Лист, Джон Эмиль
| Джон Эмиль Лист | |
| John Emil List | |
 В 2005 году | |
| Прозвище |
Чудовище из Уэстфилда |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Причина смерти: | |
| Наказание: | |
| Убийства | |
| Количество жертв: |
5 |
| Период убийств: | |
| Основной регион убийств: | |
| Способ убийств: |
расстрел |
| Оружие: | |
| Дата ареста: | |
Джон Эмиль Лист, также известный как Роберт Питер Кларк и «Чудовище из Уэстфилда» (англ. Bogeyman of Westfield) (17 сентября 1925, Бей-Сити, Мичиган — 21 марта 2008, Трентон, Нью-Джерси) — американский массовый убийца. 9 ноября 1971 года с использованием огнестрельного оружия совершил убийство своей матери, жены и троих детей в их доме в Уэстфилде, штат Нью-Джерси, после чего скрылся. Лист был арестован лишь 1 июня 1989 года после выпуска телепередачи «America’s Most Wanted», посвящённого его убийствам. Был признан виновным во всех убийствах и приговорён к пяти пожизненным срокам. Скончался в тюремной больнице от пневмонии 21 марта 2008 года.[1]
Биография
Джон Эмиль Лист родился 17 сентября 1925 года в городе Бей-Сити, Мичиган, США. Он был поздним и единственным ребенком в семье эмигрантов из Германии — 66-летнего Джона Фредерика Листа и 38-летней Марии Барбары Лист. Оба его родителя были очень набожными и религиозными лютеранами и заставляли ходить его в Воскресную школу и постоянно молиться. В 1943 году Листа призвали в ВМС США, где он к концу Второй мировой войны дослужился до звания второго лейтенанта. В боевых действиях участия не принимал. В 1946 году был уволен в запас. После этого 21-летний Лист поступил в Мичиганский университет, который окончил со степенью бакалавра по бухгалтерскому делу в 1951 году. В этом же году он женился на выпускнице того же университета Хелен Лист (1926—1971). Впоследствии семья поселилась в 19-комнатном доме в городе Уэстфилд, Нью-Джерси, США. Хелен родила ему троих детей: Патрицию Лист (1955—1971), Джона Листа мл. (1956—1971) и Фредерика Листа (1958—1971).
В следующие годы Лист стал религиозным фанатиком и в конце концов решил убить свою семью, чтоб «спасти» её от зла, таившегося в этом мире.
Убийства
9 ноября 1971 года, после того, как Лист отвез своих детей в школу, он вернулся домой. Вооружившись 9 мм полуавтоматическим пистолетом Steyr M1912, который хранился в доме с его увольнения в запас в 1946 году, и достав старый револьвер 22 калибра, ранее принадлежащий его отцу, умершему в 1944 году, Лист пошел в заднюю часть дома, где убил свою 45-летнюю жену Хелен выстрелом в затылок. Затем преступник вернулся к телевизору, где находилась его 84-летняя мать Мария, не слышавшая выстрелов. Он встал перед ней и мгновенно застрелил одним выстрелом в лоб. Затем Лист уселся читать газету. Через несколько часов домой вернулись его 13-летний сын Фредерик и 16-летняя дочь Патриция. Увидев их, Лист убил обоих выстрелами в затылки. Затем убийца отправился к ближайшему банкомату, где обналичил все деньги с семейного банковского счета, и отправился на матч по регби, в котором принимал участие его 15-летний сын, Джон-младший. Посмотрев игру, он забрал сына и отвез домой. Дома он выстрелил в подростка четыре раза — трижды в грудь и сердце и один раз в голову.[2][3]
После убийств он перенес тела жены и детей в зал, а тело матери перенес на чердак. Лист написал 5-страничное письмо, адресованное священнику церкви, которую посещали Листы, и полицейским. В нем он попытался описать все мотивы преступления и попросил прощения. Письмо оставил на своем рабочем столе в кабинете. После этого Лист настроил радио на религиозную волну и, включив свет во всех комнатах дома, покинул его. Он вернулся в школу, где учились его дети, и оставил письмо в администрации, в котором написал, что детей месяц не будет в школе в связи с семейной поездкой в Северную Каролину к родственникам жены. В учебном заведении дети Листа и он сам были на хорошем счету у администрации, и письмо не вызвало подозрений. Затем он отправился на работу жены, где сказал, что она сильно простыла и какое-то время тоже не появится на рабочем месте, и там Листу тоже поверили.
Дальнейшие события
Благодаря усилиям преступника убийство пяти человек никто не замечал почти месяц. Наконец соседи, удивлённые тем, что в доме Листов уже несколько недель без видимой причины круглосуточно горит свет, вызвали полицию, и те, взломав дверь, узнали о произошедшем.
Преступление Листа сразу же получило широкий резонанс в СМИ штата, в масштабах, сопоставимых с Похищением и убийством Чарльза Линдберга-младшего, произошедшим в том же штате 39 годами ранее. По всей стране Листа объявили в розыск. Через сутки полицейские обнаружили его автомобиль на стоянке в Международном аэропорту им. Джона Кеннеди в штате Нью-Йорк. Однако полиции так и не удалось узнать, когда и на какой самолёт сел Лист.
Только через 17 с половиной лет — 21 мая 1989 года — дело Листа было показано в программе «Самые разыскиваемые преступники Америки», и благодаря анонимному звонку 1 июня 1989 года Джон Эмиль Лист был арестован. К этому времени 63-летний преступник сменил имя и фамилию на Роберт Питер Кларк и успел заново жениться на женщине по имени Долорес Миллер. Он был арестован в городе Мидлозен, штат Вирджиния, США, в который переехал из Денвера (Колорадо) в 1980 году. На тот момент он работал в крупной фирме бухгалтером.
Суд
После задержания Лист еще более полугода не признавал вины и говорил о том, что не является убийцей, а просто на него похож. Но наконец 16 февраля 1990 года, после сравнения его отпечатков пальцев с отпечатками пальцев из военного дела Джона Эмиля Листа, он признался в убийстве семьи и в том, кем является на самом деле.
В ходе судебного разбирательства Лист заявлял, что в 1971 году потерял работу и задолжал более 11.000$ по банковскому кредиту, а к тому же узнал, что его жена изменяет ему уже с 1953 года. По собственным словам, это сломало его психику, и он решил убить свою семью. Психиатрическая экспертиза признала, что Лист страдал от легкой формы раздвоения личности, однако был способен отвечать за свои действия.
Во время предпоследнего слушания — 12 апреля 1990 года Лист попросил прощения у всех пострадавших от его преступлений.
1 мая 1990 года суд приговорил Джона Эмиля Листа к 5 пожизненным срокам и дополнительным 18 годам и 5 месяцам тюрьмы.
Смерть
Лист умер от осложнений, вызванных пневмонией, в возрасте 82 лет 21 марта 2008 года в Медицинском центре Сент-Франсис в Трентоне, штат Нью-Джерси. [4] В репортаже о его смерти в ежедневной газете города Ньюарк The Star-Ledger его назвали «Чудовищем из Уэстфилда» (англ. Bogeyman of Westfield). [5] Похоронен рядом с матерью на лютеранском кладбище Сент-Лоренц в городе Франкенмут, штат Мичиган. [6]
Напишите отзыв о статье "Лист, Джон Эмиль"
Примечания
- ↑ Новиков, Кирилл [www.kommersant.ru/doc/2125723 Дело об идеальных убийствах]. Коммерсантъ (4 марта 2013). Проверено 3 июня 2013. [www.webcitation.org/6H6PoAhjQ Архивировано из первоисточника 3 июня 2013].
- ↑ [www.nytimes.com/2008/12/28/magazine/28List-t.html?_r=0 Wanted - The Lives They Lived - Obituaries - The New York Times]
- ↑ [www.trutv.com/library/crime/notorious_murders/family/l]
- ↑ Stout, David (March 25, 2008). [www.nytimes.com/2008/03/25/nyregion/25list1.html?em&ex=1206590400&en=54ef92d43724f8e2&ei=5087%0A "John E. List, 82, Killer of 5 Family Members, Dies"]. The New York Times
- ↑ [blog.nj.com/njv_mark_diionno/2008/03/the_bogeyman_of_westfield_a_gh.html "The bogeyman of Westfield, a ghost story that won't end" by Mark Di Ionno], The Star-Ledger
- ↑ Benford & Johnson (2000), p. 304.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Лист, Джон Эмиль
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
