Чёрный трюфель растёт в лесах вместе с дубом, буком, грабом в основном на юге Франции, белый трюфель, произрастающий на территории бывшего СССР, растёт в лиственных лесах с берёзой, тополем, ильмом, липой, ивой, рябиной, боярышником.

Фауна

Фауне лиственных лесов свойственна сезонность, это связано с сезонными изменениями климата и с тем, что в зимний период лес, лишённый листвы, не обеспечивает надёжное укрытие лесным обитателям. В лиственном лесу обитают в основном перелётные птицы, также характерны виды птиц, живущие в дуплах и кронах деревьев. Многие птицы лиственного леса радуют нас своим пением, излюбленным местообитанием знаменитых своим пением соловьёв (восточного, или курского соловья и западного соловья) являются лиственные леса Европы. Дрозд рябинник и чечётка любят селиться в берёзовых лесах. Малая мухоловка облюбовала исключительно буковые леса Германии. Европейские лиственные леса служат излюбленным местообитанием для завирушек лесных, синиц лазоревка и князёк, дубоносов. Такие перелётные птицы, как иволги и соловьи, прилетают с юга самыми последними, когда покрывшиеся листвой деревья предоставляют достаточную защиту их гнёздам. Берёзовые рощи являются излюбленным местообитанием остающегося на зимовку в лесах тетерева-косача, важным объектом промысла, который зимой питается почками, а весной серёжками берёзы и ольхи.

Из млекопитающих широколиственным лесам отдаёт предпочтение благородный олень, он встречается на юге Сибири, Дальнем Востоке, Кавказе, по всей Западной Европе, в Южной Скандинавии, в Северной Америке и других местах, предпочитая разреженные участки леса с густым подлеском. Светлых лесов с хорошо развитыми подлеском и подростом придерживается и косуля, она питается растительной пищей, в том числе листьями лиственных деревьев.

В лесной почве живёт множество насекомых, среди них связанные с корневой системой растений (личинки жуков долгоносиков, златок), обитатели разлагающихся органических остатков (личинки жуков бронзовок, многих мух), а также различные хищные насекомые, например, жужелицы. В лесной подстилке обитают насекомые-стратобионты, другую экологическую нишу занимают насекомые-хортобионты — обитатели травянистого покрова, тамнобионты — обитатели кустарников и дендробионты — обитатели деревьев. Среди обитателей травянистых растений встречаются как насекомые, держащиеся на поверхности растений и питающиеся этими растениями или другими насекомыми; так и обитатели толщи листьев, стеблей, бутонов, плодов, вызывающих разрастание тканей растений — галлов. Внутри ствола и ветвей деревьев живут личинки жуков-короедов, жуков-лубоедов и жуков-заболонников, а также жуки-усачи или дровосеки и личинки жуков златок. Свои обитатели находятся и у отмершей древесины — насекомые-ксилобионты: некоторые жуки, муравьи, пчёлы. В кронах деревьев лиственного леса живут листогрызущие формы насекомых: жуки-листоеды и их личинки, гусеницы бабочек и другие. Окукливание же листогрызущих насекомых происходит под чешуйками на стволах деревьев, или в почве, или в растительных остатках на её поверхности.

Лиственные деревья могут сильно пострадать от поедания их вредными листогрызущими насекомыми, такими как яблоневая моль, непарный шелкопряд, тутовая пяденица и другими. Но, кроме вреда, насекомые оказывают и пользу лесным растениям. Насекомые способствуют расселению растений по территории. Велико значение насекомых-опылителей в жизни растений, при этом создаются симбиотические отношения между ними.

Текущее состояние

В наше время эти леса растут в самых развитых и густонаселённых странах планеты: Германия, Франция, Польша, Белоруссия, Чехия, Словакия, Молдова северо-восток США, Корея, Приморский край России (на юге), КНР и др. Это обуславливает сильное давление со стороны цивилизации на них. В естественных условиях лиственные леса лучше всего развиваются на равнинных участках, где они не подвергаются влиянию застойного увлажнения или грунтовых вод, на почвах ни слишком бедных и ни слишком тяжёлых, с хорошо сформированным профилем. Такие почвы наиболее пригодны для земледелия и распахивались в первую очередь. Поэтому лиственные леса на этих почвах были со временем почти полностью уничтожены и их место заняли пашни.

На Британских островах, в Испании, Франции, Италии и Греции леса были почти полностью уничтожены в результате длительного лесопользования, расчистки территорий для сельскохозяйственных целей и прочего. В настоящее время в Европе лиственные леса занимают лишь 25 % всей территории, на маломощных почвах и крутых склонах гор, на тяжёлых переменновлажных или бедных почвах, то есть в таких местах, которые менее пригодны для сельскохозяйственного использования. На месте уничтоженных лесов в настоящее время также развиваются луга, состоящие из злаков и различных двудольных травянистых растений. В прибрежных районах Западной и Центральной Европы наряду с лугами развиваются вересковые пустоши, или верещатники.

В Швеции и Финляндии сохранилось около половины лесного фонда. Эти две страны, наряду с Россией, являются наиболее лесообеспеченными районами Европы.

На Европейской части России широколиственные леса сохранились лишь многочисленными островками, разделёнными окультуренными территориями. Наиболее крупные дубравы сохранились благодаря тому, что они входили в стратегическую «засечную черту» Русского государства, оберегая его от набегов кочевников и охранялись государством, например, известные Тульские засеки. Но и в те времена, вероятно, леса не были сплошными и были приурочены к возвышенностям, а в низинах сочетались с участками луговых степей.

На территории бывшего СССР из-за выпаса скота и вырубки пушистый дуб, возобновляясь порослью, приобретает форму кустарника и леса из него превращаются в труднопроходимые заросли кустарников, или шибляк. То же самое, по-видимому, происходит и в других средиземноморских странах, где имелись леса из пушистого дуба.

На месте вырубленных еловых лесов возникают вторичные леса из серой ольхи. В результате естественного развития они могут со временем смениться коренными лесами, но чаще всего такие леса из-за дальнейшей вырубки коренных лесов, частого выпаса скота и пожаров разрастаются и занимают большие площади, как например, на северо-западе Европейской части России.

В Северной Америке леса занимают менее половины той площади, которую они занимали 300 лет назад, когда на континент сошли первые колонизаторы. Леса уничтожались для очистки территории в связи с ростом населения и заселения освобождаемых площадей, а также для хозяйственного использования.

Лиственный лес в искусстве

Лиственный лес необыкновенно красив и постоянно меняет свой облик: весной он расцвечен всеми красками от цветущих трав, кустарников и свежей ярко-зелёной листвы, летом он привлекает своей зеленью и прохладой, ягодами, грибами, осенью переливается всеми красками уходящего лета, зимой от покрывающего деревья инея напоминают зимнюю сказку. Лиственные леса служили источником вдохновения для многих живописцев. Известный русский художник Шишкин И. И. написал несколько картин с названием «Лиственный лес» (1873 г., 1890 г., 1897 г.), «Группа лиственный деревьев и камни», а также картины с изображением лиственного леса «Берёзовый лес» (1871 г.), «Лес вечером», «К осени» (1880 г.), «Заросший пруд у опушки леса. Сиверская» (1883 г.), «Дождь в дубовом лесу» (1891 г.), «Буковый лес в Швейцарии» (1863 г. и 1863—1864 гг.), «В роще» (1865 г.), «Женщина с мальчиком в лесу» (1868 г.), «Пейзаж с гуляющими» (1869 г.), «Ручей в берёзовом лесу» (1883 г.), «Дубовая роща» (1887 г.), «Дубы. Вечер» (1887 г.), «Дубы» (1864 г.), «На лесной меже» (1878 г.), «Облака над рощей» (1878 г.), «Опушка лиственного леса» (1895 г.), «Отдых в лесу» (1865 г.), «Роща у пруда» (1896 г.), «Ручей в лесу» (1870 г.), «Тевтобургский лес» (1865 г.), «У ручья» (1883 г.), «Лиственный лес» (1880—1890 гг.), «Лиственный лес на скалистом берегу. Валаам» (1859 г.), «Лес перед грозой» (1872 г.), «Дубовый лесок в серый день» (1873 г.), «На покосе в дубовой роще» (1874 г.), «Пасека в лесу» (1876 г.), «Старые липы» (1894 г.), «Берёзовая роща» (1896 г.), «Лесная поляна» (1897 г.).

Несколько картин известных русских художников с названием «Лес» изображают лиственный лес: Шишкина И. И. (1870 г.), Жуковского С. Ю. (1910 г. и без даты), Сомова К. А. (1900 г.), Л. Л. Каменева (1874 г.), Батурина В. П. (1929 г.).

Клодт М. К. изобразил лиственный лес на картине «Дубовая роща» (1863 г.), Боголюбов А. П. — «Лес в Веле. Нормандия» (1871 г.), Куинджи А. И. — «Берёзовая роща» (1879 г. и 1901 г.), «Берёзовая роща. Пятна солнечного света» (1890—1895 гг.), «Лесная поляна» (1887 г.), «Лесное озеро. Облака» (1882 г.), «Роща» (1900 г.), Васнецов В. М. — «Дубовая роща. Абрамцево» (1883 г.), Аммон В. Ф. — «На опушке леса. Полдень» (1871 г.), Щедровский И. С. «Дорога в лесу (с фигурами)» (1836 г.), Дюккер Е. Э. «Полдень в лесу» (1866 г.), Саврасов А. К. — «Летний день. Дорога на берегу реки» (1856 г.).

Осенний лиственный лес изображён на картинах известных русских художников: Поленова В. Д. «Золотая осень» (1893 г.), Левитана И. И. «Золотая осень» (1895 г.), «Последние лучи солнца. Осиновый лес» (1897 г.), «Октябрь. Осень» (1891 г.), «Дубовая роща. Осень» (1880 г.), «Осень. Охотник» (1880 г.), «Дуб на берегу реки» (1887 г.), Куинджи А. И. «Осень» (1890-е гг.), Остроухова И. С. «Золотая осень» (1887 г.), Мясоедов Г. Г. «Осеннее утро» (1893 г.), Жуковский С. Ю. «Осень. Дорога» (1910 г.), Киселёва А. А. «Осень в лесу» (1908 г.); зимний лес — на картинах: Левитана И. И. «Зимой в лесу» (1885 г.) и Астальцева В. В. «Февральское солнце. Кунцево» (1958 г.), Саврасова А. К. «Зимний пейзаж. Иней» (1870-е гг.); весенний лес — на картинах: Левитана И. И. «Весна в лесу» (1882 г.), Саврасова А. К. «Весна» (1883 г.), Мясоедова Г. Г. «Лесной ручей. Весной» (1890 г.).

Лиственный лес изображён и на других картинах Левитана И. И.: «Тропинка в лиственном лесу. Папоротники» (1895 г.), «У омута» (1892 г.), «Берёзовая роща» (1889 г.), «Опушка леса. Этюд» (1880-е гг.).

Литература

• Тимонин А. К. Ботаника в четырёх томах. Том 3: Высшие растения. — М.: Издательский центр «Академия», 2007. — С. 331—332. — 352 с.
• Вальтер Г. Растительность земного шара. Эколого-физиологическая характеристика: Том II. Леса умеренной зоны. — М.: Прогресс, 1974. — 422 с.
• Древесные породы мира. Том 2 / Под. ред. Г. И. Воробьёва. — М.: Лесная промышленность, 1982. — 352 с.
• Древесные породы мира. Том 3 / Древесные породы СССР / Под. ред. К. К. Калуцкого. — М.: Лесная промышленность, 1982. — 264 с.
• Алексеев Ю. Е. и др. Широколиственные леса // [herba.msu.ru/shipunov/school/books/trav_rast_sssr1971_1.djvu Травянистые растения СССР. В 2 т] / Отв. ред. доктор биол. наук Работнов Т. А. — М.: Мысль, 1971. — Т. 1. — С. 30—38. — 487 с. — 60 000 экз.
• Алексеев Ю. Е. и др. Мелколиственные леса // [herba.msu.ru/shipunov/school/books/trav_rast_sssr1971_1.djvu Травянистые растения СССР. В 2 т] / Отв. ред. доктор биол. наук Работнов Т. А. — М.: Мысль, 1971. — Т. 1. — С. 38—42. — 487 с. — 60 000 экз.
• Горленко М. В., Бондарцева М. А., Гарибова Л. В., Сидорова И. И., Сизова Т. П. Грибы СССР. — М.: Мысль, 1980. — С. 41—51. — 303 с.
• Брем А. Э. Жизнь животных. В трёх томах: Том 2. Птицы. — М.: Terra, 1992. — 352 с. — ISBN 5-85255-130-9.
• Блинников В. И. Зоология с основами экологии: Учеб. пособие для студентов. — М.: Просвещение, 1990. — 224 с. — ISBN 5-09-002688-2.
• Яхонтов В. В. Экология насекомых. — М.: Высшая школа, 1964. — 460 с.
• Кайгородов Д. Беседы о русском лесе: Краснолесье. Чернолесье / Дм. Кайгородов. — СПб.: ФормаТ, 2004. — 304 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-98147-009-7. (в пер.)

Ссылки

• Лиственные леса — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.artsait.ru/art/sh/shishkin/art1.php Картины Шишкина И. И.]  (Проверено 22 декабря 2010)
• [www.artsait.ru/art/s/savrasov/art3.php Картины Саврасова А. К.]  (Проверено 22 декабря 2010)

Отрывок, характеризующий Лиственный лес

Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.