Эфиопская литература

Эфиопская литература (абиссинская литература) — литература Эфиопии (ранее — Абиссиния).

Древнейшая литература

Культура Эфиопии возникла благодаря смешению семитских племён Хабашат и Геэз с местным негритянским населением, в результате чего образовался эфиопский народ со своей самостоятельной культурой, языком и литературой. Древнейшие эфиопские надписи савейским письмом, сделанные в IV веке до н. э. и найденные в Аксуме, генетически связаны с аравийскими культами.

В первые века нашей эры культура Аксума обогащается эллинистическими влияниями; сюда проникает греческий язык. Официальные надписи в этот период были чаще всего билингвическими — на греческом и южно-арабском языках одновременно. Наиболее известны надписи, относящиеся ко времени правления царя Эзаны — современника и последователя римского императора Константина Великого. От царя Эзаны сохранилось семь надписей: одна греческая, две савейских и пять древнеэфиопских; они свидетельствуют о проникновении христианства в Эфиопию.

Церковная литература

Одновременно с возникновением христианских общин в Эфиопии появляются тексты Библии, сочинения Отцов церкви и богослужебные книги в переводе с греческого и сирийского языков на язык геэз. Эфиопский перевод Библии сложился не сразу, а в результате длительной переводческой и редакторской деятельности книжников. Громадное влияние на эфиопскую литературу оказали апокрифическая литература, в том числе гностического содержания.

Выдающимся литературным памятником этого периода являются евангелия Гаримы. Это самая ранняя иллюминированная христианская рукопись в мире и старейшая эфиопская рукопись. Хранится в монастыре святого Гаримы, близ Адуы. На сегодняшний день рукописи датированы периодом между 330 и 650 годами нашей эры на основе радиоуглеродного анализа, проведённого в Оксфордском университете.

Со второй половины XIII века государственным языком Эфиопии становится амхарский язык, геэз же остаётся литературным языком. Христианская эфиопская церковь, тесно связанная с коптской церковью, в это время определяет развитие эфиопской литературы. Активно переводятся церковно-исторические, канонические, литургические и апокрифические произведения, — главным образом, с арабского, иногда — с уже умирающего коптского языка.

Наряду с переводной литературой в этот периорд появляется оригинальные жития местных святых, в том числе основателей монастырей. Эфиопские жития оригинально соединяют риторические построения, богословские рассуждения и яркие рассказы о чудесах и видениях.

В этот же период появляется и оригинальная церковная поэзия — восхваления, славословия, четверостишия, многие из которых сохранились с нотным сопровождением.

Трактаты

Большое место в истории эфиопской словесности занимает богословская догматическая литература, в том числе полемические трактаты против католичества.

Книга «Фета Нагаст» («Право царей») была составлена в XV — XVI веках на основе компиляции римского и мусульманского гражданских кодексов.

Полемический пафос присущ произведениям сектантской литература, которые отражают духовно-нравственные искания образованного эфиопского общества. В из числе «Исследования» писателя XVII века Зара-Якоба и его ученика Вальда-Хейвата, отрицающие истинность всех существующих религий, догматику, монашество, посты и некоторые другие церковные установления. В религиозных трактатах стефанитов отвергаются почитание креста и Богоматери. Каббалистические и апокалиптические мотивы присущи сочинению Исаака под названием «Таинства неба и земли», написанному в XV веке. Богатую апокрифическую, апокалиптическую и эсхатологическую литературу создали книжники иудействующего племени фалаши.

Историография

Довольно большого развития достигла в Эфиопии в то время историография, возникшая под арабским влиянием. Это арабское влияние сказалось в переводе на эфиопские языки ряда арабских хроник. Оригинальная же эфиопская историография начинается с XIV века, когда борьба Эфиопии с мусульманами вызвала составление хроники, повествующей о победах царя Амда-Сиона (1314—1344), являющейся скорее литературным произведением, чем историческим трудом.

В царствование законодателя Зара-Якоба (1435—1468) появляется серия хроник, захватывающая историю почти всех эфиопских царей. Наибольшего расцвета достигла эфиопская историография в конце XVI и начале XVII вв., когда были написаны художественные и в то же время исторически достоверные большие исторические труды Сарца-Денгеля и Сисинния.

Наконец значительный интерес представляет написанное в конце XVI века священником Бахреем небольшое сочинение о галласах, небольшом племени, жившем близ Эфиопии, с которым эфиопы постоянно воевали.

Своеобразны исторические легенды, среди которых первое место занимает книга «Кебра Негаст» (Слава Царей), повествующая о происхождении эфиопской царской династии от Соломона и царицы Савской и о грядущем соединении церквей. К этому же циклу исторических легенд относится эсхатологический трактат «Сказание Иисуса», повествующий о последних временах, и интереснейшее «Сказание о змие», сохранившееся в житии Исаака Гарима.

Литература на амхарском языке

Начиная с XVI века, постепенно возникает новая литература, пользующаяся живым народным амхарским языком: героические песни, басни, притчи и рассказы. Среди писателей XIX и XX вв., культивирующих народный амхарский язык, следует отметить Такла-Хаймонота, написавшего историю Эфиопии, историков Санеба и Вальда-Марьяма, беллетристов Афауорка, Зауальда и других, пытавшихся создать оригинальную эфиопскую литературу по образцу литератур Западной Европы.

Современная литература

В XX веке произведения эфиопской литературы создаются в основном на амхарском языке. Ещё в конце XIX века при дворе императора Менелика II приобрел известность Гэбрэ Ыгзиабхер, стихи которого распространялись в рукописях.

Основоположником современной эфиопской литературы считается Афэворк Гэбрэ Иесус, который выпустил первое художественное произведение на амхарском языке — историческую повесть «История, рожденная сердцем» (1908). В начале XX века эфиопские писатели отхошли от канонов средневековой книжности, и литература приобрела светский характер, наметился переход от традиционных форм к современным. Наиболее значительный писатель 20—30-х годов XX века — Хируй Вольдэ Селассие, в творчестве которого получили отражение просветительские идеи.

После итало-эфиопской войны 1935—41 годов развитие национальной литературы было связано с деятельностью писателей-просветителей: Кэббэдэ Микаэля, Мэконнына Эндалькачоу, Гырмачоу Тэкле Хауарьята.

В 50—60-х годах XX века вышли книги прозаиков Таддэсэ Либэна, Бырхану Зэрихуна, Абэ Губэня, поэтов и драматургов Мэнгысту Лемма, Цэгайе Гэбрэ Мэдхына, предпочитавших реалистическое изображение действительности, критику монархического строя и феодально-капиталистических порядков, существовавших в стране. В это же время некоторые писатели Эфиопии, призывавшие к революционным преобразованиям, писали книги на английском языке и, как правило, издавали их за границей.

После эфиопской революции в 1974 году некоторые писатели провозгласили своим долгом служение социалистическим идеалам. Популярными стали стихи Асэффа Гэбрэ Мрьяма Тэсэмма, Аяльнэха Мулату. В это же время работали Бырхану Зэрихун, Цэгайе Гэбрэ Мэдхын, Бэалю Гырма. За границами Эфиопии был популярен Нега Мезлекия.

В 1977 году был основан Союз писателей Эфиопии. Его первым руководителем стал Асэффа Гэбрэ Марьям Тэссэма.

См. также

• Эфиосемитские языки

Литература

• Вольпе М. Л. Литература Эфиопии. Очерк. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1981. — 222 с.
• Кобищанов Ю. М. У истоков эфиопской литературы. Аксумская литература. // Литература стран Африки. — М., 1964.
• Тураев Б. А. Исследования в области агиологических источников истории Эфиопии. — СПБ., 1902.
• Тураев Б. А. Из абиссинских исторических легенд. — 1913.
• Тураев Б. А. Абиссинские магические свитки, сборник статей в честь графини П. С. Уваровой. — М., 1916.
• Тураев Б. А. Абиссинская литература. // Литература Востока, сборник статей. — Вып. II. — Петроград, 1920.
• Тютрюмова Т. Л. Развитие эфиопской литературы. // Актуальные проблемы изучения литератур Африки. — М., 1969.
• Чернецов С. Б. Литература Эфиопии. // Литературы Африки. — М., 1979.
• Ягья В. С. Современная литература Эфиопии. // Актуальные проблемы изучения литератур Африки. — М., 1969.
• Nöldecke Theodor. Die Aethiopische Literatur. — Серия «Die Orientalische Literaturen». — Berlin, 1908.  (нем.)
• Вольпе М. Л. Эфиопская литература// Литературный энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1987. — С. 520.

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/dict/litenc/article/le1/le1-0092.htm Абиссинская литература] — статья из Литературной энциклопедии 1929—1939 (автор — В. Авдиев)
• Тураев Б. А. Эфиопская литература // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — Санкт-Петербург, 1890—1907.
• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/EE.phtml?id=2067 Эфиопские хроники. Книга о славе царей]. Восточная литература. Проверено 13 февраля 2011. [www.webcitation.org/61A38gQG6 Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/2682/%D0%AD%D0%A4%D0%98%D0%9E%D0%9F%D0%A1%D0%9A%D0%90%D0%AF Эфиопская литература]. Энциклопедия Кольера. — Открытое общество. 2000.

Отрывок, характеризующий Эфиопская литература

Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.