Украинская литература

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Литература Украины»)
Перейти к: навигация, поиск

Украинская литература — литература, написанная на украинском языке. В ряде случаев к украинской литературе также причисляются произведения украинских авторов, написанные на других языках.





Развитие старокнижной традиции

Самобытным явлением средневековой литературы являются полемические произведения Ивана Вишенского, Мелетия Смотрицкого, Феофана Прокоповича и др. Вершина давней украинской литературы периода барокко — творчество поэта и философа Григория Сковороды (1722—1794). «Русский Сократ»[1][2] путешествовал по Украине и странам Центральной Европы, чтобы поближе узнать людей. Сквозной для философии Григория Сковороды была проблема счастья, которая мыслилась им через раскрытие божественной сущности человека, выявление таланта, заложенной в неё Богом, обеспечивающий работу по призванию. Слова философа «Мир ловил меня, но не поймал», которые он завещал отчеканить на своей могиле, стали ещё одним свидетельством преданности Григория Сковороды духовной жизни перед земными суетностью и суетою.

Формирование новой украинской литературы

В конце XVIII века бурлескно-травестийная поэма Ивана Котляревского «Энеида» знаменовала появление новейшего литературного украинского языка и начало современной украинской литературы. Это произведение вобрало в себя жемчужины украинского юмора, отразило яркий народный быт. Юмористический и сатирический тон произведений Котляревского был подхвачен другими писателями, прежде всего членами так называемого харьковского кружка (Пётр Гулак-Артемовский, Евгений Гребёнка). К харьковскому кружку принадлежал также Григорий Квитка-Основьяненко — основоположник украинской художественной прозы, который прервал традицию использования украинского языка только в комических жанрах.

XIX век

XIX век — это эпоха становления национального самосознания. Поэтический сборник «Кобзарь» Тараса Шевченко, который вышел в 1840 году, по мнению Юрия Луцкого фактически стал провозглашением литературной и интеллектуальной независимости украинцев[3]. Творчество Тараса Шевченко определило на десятилетия вперёд дальнейшее развитие украинской литературы — не только поэзии, но и прозы и драматургии. Шевченковская поэзия стала важным этапом в развитии украинского литературного языка. Шевченко продолжил процесс его формирования, начатый ещё его предшественниками (Котляревский, Квитка-Основьяненко, поэты-романтики и др.), осуществив её синтез с живым народным языком и обогатив изобразительные возможности украинского художественного слова. Имя Тараса Шевченко стало символом украинской культуры в мире.

Литературный процесс второй половины XIX века формировался под влиянием творчества целой плеяды талантливых писателей — Ивана Нечуй-Левицкого, Марко Вовчок, Панаса Мирного, Михаила Коцюбинского, Ивана Франко, Ольги Кобылянской, Бориса Гринченко и др. Для литературы того времени характерны разнообразие художественных направлений и индивидуальных стилей писательства, использование различных жанров — от эпических романов и повестей к новеллам, фельетонам, рассказам и т. п. Значительная часть писателей этой эпохи вела активную политическую и просветительскую деятельность.

Примером универсальной личности в истории не только украинского, но и мировой культуры является фигура Ивана Франко — поэта, прозаика, драматурга, журналиста, литературного критика, теоретика и переводчика. Творческий задел Ивана Франко поражает своей необъятностью (более 50 томов). Писатель одним из первых начал переводить произведения мировой литературы на украинский язык (Гёте, Генрих Гейне, Байрон).

С появлением на рубеже веков нового поколения авторов украинская литература испытывает влияния европейского модернизма. Наиболее ярко этот подход сказался на творчестве двух ведущих литературных деятелей этого периода — поэтессы Леси Украинки и прозаика Михаила Коцюбинского.

Леся Украинка обогатила украинскую литературу образами мировой литературы и сюжетами из истории, мифологии различных эпох и различных народов мира. Наряду с собственным поэтическим творчеством Леся Украинка занималась переводами. Ей принадлежат замечательные переводы из произведений Гомера, Генриха Гейне, Шекспира, Байрона, Виктора Гюго, египетских и итальянских народных песен, индийский эпос.

Михаил Коцюбинский — автор получившей мировую известность повести «Тени забытых предков», в которой реалистичность в описании крестьянского быта сочетается с поэтическим восприятием жизни.

Советский период

После революции литературный процесс отличался особым драматизмом и сложностью на Украине, как и во всём СССР. С одной стороны украинская литература в это время получила поддержку государства и переживала невиданный расцвет. На богатой литературной палитре сосуществовали различные художественные школы, стили и направления — от радикального пролеткультовства, теоретики которого пропагандировали создание «лабораторным путём» «чисто пролетарской культуры» (Эллан-Блакитный, Игнат Михайличенко, Микола Хвылевой) до футуризма с одной стороны (Михаил Семенко) и неоклассицизма, представители которого ориентировались на создание высокого гармоничного искусства на основе освоения классических образцов мировой литературы, с другой (группа неоклассиков во главе с Николаем Зеровым).

Однако многие представители этой волны украинского возрождения погибли в годы Гражданской войны, голодомора 1932—1933 годов и большевистских репрессий 30-х годов. В 1938—1954 гг. были репрессированы около 240 украинских писателей, хотя многие из них были сторонниками советской власти, воевали за неё, состоялись как писатели уже после революции. Некоторые из них были расстреляны, некоторые так и умерли в заключении, судьба некоторых из них после арестов так и осталась неизвестной. Подвергался аресту и признанный советской властью поэт Максим Рыльский, 10 лет провёл в лагерях по обвинению в участии в мифической Украинской военной организации Остап Вишня, были расстреляны Григорий Косынка, Николай Зеров, Николай Кулиш, Евгений Плужник, Михаил Семенко. Покончил жизнь самоубийством Микола Хвылевый, который пытался спасти многих товарищей. Оказался под запретом и экспериментальный театр «Березиль», а его руководитель — всемирно известный режиссёр Лесь Курбас — был арестован и расстрелян[4].

Несмотря на жёсткие рамки господствующего в советский период стиля социалистического реализма, украинским писателям удалось создавать литературу, которая не потеряла своей актуальности и сегодня. Это, прежде всего, произведения Павла Тычины, Максима Рыльского, Владимира Сосюры, Александра Довженко, Александра Гончара и других.

В 1960-е годы благодаря хрущевской оттепели и определенной либерализации общественно-политической жизни на Украине зародилося мощное художественное движение, представители которого впоследствии получили название «шестидесятников». «Шестидесятники» искали новые формы творчества, новое осмысление национального опыта в рамках тоталитарной системы. К этому поколению принадлежали Василий Стус, Лина Костенко, Василий Симоненко, Григорий Тютюнник, Дмитрий Павлычко, Иван Драч и другие. Активная гражданская позиция привела В. Стуса, как и многих других его коллег по перу, в ряды «диссидентской» интеллигенции, что, в свою очередь, вылилось в аресты и ссылки. В 1970-х годах прокатилась новая волна массовых арестов украинской интеллигенции, многие ведущие писателей были осуждены за «антисоветскую агитацию». Некоторые из них были реабилитированы (в том числе посмертно) в начале 1990-х годов.

Литература украинской диаспоры

Пестра и богата литература писателей украинской диаспоры, которая создавалась на протяжении XX века выходцами с Украины. Среди наиболее ярких её представителей — Иван Багряный, Василий Барка, Богдан Бойчук, Виктор Домонтович, Улас Самчук, Евген Маланюк, Юрий Тарнавский, Эмма Андиевская и многие другие[5].

Современная украинская литература

Какое место я отвожу украинской литературе среди литератур мира? К сожалению, небольшое, она очень мало известна даже в славянских странах, ещё меньше в германских, романских. Хотя сейчас происходит много перемен… и в перспективе лучшие украинские произведения станут известными. Нельзя надеяться, что они станут аж такими влиятельными, как произведения, скажем, Толстого, или Марселя Пруста, или Томаса Манна. Это очень значительные фигуры, таких у нас нет. Пока ещё. Но история не закончилась. И у нас всё ещё впереди. Вполне возможно, что именно наши современники сделают определенный прорыв. На английский язык начинают переводить именно их: Юрия Андруховыча, Оксану Забужко. Вот и у Володымыра Дибровы вышла книга на английском языке. Все эти авторы говорят на художественном языке, который понятен и там.

— Д-р филол. наук С. Д. Павлычко, 13.06.1998 [www.day.kiev.ua/142694/]

Современную украинскую литературу творят такие писатели как Иван Андрусяк, Юрий Андрухович, Наталка Белоцерковец, Дмитрий Билый, Андрей Бондарь, Юрий Винничук, Вира Вовк, Алексей Волков, Богдан Волошин, Павло Вольвач, Григорий Гусейнов, Лариса Денисенко, Любко Дереш, Иван Дзюба, Владимир Диброва, Анатолий Днистровый, Мирослав Дочинец, Евгений Сверстюк, Сергей Жадан, Богдан Жолдак, Оксана Забужко, Юрий Издрик, Александр Ирванец, Юрий Камаев, Ирена Карпа, Евгения Кононенко, Галина Крук, Андрей Курков, Володимир Лис, Иван Малкович, Таня Малярчук, Мария Матиос, Богдана Матияш, Дзвинка Матияш, Константин Москалец, Всеволод Нестайко, Игорь Павлюк, Галина Пагутяк, Юрий Покальчук, Светлана Пыркало, Владимир Рутковский, Николай Рябчук, Катерина Хинкулова, Валерий Шевчук, Василий Шкляр , Аркадій Польшаков и другие.

Современная украинская драматургия

Гильдия драматургов Украины объединяет современных драматургов. "Настало время, — записано в программе Фонда, — приобщиться к всех цивилизованных народов мира, которые управляются единственным морально-эстетическим законом оценки всего художественного наследия своих граждан. Сформулируем этот закон так: художественное произведение, имеющее определенный литературный уровень, который отличается оригинальностью формы, характеров и сюжетных построений и не противоречит основным морально-этическим принципам Человечества, является даром Божьим, духовным достоянием нации ". Альманах выпущенный гильдией объединил 12 авторов. Это драматурги: Ярослав Верещак, Ольга Зоренко, Татьяна Иващенко, Елена Клименко, Василий Кожелянко, Владимир Сердюк, Светлана Лелюх, Виктор Лысюка, Алина Семерякова, Александра Погребинская, Олекса Слепец, Лидия Чупис, Неда Неждана, Аркадій Польшаков.

См. также

Напишите отзыв о статье "Украинская литература"

Примечания

  1. И. И. Кальной, Ю. А. Сандулов. [society.polbu.ru/kalnoi_philosophy/ch40_all.html Философия для аспирантов. От философии сродности до философии общего дела, от монолога к диалогу]
  2. Лосев А. Г. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Losev/skovor.php С. Сковорода в истории русской культуры]
  3. Луцький Ю. Між Гоголем і Шевченком. — К.,1998. — С.140;
  4. [greatukrainians.com.ua/country/ukraine/667.html Лесь Курбас на сайте «Великие украинцы»]
  5. Українська і світова культура. Історія і сучасність. Київ, 1995

Литература

Ссылки

  • [litplayer.com.ua Классические произведения украинской литературы — более 200 аудиозаписей]
  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/UKRAINSKAYA_LITERATURA.html Статья «Украинская литература» в энциклопедии «Кругосвет»]
  • [slovari.yandex.ru/dict/litenc/article/leb/leb-5091.htm Статья «Украинская литература» в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2844 дня))
  • [chtyvo.org.ua/ Е-бібліотека «Чтиво»] — онлайн-библиотека украиноязычных книг


Отрывок, характеризующий Украинская литература

– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…