Литературный музей А. С. Пушкина (Вильнюс)

Литературный музей А. С. Пушкина Literatūrinis Aleksandro Puškino muziejus
Дата основания	1940
Местонахождение	Vilnius, Subačiaus g. 124
Директор	Т. Л. Михнёва
Сайт	[www.vilniausmuziejai.lt/a_puskinas/a_p_files/a_p_index/a_p_index.htm Literatūrinis Aleksandro Puškino muziejus]

К:Музеи, основанные в 1940 году

Литерату́рный музе́й А. С. Пу́шкина (лит. Literatūrinis Aleksandro Puškino muziejus) — литературный музей в Вильнюсе, действующий с 1949 года в бывшей усадьбе сына поэта Г. А. Пушкина и его жены В. А. Пушкиной Маркучяй (Маркутье, также Маркуци, лит. Markučiai) по адресу улица Субачяус 124 (Subačiaus g. 124). Музей открыт в среду — воскресенье с 10 до 17 часов. Ансамбль Литературного музея А. С. Пушкина составляют бывший жилой дом, парк с прудами (площадью 18 га), часовня Святой Варвары и небольшое семейное кладбище, установленный в 1992 году памятник поэту (скульптор Б. Вишняускас, архитектор В. Насвитис). Экспозиция знакомит с жизнью и творчеством А. С. Пушкина, рассказывает о влиянии Пушкина на литовскую культуру, с историей переводов и переводчиками произведений Пушкина на литовский язык, с постановками по мотивам пушкинских произведений в театрах Литвы. В музее экспонируются также предметы быта, рукописи, книги, фотографии, рисунки и картины Г. А. и В. А. Пушкиных.

История

Имение Маркутье в предместье Вильны, к юго-востоку от центра города, в 1867 году приобрёл генерал-инженер, специалист по строительству железных дорог А. П. Мельников и на высоком холме, поросшим липами и дубами, выстроил двухэтажный летний дом. В 1875 году усадьбу Маркутье вместе с имением в 270 гектаров земли Мельников подарил своей дочери Варваре Мельниковой (1855—1935) в качестве приданого к её свадьбе с гвардии поручиком Василием Мошковым. Брак оказался неудачным и вскоре Варвара Мельникова развелась с мужем. В 1880 году на балу в Санкт-Петербурге она познакомилась с младшим сыном А. С. Пушкина и Н. Н. Пушкиной Григорием Пушкиным (1835—1905).

Григорий Пушкин и Варвара Мельникова 24 октября 1883 года (по другим сведениям в 1884 году) обвенчались в Вильне в церкви детского приюта «Иисус Младенец» и уехали в Михайловское. В Михайловском супруги прожили до 1899 года. В преддверии столетнего юбилея А. С. Пушкина в 1899 году Михайловское для сохранения родового имения как народного памятника поэту было продано Императорской Академии наук.

В том же году Григорий и Варвара Пушкины покинули уже не принадлежавшее им Михайловское и обосновались в Маркутье. Центральный дом имения, бывшую летнюю дачу, они приспособили для жизни и в зимнее время: была сложена печь, стены и потолок обиты тканью. Интерьер был украшен привезёнными из Михайловского личными вещами поэта.

В годы жизни в Маркутье Григорий Пушкин состоял членом Виленской судебной палаты. Вместе с женой он принимал участие в общественной жизни Вильны, устраивая благотворительные вечера, материально поддерживая и опекая бедных учеников гимназии. Григорий Пушкин входил в состав юбилейного комитета по празднованию столетия со дня рождения А. С. Пушкина в Вильно. Досуг он посвящал чтению разнообразной литературы и охоте.

Правда, сын не унаследовал отцовских талантов, но заботливо берег память о своем великом отце, его верной помощницей в этом благородном деле была его жена, Варвара Мельникова.

—

В 1903 году в парке имения началось строительство семейной часовни. Григорий Пушкин умер 15 августа 1905 года, ещё до завершения строительных работ, и был похоронен на семейном кладбище в имении, недалеко от усадьбы. Варвара Пушкина увлекалась литературой, музыкой, искусством (сохранились её рисунки и картины); по её проекту выполнен надгробный памятник Г. А. Пушкину. Она участвовала в деятельности благотворительной организации «Доброхотная копейка» и в различных благотворительных начинаниях, входила в юбилейный комитет по празднованию 100-летия со дня рождения А. С. Пушкина в Вильне. В период между двумя мировыми войнами Пушкина опекала учениц русской гимназии и устраивала в своем доме встречи интеллигенции и вечера, связанные с памятью А. С. Пушкина, сохраняя созданный мужем «пушкинский уголок» — мемориальную комнату с подлинными вещами поэта, привезёнными из Михайловского. В. А. Пушкина скончалась 11 декабря 1935 года и была похоронена на семейном кладбище в имении рядом с часовней Святой Варвары.

Варвара Пушкина в своём завещании, составленном в 1935 году, отписала усадьбу имения Маркутье со всем инвентарем Виленскому русскому обществу, поручая ему сохранять в жилом доме усадьбы память о великом поэте А. С. Пушкине и заботиться о ней с тем, чтобы усадьба всегда служила культуре.

Однако ещё при жизни В. А. Пушкиной накопились значительные долговые обязательства. Душеприказчик Владимир Назимов предпринимал усилия по ликвидации задолженностей имения и созданию условий передачи в собственность Виленскому русскому обществу усадьбы, свободной от долгов. Но исполнить завещание ему до начала Второй мировой войны не удалось (В. Л. Назимов умер в 1941 году и похоронен в Маркутье).

Варвара Пушкина в письмах в Литературный музей в Москве под руководством В. Д. Бонч-Бруевича предлагала приобрести хранившиеся в доме флорентийский письменный стол и набор письменных принадлежностей, принадлежавших Н. Н. Пушкиной, двухметровый ствол одной из сосен Михайловского, воспетых А. С. Пушкиным и сломанных во время грозы в 1895 году, вышитые портьеры, мягкую кушетку с ореховой отделкой, две этажерки и другие предметы. Эти предметы выставлялись на выставке в Вильне к столетию со дня смерти поэта. Осенью 1939 года, когда город был занят советскими частями, некий П. Шмаков вывез их в неизвестном направлении, оставив написанную от руки расписку (хранится в архиве музея). После включения Литвы в состав СССР имение было национализировано. В 1940 году Совет народных комиссаров Литовской ССР принял решение об учреждении музея в память о поэте, однако реализовано оно не было. В 1946 году директором музея был назначен В. Павлюковский, который занимался ремонтом помещений и подготовкой музейных экспозиций. В 1948 году музей был открыт для посетителей.

До 1949 года музей находился в ведении Отдела культурно-просветительских учреждений при Совете Министров Литовской ССР. В 1949—1955 годах музей принадлежал Академии наук Литовской ССР, в 1955—1984 годах — Министерству культуры Литовской ССР. В 1984—1986 годах проводился капитальный ремонт, во время которого была сооружена пристройка к усадьбе для административных, служебных и хозяйственных помещений. На это время музей был прикреплен к Управлению культуры Вильнюсского горисполкома. В 1986—1990 годах музей был реорганизован в подразделение Вильнюсского мемориального музея писателей. С 1990 года музей находится в ведении Вильнюсского городского самоуправления. В 1961—1986 годах директором была Гедре Юодвальките, затем Бируте Саржицкене, в настоящее время — Т. Л. Михнёва. В 1992 году рядом с музеем был установлен бронзовый бюст А. С. Пушкина на высоком постаменте, прежде, с 1955 года, стоявший у подножия Замковой горы (скульптор Б. Вишняускас, архитектор В. Насвитис).

Экспозиция

В музее хранится более 8000 экспонатов. Здесь сохранилось внутреннее убранство и мебель конца XIX — первой половины XX веков. Основу собрания составляют оставшиеся после Григория и Варвары Пушкиной Алексеевны предметы быта, рукописи, фотографии и негативы, книги, журналы и другие издания. Среди экспонатов, приобретённых музеем, начиная с 1940 года — принятые в 1984 году ценности из фонда поэта П. Г. Антокольского (книги из его библиотеки, записные книжки, рукописи, мемориальные предметы, произведения искусства, свыше 2000 единиц).

Ещё живя в Михайловском, Григорий и Варвара Пушкины заказали у виленских мастеров мебель для усадьбы. Большая её часть изготовлена из дуба из окрестностей Вильны. Мебель украшена гербом рода Пушкиных и инициалами Варвары Пушкиной. Она экспонируется в мемориальной экспозиции музея, развёрнутой в шести комнатах первого этажа, знакомящей с бытом виленских помещиков конца XIX — начала XX веков. Среди экспонатов в гостиной — рояль фирмы «Беккер», изготовленный в 1876 году, портрет дяди Варвары Пушкиной министра путей сообщения П. П. Мельникова, круглая голландская печка, облицованная зелёными изразцами. В «пушкинском уголке» хранятся ломберный столик и два кресла с обивкой зелёного бархата, принадлежавшие А. С. Пушкину и привезённые из Михайловского Григорием и Варварой Пушкиными. Стены этой комнаты обиты копией (созданной вильнюсскими текстильщиками по сохранившимся образцам) полотна, вышитого крепостными в Михайловском. В столовой сохранились подлинный мозаичный паркет, резные стулья работы варшавских мастеров (XIX век) с гербами городов Италии на спинках, четыре дубовых буфета, обильно украшенных резным растительным орнаментом. В соседней бильярдной комнате разместился большой бильярдный стол. В экспозиции представлены семейные фотографии, а также картины и аппликации В. А. Пушкиной. В шкафу красного дерева хранится 21 прижизненное издание произведений А. С. Пушкина (при жизни поэта было выпущено 34 книги). В трёх комнатах, бывших прежде спальнями, размещается обзорная экспозиция, посвящённая жизни и творчеству А. С. Пушкина . В рабочем кабинете Григория Пушкина находятся письменный стол, этажерки и книжные шкафы, изготовленные в Вильне в 1884 году. Мебель украшена родовым гербом Пушкиных и монограммой Варвары Пушкиной. На стенах размещены портрет А. С. Пушкина, Григория и Варвары Пушкиной, фотографии усадьбы, два охотничьих рога.

Раздел экспозиции на втором этаже «А. С. Пушкин и Литва» знакомит с биографическими и литературными связями, объединяющими поэта и Литву, со связанными с Вильнюсом эпизодами биографии прадеда Пушкина Ибрагима Ганнибала, сына поэта и его невестки. Рукописи переводчиков, фотографии, изданные на литовском языке книги, их иллюстрации рассказывает об истории переводов и переводчиках произведений А. С. Пушкина на литовский язык (начиная с первого перевода 1885 года). Фотографии, программы и афиши спектаклей, костюмы, эскизы костюмов и декораций, созданных художниками М. В. Добужинским, Н. Зелинским, М. Перцовым, знакомят с постановками по мотивам произведений А. С. Пушкина в литовских театрах: в 1923 году в Государственном театре в Каунасе состоялась премьера оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин», которая затем неоднократно ставилась в различных театрах Литвы, в Литовском национальном театре оперы и балета ставились оперы «Русалка» (1948), «Мазепа» (1951), «Моцарт и Сальери» (1963), «Борис Годунов» (1981), «Пиковая дама» (2002), балет «Бахчисарайский фонтан» (1950). Часть экспонатов напоминает о широко отмечавшемся в Литве 200-летии со дня рождения А. С. Пушкина (1999).

Материалы музея убедительно говорят об огромном влиянии творчества Пушкина на литовскую литературу; здесь выставлены произведения поэта, изданные на литовском языке.

Деятельность

В зале временных выставок музея проводятся выставки о жизни и творчестве А. С. Пушкина, сбережении памяти о нём и его современниках. В музее отмечаются памятные даты, связанные с жизнью и творчеством А. С. Пушкина, проводятся литературно-музыкальные вечера, концерты, выставки и другие мероприятия. Музей проводит различного рода творческие конкурсы среди школьников, призванные популяризировать творчество Пушкина. Во время литературно-музыкальных вечеров в гостиной музея выступали известные писатели, учёные, актёры и певцы Литвы и других стран — Нийоле Амбразайтите, А. Берба, В. И. Ефремов, А. Иноземцев, Виргилиюс Норейка, Владимирас Прудниковас, С. Янчайте, Любовь Назаренко, Р. Алехнович, Л. Ленц, С. Видакина.

Ссылки

• [www.vilniausmuziejai.lt/a_puskinas/a_p_files/a_p_index/a_p_index_ru.htm Литературный музей А. С. Пушкина]. Vilniaus miesto savivaldybės muziejai(недоступная ссылка — история). Проверено 20 мая 2008. [web.archive.org/20070609120911/www.vilniausmuziejai.lt/a_puskinas/a_p_files/a_p_index/a_p_index_ru.htm Архивировано из первоисточника 9 июня 2007].
• [www.muziejai.lt/Vilnius/Puskino_muziejus.en.htm Alexander Pushkin Literary Museum] (англ.). Museums of Lithuania. Lithuanian Museums’ Association. Проверено 20 мая 2008. [www.webcitation.org/669FfkEth Архивировано из первоисточника 14 марта 2012].
• [www.eb.lt/lt.php3?vid=74&id=98 Literatūrinis A. Puškino muziejus] (лит.). Pramogos Lietuvoje. Entertainment bank. Проверено 20 мая 2008. [www.webcitation.org/669KH6BKy Архивировано из первоисточника 14 марта 2012].
• [www.vilnius-tourism.lt/topic.php?tid=26&sid=29&aid=63 Literatūrinis A. Puškino muziejus] (лит.). Vilniaus turizmo informacijos centras. Проверено 20 мая 2008. [www.webcitation.org/669KHh9eC Архивировано из первоисточника 14 марта 2012].

Литература

• B. Saržickienė. Literatūrinis A. Puškino muziejus. A. Pushkin Literary Museum. Литературный музей А. С. Пушкина. — Vilnius: Literatūrinis A. Puškino muziejus, S. Platūko fotografijos ir leidybos agentūra FLA, 1999. — 22 с.

Отрывок, характеризующий Литературный музей А. С. Пушкина (Вильнюс)

– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.