Литургия Нестория

Литургия Нестория — одна из трёх литургий восточно-сирийского обряда, используемого Ассирийской церковью Востока и Халдейской католической церковью.

Время исполнения

1. на Богоявление (6 января),
2. пятница Иоанна Крестителя — 1-я пятница после Богоявления,
3. праздник Трёх греческих святителей (Диодора Тарсийского, Феодора Мопсуестийского и Нестория)  — 5-я пятница после Богоявления,
4. Ниневитский пост (установлен в честь покаяния ниневитян после проповеди пророка Ионы, о котором рассказывается в Иона. 3-4) — среда шестой недели после Богоявления,
5. в Великий четверг.

Вопрос о происхождении литургии

Предание связывает эту литургию с именем константинопольского архиепископа Нестория, анафематствованного Третьим вселенским собором (не признанным в Ассирийской церкви), но считающегося в Церкви Востока одним из трёх греческих учителей. Вопрос об авторстве Нестория является дискуссионным до сих пор.

Доводы, приводимые в защиту авторства Нестория, можно свести к нескольким положениям.

• Анафора содержит многочисленные заимствования (прямые цитаты или парафразы) из константинопольских литургий — Иоанна Златоуста и Василия Великого (см. ниже — в разделе «Анафора»). Так как с 410 года каноническое общение между Ассирийской церковью и Церквами, существовавшими на территории Византийской империи, было прервано, заимствование константинопольского чина персидскими христианами представляется сомнительным. Тем более сомнительным представляется такое заимствование в последующие столетия, когда Православной церковью были анафематствованы авторитные для Церкви Востока Несторий и Феодор Мопсуестийский. Следовательно, появление в богослужении Ассирийской церкви константинопольского чина литургии связано с авторитетом её составителя.
• В анафоре есть несколько мест, сомнительных с точки зрения православного вероучения, но согласных с еретическими взглядами, приписываемыми Несторию. Такими местами являются:
  • «Бог Слово…принял образ раба, совершенного человека из души разумной…и тела смертного человеческого, и совокупил его с Собой, и соединил с Собой во славе, могуществе и чести, Того страстного по природе своей, Который образовался силой Святого Духа для спасения всех, и создался от Жены…» (отрывок из анамнесиса). Здесь ясно говорится о соединении Бога Слова и человека, рождённого от Марии, только во славе, могуществе и чести, но не в едином лице и единой ипостаси (как определяет Халкидонский собор)
  • «Веруем и исповедуем…вечного Единородного Сына Божества, Который существует из Тебя совокупно с Тобой по единосущию, дивное домостроительство Его, которое совершено через наше человечество» (отрывок из анамнесиса). Здесь опять-таки отрицается личное и ипостасное соединение Божественной и человеческой природ во Христе.
• Леонтий Византийский, перечисляя заблуждения современных ему еретиков, выдвинул в адрес Феодора Мопсуестийского следующее обвинение: «Он дерзает и на другое зло…, составляет другое возношение, кроме переданного Церквам от Отцов, не уважив апостольского и вменив ни во что оставленного Василием Великим. В этом возношении он наполнил священнодействие хулами, а не молитвами». Между тем, сохранившаяся литургия Феодора, кроме одной незначительной двусмысленности, в целом православна, в связи с чем ряд исследователей предполагают, что Леонтий ошибочно перенёс на Феодора Мопсуестийского возмущение, вызванное еретическими положениями литургии Нестория.
• В отличие от своих предшественников Диодора Тарсского и Феодора Мопсуетсийского, ересь которых не выходила за пределы их сочинений, Несторий активно проповедовал свои воззрения. В качестве важнейшей меры пропаганды своей ереси Несторий, находясь на константинопольской кафедре, мог написать на основе уже существовавших чинов Василия Великого и Иоанна Златоуста свою собственную литургию.
• Исследователи видят в существующем арамейском тексте литургии следы того, что первоначальным её языком был греческий.

Вместе с тем, большинство современных исследователей отвергают авторство Нестория, приводя следующие аргументы.

• Не существует свидетельств о том, что Несторий, находясь на константинопольской кафедре, ввёл новый чин литургии. Ни Кирилл Александрийский, ни отцы Эфесского собора не упоминают об этом.
• Авторитетный несторианский богослов Абдишо свидетельствует, что в VI веке католикос Мар Аба I перевёл с греческого две анафоры и назвал их именами уважаемых им Феодора Мопсуестийского и Нестория.
• Интерцессия в анафоре Нестория находится перед эпиклезой, а не после неё, как принято в византийских литургиях.

Особенность анафоры

Евхаристические каноны литургий Нестория и Феодора Мопсуестийского имеют схожую структуру: Sursum corda — префация — санктус и пост-санктус — анамнесис — интерцессия — эпиклеза. Их отличительной особенностью, не встречающейся ни в одной из известных в настоящее время литургических последований, является размещение интерцессии между анамнесисом и эпиклезой. По этому признаку они отличаются и от исторически первой восточно-сирийской литургии Фаддея и Мария, в которой имеются две интерцессии (иежду санктусом и анамнесисом, после эпиклезы).

По сравнению с литургиями апостолов и Феодора Мопсуестийского анафора Нестория имеет более пространные префацию, анамнесис и эпиклезу. Анамнесис Нестория (как и Феодора) содержит обычное для этой молитвы воспоминание о Тайной вечере и установительные слова Христа, отсутствующие в литургии Фаддея и Мария. Эпиклеза Нестория, помимо призывания Святого Духа, включает в себя прошение о преложении хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы, также отсутствующее в литургии Фаддея и Мария.

По сравнению с двумя другими восточно-сирийскими литургиями евхаристический канон Нестория содержит гораздо меньше оригинальных, свойственных только ему, выражений. В префации, анамнесисе и эпиклезе Нестория очевидны прямые заимствования или парафразы из византийских литургий — Иоанна Златоуста и Василия Великого. В частности, эпиклеза Нестория явно указывает на знакомство автора с златоустовской мыслью: «Преложи их Духом Твоим Святым», а префация — апофатические выражения того же автора: «непостижимый, бесконечный, неизреченный, невидимый…»

Структура литургии

Приготовление Даров

Для восточно-сирийского обряда характерно употребление для евхаристии квасного хлеба, хотя в Халдейской католической церкви под влиянием римского обычая стал использоваться пресный хлеб. Ассирийское предание утверждает, что апостолы Фаддей и Марий сохранили и привезли с собой частицу Тела Христова с Тайной вечери, и в связи с этим при каждой закваске будущего евхаристического хлеба в муку и елей добавляется частица от хлеба, освящённого на предыдущей литургии. Это добавление понимается церквами восточно-сирийского обряда как отдельное таинство, называющееся «[[малка]]» (буквально «закваска»). Таким образом, утверждается, что на каждой литургии в предложенных Дарах буквальным образом присутствует частица хлеба Тайной вечери.

Литургия Слова

Основная статья: Восточно-сирийский обряд

В настоящее время преданафоральная часть всех трёх восточно-сирийских литургий одинакова и излагается в служебниках в составе литургии Фаддея и Мария. К числу особенностей литургии Слова можно отнести:

• пять чтений из Священного Писания: (Пятикнижие Моисеево, пророки, Деяния святых апостолов, Послания апостолов и Евангелие),
• большое количество переменных антифонов и тайных молитв (воскресные, праздничные и будние дни) достаточно позднего происхождения,
• обязательные процессии духовенства из алтаря на виму (перед чтениями) и из вимы в алтарь (перед анафорой),
• сложный обряд приближения к алтарю с диалогом служащего священника с верными, аналогичной римскому Confiteor, коленопреклоненной и главопреклоненной молитвами.

В отличие от византийских литургий в восточно-сирийских литургиях нет сформировавшихся в VI веке проскомидии и Великого входа (так как будущие Дары заранее полагаются на престоле), что свидетельствует о завершившейся к этому времени изоляции Ассирийской церкви от Византии. Но даже в условиях изоляции развитие чина литургии продолжалось: в частности многие антифоны приписываются перу патриарха Ишоява III (649 — 660). В отделившихся от Ассирийской церкви Востока Халдейской и Сиро-малабарской церквах, вошедших в каноническое общение с Римом, литургия слова испытала сильнейшее давление римского обряда: в частности появился чин оффертория и было введено чтение Символа веры (последнее затем вошло и в богослужение Ассирийской церкви).

Анафора

Как уже указывалось выше, евхаристические каноны Феодора Мопсуестийского и Нестория имеют общую особенность, не имеющую аналогов ни в одной из известных в настоящее время литургий. Этой особенностью является размещение интерцессии между анамнесисом и эпиклезой.

• Sursum corda
  • Священник: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа да будет со всеми вами» (2Кор. 13:13) — общее для большинства восточных литургий (за исключением литургий александрийского типа) приветствие.
  • Народ: «Аминь».
  • Священник: «Горе, на высотах горних, в месте страшном и славном, где не перестает движение крыльев херувимов и славословий и песнопений приятных величаний серафимов, там да будут умы ваши» (возглас, имеющийся только в литургиях Феодора и Нестория)
  • Народ: «Они к Тебе, Боже Авраама, Исаака и Израиля, Царю славы» (ответ, общий для всех восточно-сирийских литургий)
  • Священник: «Живое и словесное приношение начатков наших и непорочная и благоприятная жервтва Сына рода нашего, которую пророки указали тайнами своими, и апостолы проповедали явно, и мученики приобрели кровью вый своих, учители в Церкви объяснили, и священники вознесли и заклали на святом жертвеннике, левиты принесли на раменах своих, народы приняли в очищение грехов своих, приносится за всех вообще тварей Богу всех, Владыке» (возглас, имеющийся только в литургиях Феодора и Нестория)
  • Народ: «Достойно и праведно»
• Префация (жирным выделены заимствования из литургии Иоанна Златоуста, курсивом — Василия Великого)
  • Диакон: «Воспомяните дивное домостроительство Христа, Спасителя нашего, совершенное для нас, и (как) Он пришествием Своим понёс немощи наши. Стойте же благопристойно и молитесь. Мир всем нам»
  • Священник:

Тебя, Господи Саваоф, сущий, вечный, Боже Отче всемогущий, постоянно пребывающий одним и тем же, достойно, благоприлично и справедливо нам хвалить, исповедовать, почитать и превозносить всегда и во всякое время. Ибо Ты — Бог истинный, непостижимый, бесконечный, неизреченный, невидимый, несложный, не объемлемый чувством, бессмертный, высокий и превознесенный выше представления и разумения всех тварей, сущий во всяком месте и однако не объемлемый местом, Ты и Сын Твой Единородный и Дух Твой Святой.
Ты, Господи, даруй нам слово, отверзающее уста наши пред Тобою, чтобы нам принести Тебе с сокрушенным сердцем и в духе смирения духовные плоды уст наших, разумное служение. Ибо Ты Бог наш и Отец Господа, Царя и Спасителя нашего Иисуса Христа, надежды нашей, в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения, и через Которого мы получили познание Духа Святого, Духа истины, Который от Тебя, Отче, исходит и существует из сокровенной природы Божество Твоего. Он есть Тот, которым все существа разумные, видимые и невидимые, укрепляются, освящаются и совершенствуются, и Тебе, и Единородному Сыну Твоему, и Святому Духу возносят непрестанные хвалы на всякое время, так как все они суть Твое создание.
Ибо Ты произвел нас из небытия к бытию и устроил. Мы согрешили и пали, но Ты нас, сокрушенных тлением, опять обновил, восстановил и обрел, и не переставал посещать нас с великим попечением, так что сподобил нас восходить на небо и даровал нам будущее Царство Твое по милосердию Твоему.
И за все Твои благодеяния к нам мы приносим благодарение Тебе, Боже Отче истины, и Сыну Твоему Единородному, и Духу Твоему живому и святому. И поклоняемся Тебе за все благодеяния Твои, которые Ты оказал нам, как те, которые мы знаем, так и те, которые не знаем, явные и тайные. Приносим благодарение Тебе за это Таинство, умоляя Тебя принять его из рук наших. Ибо кто способен изречь чудеса могущества Твоего и возвестить все хвалы Твои? Хотя бы все твари сделались одними устами и одним языком, он не могли бы, Господи, изречь величие Твое.
Ибо пред Троицей Твоей, Господи, предстоят тысячи тысяч и тьмы тем Ангелов, и, все, вместе летая, непрестанно и постоянно громким и непрерывным гласом воспевая хвалу, восклицают, взывая друг к другу, говоря и отвечая:

• Санктус и пост-санктус
• Анамнесис (жирным выделены заимствования из литургии Иоанна Златоуста, курсивом — Василия Великого):
  • Священник:

Благословляем, Господи, Бога Слово Сына сокровенного, Который существует из недра Твоего, Который, будучи подобием Твоим и образом существа Твоего, не почитал хищением быть равным Тебе, но уничижил Себя Самого и принял образ раба, совершенного человека из души разумной, мыслящей и бессмертной, и тела смертного человеческого, и совокупил его с Собой, и соединил с Собой во славе, могуществе и чести, Того страстного по природе своей, Который образовался силой Святого Духа для спасения всех, и создался от Жены, и стал под законом, чтобы искупить бывших под законом и оживотворить умерших в Адаме, и истребил грех в плоти Своей, и разрушил закон заповедей повелениями Своими, открыл очи душ наших, бывших слепыми, и показал нам путь спасения, и просветил нас светом Божественного ведения.
Ибо тем, которые приняли Его, Он дал власть быть чадами Божиими, очистил нас и искупил нас посредством крещения святой водой и освятил нас благодатью Своею посредством дара Духа Святого. Тех же, которые спогреблись Ему крещением, Он воскресил, и вознес, и поселил с Собой на небе по обетованию Своему. И, возлюбив Своих, сущих в мире, Он до конца возлюбил их и сделался восприемником наказания, следовавшего за грехи роду нашему, за жизнь всех и предал Себя Самого за всех на смерть, которая царствовала над нами и под властью которой мы были преданы рабству, быв продан ей грехами нашими. И драгоценной Кровью Своей искупил и спас нас, и сошел в преисподнюю, и разрушил узы ненасытной смерти. И так как Праведнику не следовало быть удержану в аду смертью, то Он, начальник нашего спасения, воскрес из мертвых в третий день, и сделался начатком умерших, чтобы иметь Ему во всем первенство, и восшел на небо, и сел одесную величия Твоего, Боже.
И оставил нам в воспоминание нашего спасения это Таинство, которое мы приносим перед Тобою. Ибо, когда наступало время, в которое Он был предан за жизнь мира, после вечери в пасху закона Моисеева, Он взял хлеб…

• • После этого следуют установительные слова Тайной вечери, прошение о достойном причащении и доксология.
  • Диакон: «Воззрите на кротость, смирение и покорность Христа, Спасителя нашего, просвещённым оком ведения и очищенным разумением покорности. Воззрим особенно и представим Единородного Сына Отчего, ведомого на великое страдание крестное. Помолимся о мире между собой.»
  • Священник:

И мы, Господи Боже Отче Саваоф, воспоминаем эту заповедь и спасение, совершенное для нас. Прежде всего веруем и исповедуем Тебя, Боже Отче истинный, и вечного Единородного Сына Божества, Который существует из Тебя совокупно с Тобою по единосущию, дивное домостроительство Его, которое совершено через наше человечество и исполнено для нашего спасения: крест и страдание, смерть, погребение, воскресение в третий день, восшествие на небо, седение одесную Отца и второе славное пришествие к нам Господа нашего Иисуса Христа, когда Он будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его. Исповедуем и Духа Святого, Который существует из славного существа Божества Твоего, Который вместе с Тобой и Единородным Твоим Сыном почитается и прославляется.

• Интерцессия — чрезвычайно пространная и подробная. Исследователями часто цитируется отрывок из неё, в котором служащий священник молится о себе; этот отрывок с большой долей вероятности принадлежит перу самого Нестория:

…Ныне я начал говорить перед Тобою, я — прах, грешный, немощный и бедный, виновный перед Тобою от чрева матери моей, странник от утробы её, преступник от недр матери моей. Помилуй меня, Господи, по милосердию Твоему, и изведи меня из моря прегрешений по милости Твоей, изведи меня из бездны грехов моих по благости Твоей, исцели раны пороков моих и язвы преступлений моих, Ты еси подкрепитель и исцелитель. Даруй мне открыть уста мои перед Тобою и удостой меня глаголать устами моими к Тебе…Не прогневайся на меня, благий и долготерпеливый, что у меня нет дерзновения перед Тобой, чтобы смело произносить это перед величеством Твоим, но попусти мне осмелиться на это потому, что Твое великое имя именуется на мне…

• Эпиклеза (жирным выделены заимствования из литургии Иоанна Златоуста):

Итак, мы, Господи, рабы Твои непотребные, слабые и немощные, которые были далеко от Тебя, и которых Ты по множеству благости Твоей удостоил стоять и совершать перед Тобою это страшное, дивное и преславное служение, вместе молим Божество Твое, поклоняемое и обновляющее все твари. И да придет, Господи, благодать Духа Святого, и да вселится, и почиет на сем приношении, которое мы приносим перед Тобою, и да освятит его, то есть хлеб и чашу сии, Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа, между тем как Ты преложишь их и освятишь действием Духа Святого. Дабы принятие этих Святых Таин было всем принимающим их к вечной жизни и к воскресению из мертвых, к очищению тел и душ, к просвещению познания, к дерзновению перед Тобою и к вечному спасению, о котором Ты сказал нам через Иисуса Христа Господа нашего, чтобы все мы взаимно были соединены единодушием, одними узами любви и мира, были одним телом и одним духом, как мы и призваны к единой надежде нашего звания. И никто да не вкушает это и не пьет к осуждению тела своего и души своей. И да не будет ему это в болезнь или немощь за грехи его, за то, что вкушал от этого Хлеба и пил из этой Чаши, будучи недостойным. Но да укрепится он и утвердится во всем, что благоугодно Тебе, чтобы мы удостоились с чистой совестью причащаться Тела и Крови Христа Твоего, чтобы, когда предстанем перед Тобой на том страшном и славном суде перед престолом величества Твоего, нам обрести милость и благодать и наслаждаться будущими непреходящими благами со всеми, от века благоугодившими Тебе…

Причащение

Основная статья: Восточно-сирийский обряд

В настоящее время священнодействия после евхаристического канона одинаковы для всех трёх литургий восточно-сирийского обряда. К числе особенностей можно отнести:

• необычный обряд преломления Тела Христова и соединения Тела и Крови: евхаристический Хлеб преломляется пополам, одна из частей остаётся на дискосе, другая обмакивается в потир, затем второй частью крестообразно знаменуется первая.
• «Отче наш» читается после преломления Даров
• переменные благодарственные молитвы после причащения (различные в воскресные, праздничные и будние дни).

Источники

1. [web.archive.org/web/20061009222901/www.cired.org/liturgy/nestorius.html Текст литургии Нестория (в переводе с арамейского на английский)]
2. Собрание древних литургий восточных и западных. Анафора: евхаристическая молитва. — М.: Даръ, 2007. — С. 531-554. — (Духовная академия). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-485-00134-6.
3. Ткаченко А. А. [www.pravenc.ru/text/155372.html Восточно-сирийский обряд] // Православная энциклопедия. Том IX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2005. — С. 475-484. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-015-3
4. Jenner, Henry. [www.newadvent.org/cathen/14413a.htm "East Syrian Rite."] // The Catholic Encyclopedia. Vol. 14. New York: Robert Appleton Company, 1912.
5. Алымова В. А. [www.krotov.info/history/04/alymov/alym_13b.html#33 «Лекции по исторической литургике»] // Библиотека Якова Кротова

Отрывок, характеризующий Литургия Нестория

Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]