Литторио (линкор)
«Литто́рио» (итал. Littorio), позднее «Италия» (итал. Italia) — итальянский линкор типа «Литторио» времён Второй мировой войны. Назван в честь эмблемы Национальной фашистской партии Италии — пучка прутьев и топорика, связанных воедино (иначе называется фасция). После падения режима Бенито Муссолини переименован в «Италию».
Содержание
История
Строительство
Заложен 28 октября 1934. Постройку осуществляли на верфи фирмы «Ансальдо» в Генуе. 22 августа 1937 линкор сошёл на воду, 24 июня 1940 вступил в строй, войдя в состав 1-эскадры (дислоцировалась в Таранто). Он считался высокопрестижным кораблём флота с тщательно отобранным составом, однако гражданские инженеры и техники были вынуждены оставаться на его борту несколько первых месяцев его службы.
Авианалёт в Таранто
После двух коротких и безрезультатных выходов в море «Литторио» вместе с другими итальянскими боевыми кораблями стоял на якоре в Таранто, когда в ночь с 10 на 11 ноября 1940 года 42 английских палубных торпедоносца «Свордфиш» двумя волнами атаковали эту базу. Только 11 самолетов несли торпеды калибром 450 мм, остальные были вооружены бомбами. Три итальянских линкора, два крейсера и несколько вспомогательных судов получили различные боевые повреждения, а англичане потеряли сбитыми лишь два самолета.
В 23:15 почти одновременно в «Литторио» попало две торпеды. Первая взорвалась по правому борту немного в корму от первой 381-мм башни, в районе 163 шпангоута, из-за чего в борту образовалась пробоина размерами примерно 7,5x6 метров, а фильтрационная переборка конструктивной подводной защиты дала течь. Вторая торпеда ударила в кормовую оконечность в районе 9 шпангоута, пробив сквозную брешь с левого борта на правый, частично разрушив перо основного руля и его рулевую машину. Однако в этот период угроза гибели корабля еще отсутствовала. Она стала реальной, когда в полночь третья торпеда поразила линкор в правый борт в носовую оконечность в районе 192 шпангоута, где отсутствовала конструктивная подводная защита. В огромную пробоину (примерно 12x8 метров) устремились большие массы забортной воды. Водонепроницаемые конструкции носовой оконечности, заклепочные соединения которых уже были ослаблены взрывом первой торпеды, дали обильные течи. Поскольку корабль был в базе, то его носовая оконечность села на грунт. Вода дошла до барбета первой 381-мм башни, и крен на правый борт составил до трёх градусов.
Спасательные работы, начавшиеся уже на следующий день, затрудняло наличие невзорвавшейся торпеды, которую обнаружили под килем линкора при водолазном осмотре. Эти авиаторпеды снабжались неконтактными магнитными взрывателями, поэтому дрейф корабля мог вызвать взрыв. 11 декабря «Литторио» ввели в сухой док для ремонта, который завершился 11 марта 1941 года. 1 апреля на корабле поднял свой флаг адмирал Анжело Иакино и в августе—сентябре линкор совершил несколько выходов в море вместе с «Витторио Венето».
Бои в заливе Сирт
17 декабря 1941 «Литторио» участвовал в первом бою в заливе Сирт. Итальянская эскадра осуществляла прикрытие конвоя в Ливию, когда от немецкого самолета-разведчика поступила информация об отряде английских кораблей, вышедшем с Мальты. В действительности это был танкер (немцы приняли его за линкор) в охранении трех крейсеров и двенадцати эсминцев. Иакино бросил против них «Литторио», «Андреа Дориа» и «Джулио Чезаре» в охранении двух крейсеров и десяти эсминцев. В 17:53 итальянцы вышли на визуальный контакт с англичанами и открыли огонь с дальних дистанций, под прикрытием которого итальянские эсминцы попытались выйти в торпедную атаку. Английские корабли, отстреливаясь, отошли под прикрытием дымовой завесы. Уже в 18:00 бой прекратился, а 19 декабря итальянский конвой достиг Триполи.
22 марта 1942 состоялся второй бой в заливе Сирт. В 14:24 по разведданным, полученным от подлодок, итальянское соединение из трех тяжелых крейсеров и четырех эсминцев атаковало английский конвой, шедший из Александрии на Мальту. Ответные действия англичан последовали незамедлительно: на охрану конвоя были оставлены крейсер и шесть эсминцев, а остальные четыре крейсера и двенадцать эсминцев в 14:35 открыли огонь по итальянцам и заставили их начать немедленный отход. Положение сторон изменилось в 16:18, когда к месту боя подошел «Литторио» с тремя эсминцами. На море бушевал шторм, налетавшие дождевые шквалы и дымовые завесы англичан существенно затруднили итальянцам ведение огня. В 18:30 английские эсминцы произвели торпедную атаку, отбитую шквальным огнём итальянской корабельной артиллерии. Эсминец «Лайвли» получил попадание 381-мм снарядом, а на юте «Литторио» разорвался английский 120-мм снаряд, повредивший палубный настил. Из стволов кормовых 381-мм орудий форс пламени привёл к пожару самолёта на катапульте, и англичане посчитали, что линкор торпедирован. К вечеру бой прекратился, а при возвращении на базу два итальянских эсминца затонули.
Ремонт и дальнейшая служба
12—16 июня 1942 итальянцы успешно перехватили английский конвой, шедший на Мальту, однако при этом «Литторио» был серьёзно повреждён. Линкор в сопровождении второго линкора «Витторио Венето», а также десяти эсминцев и четырёх крейсеров вышли из Таранто 14 июня. Британская авиация обнаружила эскадру и обрушила на неё всю свою мощь. 15 июня в 9:05 «Литторио» был повреждён фугасной авиабомбой с американского бомбардировщика B-24 (повреждена вторая 381-мм башня). Из-за этого был повреждён башенный дальномер, а также образовались осколочные пробоины в палубном настиле полубака. Затем в 23:39 бомбардировщик «Уэллингтон» выпустил авиаторпеду, которая взорвалась в носовой части по правому борту в районе 194 шпангоута за пределами конструктивной подводной защиты. Корабль принял около 1 600 тонн забортной воды, и еще 350 тонн было принято в кормовые отсеки для выравнивания крена и дифферента.
Линкор своим ходом возвратился в базу и был восстановлен уже 27 августа. 13 ноября 1942 «Литторио» перешел в Неаполь, но 4 декабря возвратился в Таранто. С декабря 1942 по июнь 1943 линкор использовался для обеспечения противовоздушной обороны Таранто, Специи и Генуи. 14 апреля 1943 во время массированного налета на Специю он получил попадание авиабомбой в левый борт второй 381-мм башни. Бронирование было пробито, осколки повредили палубный настил. Ремонт повреждений выполнили верфи того же города.
Под именем «Италия»
25 июля 1943 режим Муссолини пал, и «Литторио» переименовали в «Италию». 9 сентября линкор подвергся атаке немецких бомбардировщиков «Do 217», которые сбросили тяжёлые радиоуправляемые бронебойные планирующие авиабомбы «Fritz-X». Масса каждой бомбы была 1570 кг, масса взрывчатого вещества доходила до 300 кг; бомба сбрасывалась с 6—8 км и пробивала броню толщиной 120—150 мм. Одна из таких бомб взорвалась в районе 162 шпангоута, попала в палубу полубака и вышла через бортовую обшивку, детонировав в воде у борта. 190 м² обшивки были повреждено в подводной части, 830 т забортной воды проникло (ещё 400 т приняли для выравнивания крена и дифферента). Другая бомба взорвалась в воде рядом с левым бортом, что привело к обводнению топлива в цистернах.
После короткой стоянки на Мальте «Италия» и «Витторио Венето» были переправлены в Египет, в Большое Горькое озеро. Там они простояли с 18 сентября 1943 по 4 февраля 1946. 9 февраля линкор прибыл в Августу (Сицилия), а оттуда в Специю. По условиям Парижского мирного договора линкор передавался США, и 1 июня 1948 его исключили из списков итальянского флота. Правительство США предложило разобрать линкор на металлолом, и к 1955 году его разобрали окончательно.
Статистика
За годы корабль выполнил 46 боевых заданий, прошёл 13 583 мили за 755 ходовых часов, израсходовал 17 740 тонн топлива. В ремонтах и доках корабль провел 251 день.
Напишите отзыв о статье "Литторио (линкор)"
Ссылки
- [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Veneto/07.htm «Литторио»] (рус.)
| ||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Литторио (линкор)
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
