Литовское национальное пробуждение
Литовское национальное движение (традиционно известное в историографии как Литовское национальное пробуждение лит. Lietuvių tautinis atgimimas) — борьба литовцев за право на своё национальное самоопределение. Связано с тем, что в XVIII веке Литва вошла в состав Российской империи в результате Разделов Речи Посполитой. Привело к формированию современной литовской нации и к восстановлению независимости Литвы. Наиболее активными участниками этого движения были Винцас Кудирка, Йонас Басанавичюс и др. Влияние на движение оказал подъём в Европе романтического национализма, национально-освободительных движений.
Статус литовского языка
Из-за длительного периода общей польско-литовской государственности и национальной принадлежности, и политики русификации Российской империи многие из литовских дворян в XIX веке подверглись полонизации, и литовский язык использовался только бедными и средними слоями общества, а часть средних слоёв, как правило, использовала польский для своего социального продвижения. Литовский был разговорным языком, он не считался достаточно престижным для письменного использования. Его сохраняла часть мелкого дворянства, особенно в Жемайтии. Язык был ещё не стандартизирован, его грамматика значительно различалась от региона к региону в виде аукштайтского и жемайтийского диалектов. Ожидалось, что литовский язык бы вымер, так как восточные территории современной Литвы и северо-западной Беларуси стали более славизированными[1], и многие использовали польский или белорусский языки в повседневной жизни. В начале XIX века использование литовского языка в значительной степени ограничивается литовскими сельскими районами; единственная область в Литве, где литовский язык испольовался в качестве литературного, была Малая Литва, находившаяся под властью Пруссии. Но и там приток немецких иммигрантов угрожал литовскому языку и культуре прусских литовцев. Несколько факторов поспособствовали национальному движению: на литовский язык обратили внимание учёные-лингвисты; после отмены крепостного права в Российской империи в 1861 году, социальная мобильность увеличилась, и появился класс литовской интеллигенции, происходивший из литовского села. В католической церкви были ослаблены барьеры, которые ранее мешали простолюдинам во время богослужений. Более тесные отношения сложились между священниками-литовцами и прихожанами, их объединяло желание использовать литовский язык[2]. Складывающееся национальное движение стремилось дистанцироваться от польских и российских влияний, и использование литовского языка рассматривалось как важный аспект этого движения[3].
Разработка национальной идеи
Развитие литовской национальной культуры и национальной идентичности затруднялось запретом литовских газет. Это была одна из репрессивных мер, которая последовала после восстания 1863 года. Тем не менее, печать книг на литовском языке продолжалась за пределами Российской империи. Национальное движение началось среди студентов и молодёжи, которые обучались в университетах Российской империи и иностранных государств. Многие из них были сыновьями богатых фермеров, и, таким образом, придя из крестьянского сословия, были менее затронуты полонизацией. Началась публикация литовских газет Аушра и Варпас, а затем публикация стихов и книг на литовском. Выпускались в США и Восточной Пруссии, в Литву ввозились контрабандой[4]. Произведения романтизировали прошлое Великого княжества Литовского, изображая его как великую державу со многими героями. С литовским национальным движением началось и движение за независимость, с различными организациями против русификации и российского влияния. Политика российских властей в ответ стала жёстче, и значительная часть католических церквей была преобразована в православные храмы, запрет на литовскую печать продолжался. Тем не менее, даже с цензурой газет грамотность литовцев продолжала увеличиваться. Процентная доля грамотности литовцев была одной из самых высоких, по сравнению с другими народами Российской империи, уступая лишь финнам, эстонцам и латышам. К концу XIX века сформировалась современная литовская нация. Политические требования были высказаны на Великом Вильнюсском сейме, цензура литовских газет была отменена в 1904 году.
Напишите отзыв о статье "Литовское национальное пробуждение"
Примечания
- ↑ (лит.) [viduramziu.lietuvos.net/etno/etno19a.htm Ethnographic map or Vilnius region in the 19th century]. Retrieved on 2007-05-02.
- ↑ [www.lituanus.org/1988/88_3_02.htm Christianity in Lithuania]. Stanley Vardys, Lituanus, Fall 1988.
- ↑ [www.press.umich.edu/pdf/0472098985-.ch7.pdf Nationalism in Post-Soviet Lithuania]. Terry D. Clark, University of Michigan Press. June 12, 2006. Accessed October 29, 2007.
- ↑ White, James D. The Revolution in the Baltic Provinces // [books.google.com/books?id=WD--J7OhsyIC&pg=PA60 The Russian Revolution of 1905: Centenary Perspectives] / Ed. Smele J., Heywood A.. — 2005. — P. 60. — 284 p. — ISBN 0415355680.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Литовское национальное пробуждение
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
