Мистификация

О мистификациях в Википедии см. Википедия:Не занимайтесь мистификациями.

Мистифика́ция — намеренная попытка введения или введение, множества людей (читателей, зрителей, слушателей, покупателей и так далее), в заблуждение.

Понятие в основном относится к области искусства и не предполагает нанесения вреда обманным путём.

Мистификация в литературе

Литературная мистификация — произведение, приписываемое действительным автором автору иному (реальному писателю, вымышленному лицу, лицу действительному, но не написавшему его) или выдаваемое за произведение «народного творчества» («Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона). Мистификация по природе своей является орудием литературной полемики и политической сатиры, часто использующей пародию. Однако ряд мистификаций, задуманных несомненно как пародические, в литературной практике воспринимались как произведения «серьёзные» («Театр Клары Газуль» и «Гузла» Мериме, в которых пародируется «местный колорит» романтиков). Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Яркие примеры мистификаций в русской литературе — Козьма Прутков, Черубина де Габриак.

Мистификация в музыке

Музыкальная мистификация — сочинение, приписываемое композитором иному, «малоизвестному» композитору, либо подаваемое как «сенсационно обнаруженное» сочинение «знаменитого» композитора. Первой громкой музыкальной мистификацией стала ода Пиндара, якобы обнаруженная Афанасием Кирхером во время его путешествия в 1637-38 гг. по Сицилии. Ода Пиндара, опубликованная в его (огромном) трактате «Универсальная музургия» (1650), долгое время считалась наиболее древним дошедшим до наших дней музыкальным произведением. Массовый характер музыкальные мистификации приобрели в XX веке.

Примеры музыкальных мистификаций:

• Grave Иоганна Георга (Яна Иржи) Бенды (на самом деле написано С. Душкиным);
• Ave Maria Джулио Каччини (настоящий автор — В. Ф. Вавилов, он же сочинил ещё нескольких популярных произведений «старинных композиторов»);
• Симфония № 21 Н. Овсянико-Куликовского (настоящий автор — М. Э. Гольдштейн);
• Концерт для альта с оркестром И. Е. Хандошкина (настоящий автор — М. Э. Гольдштейн);
• Концерт «Аделаида» для скрипки с оркестром В. А. Моцарта (настоящие авторы — Анри Казадезюс и его брат Мариюс, они же — авторы ещё нескольких «вновь открытых» сочинений И. К. Баха, К. Ф. Э. Баха и Г. Ф. Генделя);
• Вариации на тему Корелли от Джузеппе Тартини (настоящий автор — Ф. Крейслер; не путать с подлинным сочинением Тартини «Вариации на тему гавота Корелли», известным также под названием «L’arte del arco»);
• Прелюдия, аллегро и менуэт Пуньяни (настоящий автор — Ф. Крейслер, сочинил также ряд других скрипичных произведений «композиторов XVIII века»);
• Ария «Pietà, Signore» А. Страделлы. В действительности написана анонимным композитором XIX в., возможно, Ф.-Ж.Фетисом.
• Адажио Альбинони (настоящий автор — Ремо Джадзотто).

Нередки случаи, когда музыкальные сочинения-мистификации исполняли и записывали на грампластинку известные музыканты (дирижёры С. А. Кусевицкий, Е. А. Мравинский, Г. фон Караян, альтисты У. Примроуз, Р. Б. Баршай и Ю. А. Башмет, скрипачи И. Менухин, Д. Ф. Ойстрах и др.), выдавая их за шедевры старинной и классической музыки.

См. также список музыкальных мистификаций в английской Википедии.

Мистификация в кино

В кинематографе существует жанр, определяемый английским термином mockumentary (мокьюментари, псевдодокументалистика), представляющий собой мистификацию, преподнесённую в форме документального фильма. Вся разница между документальным фильмом и мокьюментари в том, что предмет мокьюментари вымышленный, а документального фильма — настоящий. Яркий пример — фильм «Первые на Луне».

Маркетинговая мистификация

Маркетинговый ход, основанный на некой сенсации, которая в итоге оказывается весьма слабо связана с самим продвигаемым продуктом. Мистификация, как правило, является прелюдией к презентации самого продукта и существует в обществе некоторое время без привязки к нему. Основа такой мистификации — вирусная реклама, которая распространяется без участия рекламодателя и специализированных агентств. Её назначение — вызвать интерес, заинтриговать, создать резонанс.

К примеру, маркетинговая мистификация стала основой и для развития проекта «Американское сало». Пассажиры московского метро, насмотревшись под землей на плакаты в стиле Энди Уорхола с банками американского сала, пошли искать ответ на вопрос «Что это?!» в сеть. Газета «КоммерсантЪ» напечатала статью о политической акции к выборам президента Украины. Также статья нашла горячий отклик в блогосфере. Поэтому, когда в сети появилась информация о презентации арт-проекта «Явление американского сала», акцию уже ждал успех. 26 марта основная интрига проекта была раскрыта: оказалось, что «Американское сало» — это книга, написанная профессиональным технологом массовых коммуникаций.

Мистификация в науке

• Пилтдаунский человек

См. также

► Мистификации

• Кабинетная мифология
• Мистификация Сокала
• Мистификация на «Дредноуте»

Литература

• Rome A. L’origine de la prétendue mélodie de Pindare // Les Études Classiques 1 (1932), p. 3-11.
• Rome A. Pindare ou Kircher // Les Études Classiques 4 (1935), p. 337—350.
• Насонов Р. А. «Ода Пиндара» Афанасия Кирхера: научная достоверность и историческое сознание // Памяти Романа Ильича Грубера: Статьи. Исследования. Воспоминания. Вып.1. М.: Московская гос. консерватория, 2008, с. 124—137.

Отрывок, характеризующий Мистификация

«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.