Литература Бурунди

Литература Бурунди в письменной традиции только формируется, по сей день наиболее значительную роль в литературной жизни страны имеет устная традиция. Серьёзным препятствием на пути развития письменной литературы в Бурунди стал геноцид 1972 года, а затем и гражданская война, шедшая в стране с 1993 по 2005 год.

Устная традиция

В получившей в 1962 году независимость Бурунди общий уровень грамотности оставался невысок ко времени геноцида 1972 года, во результате которого погибло значительное количество грамотных бурундийцев, что на долгие годы сохранило проблемы с распространением письменности. Как результат — развитие литературы продолжалось в устной форме. Популярны в стране пословицы и поговорки, народные песни, поэзия. Тематика произведений традиционна для африканского фольклора: крестьяне и скот, короли и предки.

Письменная традиция

Отсутствие письменной традиции на языках коренных народов Бурунди естественным образом привело к тому, что первые написанные произведения в Бурунди оказались на французском языке. Самым первым стало в 1947 году «Отправление и возвращение коров», написанное священником Мишелем Нтуяхага. В 1949 году составил сборник «Пословицы и поговорки» другой священник, Жан-Батист Нтахокайя, который впоследствии также выступил как один из авторов написанного на кирунди гимна Бурунди.

Важным этапом в развитии бурундийской литературы стали написанные в конце 60-х — начале 70-х годов XX века сборники стихотворений священника Мишеля Кайойя.

Среди важных для бурундийской литературы писателей также следует назвать Джозефа Кимпайе, Жувеналя Нгорванубуса, Эстер Каматари и ряд других.

Отрывок, характеризующий Литература Бурунди

– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.