Литература Намибии

Развивается на английском, немецком и африкаанс.

У истоков намибийской литературы богатый фольклор коренных народов: сказки, пословицы, мифы. Для мифологии бушменов характерны в частности: бык — повелитель дождя и Цагн — первопредок богомол. Цагн повелитель жизни и смерти, он видит во сне прошлое и будущее. От него люди узнали названия местностей, табу, ритуальные танцы. В то же время Цагн комический персонаж-трикстер: похотливый старик и озорник. В мифологии готтентотов (нама) большую роль играет великий вождь и охотник Хейтси-Эйбиб, имеющий черты громовника, умирающего и воскресающего Бога. Ему противостоит олицетворение зла Гаунаб. Этих персонажей упоминает в своих романах южно-африканский писатель Андре Бринк. Можно отметить первопредка народа гереро Мукуру ("очень, очень, старый") Мукуру и его жена — первые люди вышли из священного дерева Омуборобонга. Мукуру устанановил жертвоприношения, табу, инициации, передал своим потомкам священную утварь. Верховным божеством народа дамара является Гамаб. Он живёт "по ту сторону звёзд" окружённый духами предков-"гага". Боевую песню народа гереро приводит В. И. Ленин в "Тетрадях по империализму". Сказки и песни народа овамбо перевёл на русский Юрий Иванович Горбунов.

Первые письменные памятники, созданные намибийцами, относятся к началу позапрошлого века. Это переписка, хроники, своды законов местных вождей (в основном на голландском). Среди них выделяются дневниковые записи Йонкера Африканера опубликованы в Кейптауне в 1929 году.

Уроженец нынешней Ленинградской области Марци Раутанен создал письменность на языке ндонга и перевёл на него Библию.

Становление современной литературы страны тесно связано с борьбой за независимость от ЮАР 1960—1980 гг. Творчество авторов этого периода представлено поэзией, публицистикой, автобиографиями политических деятелей. Из поэтов можно отметить Мвулу Йа Нголу, Дж. Тобиса — их стихи переведены на русский и немецкий языки. Они ориентированы на африканского читателя, из европейской поэзии заимствована главным образом рифма. Проза представлена, в частности, мемуарами лидеров СВАПО: Джон Йа Отто «Поле битвы — Намибия», Виньи Нанди «Разрывая контракт» — издавались в СССР, они дают определённое представление об африканском обществе страны.

Первый намибийский роман «Рождённый Солнцем», из истории каменного века, Джозефа Дишо, также участника движения против апартеида, вышел в 1988 году в Нью-Йорке. Следующее произведение этого автора «Рассеянный Уотерс» появилось в 1993 году в Виндхуке. До этого книги поступали в страну в основном из-за рубежа.

Первый президент страны Сэм Нуйома издал в 2001 году воспоминания: «Там где другие дрогнули…», содержащие, в частности, рассказы о встречах автора с советскими политическими деятелями, например с М. С. Горбачёвым, А. А. Громыко.Автобиографию опубликовал в 2015 г. также многолетний соперник Нуйомы основатель Демакратическаго Альянса Турнхале ,администратор-губернатор страны в колониальную эпоху Дик Мадж.

Габриэла Любовски написала роман «На твёрдой почве» о своём муже Антоне Любовски — белом защитнике прав чёрного населения. Антон Любовски был образованным человеком. Знал произведения А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Гёте, Гейне, Байрона, Гюго. Из современных поэтов можно назвать Кристину Уорнер, Дориан Хаархофа — тесно связан с ЮАР.

Намибия упоминается или является местом действия многих произведении русских, западных или южно-африканских писателей. В частности в «Цусима» А. С. Новикова-Прибоя, «Лезвие бритвы» И. А. Ефремова (описан «Берег скелетов»), «Выбор оружия» Александра Проханова (одним из главных героев является Сэм Нуйома), Уилбура Смита "Охотники за алмазами", Уильяма Малвихилла "В песках Калахари", «Радуга земного тяготения» Томаса Пинчона. Тема Юго-Западной Африки занимает важное место в немецкой литературе. В частности в творчестве Ганса Гримма которого называли немецкий Киплинг и чьи соченении сыграли важную роль в формировании идеологии нацизма. Виндхук, а также восстание нама и гереро поминаются в написанном в Советском Союзе автобиографическом романе "Прощание" поэта-коммуниста автора гимна ГДР Иоганеса Р. Бехера.

Литература

• Грин Лоуренс "Тайны Берега Скелетов: [Сборник] Перевод с англ. [и предисл.] Н. Кривцова, 213, [2] с. ил. 20 см, М. О-во по изуч. тайн и загадок Земли: Фирма "Мистерия" 1993. г."
• Иорданский Владимир Борисович "Звери люди, боги. Очерки африканской мифологиии. М. Наука. Главная редакция восточной литературы 1991 г.", "Мифы и сказки бушменов", М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983. 318 с. («Сказки и мифы народов Востока»), Притворов Андрей Васильевич "Намибия. Справочник" М. "Наука", 1991.

Отрывок, характеризующий Литература Намибии

– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.