Литтре, Эмиль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Литтре, Поль-Максимильен-Эмиль»)
Перейти к: навигация, поиск
Эмиль Литтре
фр. Émile Littré
Дата рождения:

1 февраля 1801(1801-02-01)

Место рождения:

Париж

Дата смерти:

2 июня 1881(1881-06-02) (80 лет)

Место смерти:

Париж

Страна:

Франция

Научная сфера:

философия (позитивизм), история, филология, лексикография

Известен как:

составитель лучшего из существующих (начало ХХ в.) словарей живых языков

Эми́ль Литтре́ , полное имя Эми́ль Максимилье́н Поль Литтре́ (фр. Émile Maximilien Paul Littré; 1801—1881) — французский философ-позитивист, историк, филолог и лексикограф, наиболее энциклопедичный из всех французских учёных после Дидро; составитель знаменитого «Словаря французского языка», более известного как «Словарь Литтре».



Биография

Сын морского артиллериста, большого вольнодумца, окончил курс медицинской школы, но, оставшись после смерти отца опорой семьи, стал для приобретения средств к жизни давать уроки латинского и греческого языков.

Во время июльской революции 1830 г. сражался на баррикадах. Был сотрудником «Le National» Карреля и «Revue des Deux Mondes». Издание первого тома сочинений Гиппократа (1839) сразу создало Литтре репутацию первоклассного ученого; в том же году он был избран членом Академии надписей. В это же время он познакомился с тpyдами Огюста Конта, чтение которых, по собственному его признанию, составило «поворотный пункт в его жизни».

Он сблизился с Контом, решил популяризировать его идеи в целом ряде статей, а в то же время продолжил издание Гиппократа (до 1862 г), издал «Historia naturalis» Плиния, после 1844 г. заменил Фориеля в комитете по изданию «Histoire littéraire de la France». Во время революции 1848 г. он боролся против крайних партий. Его статьи, за это время помещенные в «National», были им собраны и изданы в 1852 г. под заглавием «Conservation, Révolution et Positivisme». В последние годы жизни Конта Литтре несколько отделился от Конта, не разделяя его новых взглядов.

После смерти Конта Литтре изложил свой взгляд на позитивизм в «Paroles de Philosophie Positive» (1859) и более подробно в «Auguste Comte et la Philosophie positive» (1863). Здесь он выводит идеи Конта из учений Тюрго, Кантa и Сен-Симона и делает оценку его философии. Метод Конта Литтре горячо защищает от нападок Джона Стюарта Милля, но скептически относится к его «религии человечества».

С 1867 г. Литтре издавал вместе с Вырубовым журнал «Philosophie positive». С 1863 г. Литтре занялся составлением большого словаря французского языка, помогал ему в этом Марсель Бернар Жюльен. В том же году он выставил свою кандидатуру во французскую академию, но был отвергнут, так как слыл за главу французских материалистов. После падения империи он по приглашению Гамбетты читал лекции по истории в Бордо. В декабре 1871 г. Литтре был избран членом Французской академии, несмотря на усиленную оппозицию Дюпанлу.

Словарь Литтре был закончен в 1873 г. Избранный пожизненным сенатором, Литтре написал несколько статей в защиту республики. В 1879 г. он перепечатал свою книгу «Conservation, Révolution et Positivisme», приложив к ней категорическое отречение от многих доктрин Конта, и издал небольшой трактат «Pour la dernière fois», в котором выражал свою неуклонную верность материализму.

Когда стало ясным, что старику Литтре осталось жить недолго, жена и дочь его, ревностные католички, приложили все старания, чтобы обратить его в свою религию. Литтре имел долгие свидания с патером Мильерио, знаменитым контроверсистом; но представляется весьма невероятным, чтобы Литтре на самом деле изменил свой образ мыслей. Похороны его были совершены по католическому обряду.

Творческая деятельность

Как философ, Литтре развил и популяризировал идеи Конта и был основателем особого направления в позитивизме; как лексикографа, его сравнивали с Сам. Джонсоном, но словарь его настолько превосходит словарь Джонсона, насколько филологическая наука XIX в. превосходит науку XVIII ст.

Как писатель по разнообразнейшим вопросам, он занимал до начала XX в. видное место между современными французскими учёными и публицистами.

Важнейшие из многочисленных его книг и статей, кроме упомянутых выше:

  • по филологии — «Histoire de la langue française» (1862);
  • по медицине — новое издание «Dictionnaire de médecine, de chirurgie etc.» П. Ю. Нистена (1855);
  • по философии:
    • «Analyse raisonnée du cours de philosophie positive de Mr. A. Comte» (1845),
    • «Application de la Philosophie positive au Gouvernement» (1849),
    • «La Science au point de vue philosophique» (1873),
    • «Fragments de philosophie et de sociologie contemporaine» (1876) и др.;
  • смешанного содержания:
    • «Etudes et Glanures» (1880),
    • «La Vérité sur la mort d’Alexandre le Grand» (1865),
    • «Etudes sur les barbares et le moyen-âge» (1867),
    • «Médecine et Médicins» (1871, есть рус. пер.),
    • «Littérature et Histoire» (1875),
    • «De rétablissement de la troisième ré publique» (1880).

Кроме того, он перевёл с немецкого языка «Жизнь Иисуса» Д. Ф. Штрауса (1839-40), издал с примечаниями сочинения Армана Карреля (1854-58) и полное собрание сочинений Конта (с 1867 г.). На русский язык переведен ряд его статей под заглавием «Аббатство, Монахи и Варвары на Западе. Падение Римской Империи» (Киев, 1889).

Напишите отзыв о статье "Литтре, Эмиль"

Ссылки

Научные и академические посты
Предшественник:
Вильмен, Абель-Франсуа
Кресло 17
Французская академия

18711881
Преемник:
Луи Пастер

Отрывок, характеризующий Литтре, Эмиль

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.