Литургия часов

Литурги́я часо́в (лат. Liturgia horarum) — в Римско-католической церкви (латинском обряде) общее наименование богослужений, должных совершаться ежедневно в течение дня (за исключением Мессы); также книга, содержащая эти богослужения. Название «Литургия часов» утвердилось в ходе литургической реформы после II Ватиканского собора. До этого времени на протяжении столетий богослужение суточного круга именовалось Officium divinum, отсюда закрепившийся в музыкальной науке термин оффиций. Книга, по которой совершается Литургия часов, именовалась «Бревиарием» (Breviarium). Термины «бревиарий» и «оффиций» используются и по сей день наряду с термином «литургия часов».

Для текстов Литургии часов используются названия «богослужебные часы», или просто «часы», отдельные часы могут именоваться также по их собственным названиям, например, «вечерня», «утреня».

Согласно motu proprio Папы Бенедикта XVI Summorum Pontificum (от 07 июля 2007 года) вновь может использоваться Бревиарий, изданный по решению Тридентского Собора и последний раз переизданный (с определёнными изменениями) блаженным Иоанном XXIII. Таким образом, существует две формы для канонических часов: так называемая «ординарная форма», если богослужения совершаются по книгам, изданным по решению II Ватиканского Собора, и т. н. «экстраординарная» — если те же богослужения совершаются по книгам, изданным по решению Тридентского Собора. Далее речь пойдет в основном об «ординарной форме».

Происхождение

Практика чтения часов восходит к иудейскому обычаю читать молитвы в определённые часы дня: например, в книге Деяний Апостолов Петр и Иоанн пришли в храм «в час молитвы девятый» (Деян. 3:1). В Пс. 118:164 говорится: «Семикратно в день прославляю Тебя за суды правды Твоей».

В христианской Церкви с течением времени сформировались следующие молитвенные часы:

• (ночью) Утреня (лат. Matutinum или Matutinae; в Византийском обряде называется ὄρθρος)
• (на рассвете) Лауды (лат. Laudes букв. «хваления», в западных Церквах — отдельная от утрени служба, приблизительно соответствующая православной полунощнице)
• (около 6 часов утра) Первый час (лат. Prima)
• (около 9 часов утра) Третий час (лат. Tertia)
• (в полдень) Шестой час (лат. Sexta)
• (около 3 часов дня) Девятый час (лат. Nona)
• (на заходе солнца) Вечерня (лат. Vesperae)
• (перед сном) Комплеторий (лат. Completorium — служба, завершающая день; по-русски часто называется, как соответствующая ей православная служба «Повечерие»)

Структура часов в Восточной и Западной Церквах отличается. Основу часов составляют псалмы, однако в восточном обряде для каждого часа определён свой состав псалмов, который не изменяется, а для отличения одного дня от другого служат тексты церковных авторов (т. наз. гимнография): тропари, стихиры, каноны. Исключение составляют кафизмы — большие разделы Псалтири, последовательно читаемые на вечерне и утрене, а Великим постом и на «малых часах», так что полный круг Псалтири прочитывается, как и в традиционном Римском обряде, за неделю (Великим постом — дважды за неделю). В западном же богослужении основную смысловую нагрузку несут именно псалмы и некоторые библейские песни. Они распределяются по тексту часов с тем расчётом, чтобы: а) в течение определённого периода была прочитана вся Псалтирь; б) текст псалма по возможности наиболее соответствовал дню и часу, когда он читается. В праздничные дни состав псалмов особый, подобранный в соответствии со смыслом праздника.

Каждый псалом заканчивается кратким славословием (малой доксологией) «Слава Отцу и Сыну и Духу Святому, как было в начале, ныне и всегда и во веки веков. Аминь»; в России вторую часть краткого славословия обычно читают, по аналогии с православной практикой, «…ныне, и присно, и во веки веков. Аминь»), в начале и конце псалма поётся антифон, связывающий псалом со смыслом текущего дня или праздника. Из творений святоотеческого периода и более поздних церковных авторов можно отметить гимн, поющийся обычно в начале часа.

В дальнейшем речь пойдёт именно о часах латинского обряда.

История

Иудеи и ранние христиане

Богослужебные часы произошли из иудейской молитвенной практики. В Ветхом Завете Бог указывает израильтянам совершать жертвы утром и вечером (Исх. 29, 39). С течением времени совершение этих жертв из святилища перешло в построенный Соломоном Иерусалимский храм. Во время Вавилонского изгнания, когда иудеи не имели возможности приносить жертвы в храме, стали появляться первые синагоги, где (в определённые часы дня) начали совершаться службы, состоящие из чтения Торы, пения псалмов и гимнов. «Жертва хвалы» начала заменять кровавые жертвоприношения.

После возвращения народа в Иудею молитвенные службы были включены в храмовое богослужение. Постепенно иудеи начали рассеиваться по всему греко-римскому миру, положив начало еврейской диаспоре. Во времена Римской империи иудеи (и позднее — ранние христиане) начали следовать римскому распорядку дня с выделением периодов времени для молитвы. В городах Римской империи удар колокола на форуме около 6 часов утра возвещал начало рабочего дня (prima, первый час), затем колокол ударял снова в девять утра (tertia, третий час), в полдень возвещал об обеденном перерыве (sexta, шестой час), в три часа пополудни снова созывал людей на работу (nona, девятый час), и, наконец, объявлял о завершении дня в шесть часов вечера (время вечерней молитвы).

Когда христиане начали отделяться от иудеев, практика молитвы в фиксированное время сохранилась. Первое чудо апостолов — исцеление хромого на ступенях храма — произошло, когда Петр и Иоанн шли в храм на молитву. Также один из определяющих моментов в истории Церкви, решение о включении язычников в сообщество верующих, имело основанием видение апостолу Петру, которое произошло во время его молитвы в полдень (Деян., 10, 9—49).

Ранняя Церковь использовала для молитвы псалмы (Деян., 4, 23-30), которые и по сей день сохранились в составе богослужебных часов у всех христиан. Дидахе («Учение 12 Апостолов»), самая ранняя из найденных христианских рукописей, рекомендовало ученикам читать молитву Господню три раза в день, что также нашло отражение в богослужебных часах.

Во втором и третьем веках такие Отцы Церкви, как Климент Александрийский, Ориген и Тертуллиан пишут о практике утренней и вечерней молитвы, и о молитве третьего, шестого и девятого часов. Эти молитвы могли совершаться индивидуально или в собрании верующих. В третьем веке возникла практика «непрестанной молитвы», когда отцы-пустынники, следуя заповеди апостола Павла («непрестанно молитесь», 1 Фес, 5, 17) делились на группы, из которых одна сменяла другую, так что в результате получалась круглосуточная молитва.

До Тридентского собора

По мере развития практики непрестанной молитвы в монастырских сообществах Востока и Запада длительность молитв увеличивалась, при этом привязка молитвословий к определённым часам дня стала в ежедневной жизни монастырей практически нормой. К четвёртому веку в своих основных чертах богослужебные часы приняли свою нынешнюю форму. Для приходских священников и мирян молитвы часов были по необходимости гораздо короче. Во многих храмах и базиликах, где основу клира составляли монахи, эти часы представляли собой смесь мирской и монастырской практик.

Значительное влияние на формирование часов в Западной Церкви оказал св. Бенедикт Нурсийский (в православной традиции — преподобный Венедикт Нурсийский), изложивший последование часов (именуемых у него Opus Dei, то есть «Божие дело») в своих «Правилах». Молитвенный распорядок дня монахов-бенедиктинцев строился в соответствии с этими правилами. В полночь совершалась служба, именуемая matutinum, или horae matutinae, за которой в 3 часа утра следовала утренняя служба laudes (первоначально так назывались три последние псалма Псалтири, читавшиеся на этой службе, затем это название перешло на всю службу, по-русски часто передаётся как лауды). До появления в XIV веке восковых свечей службы совершались в темноте или при минимальном освещении; от монахов ожидалось знание читаемых текстов наизусть. Затем монахи на некоторое время удалялись спать, а в 6 часов вновь вставали и шли на службу первого часа (prima). После этого могла быть частная Месса, или духовные чтения, или работа до 9 часов, когда совершалась служба третьего часа (tertia), а затем торжественная Месса. В полдень они шли на молитву 6-го часа (sexta) и затем на дневную трапезу. После этого был небольшой отдых до службы 9-го часа (nona) в 3 часа дня. После этого монахи были заняты работой до заката, когда совершалась вечерня (vesperae), а затем, перед сном (9 часов вечера) повечерие (completorium). После этого монахи шли спать, чтобы в полночь начать этот цикл снова.

Постепенно служба часов начала приобретать всё большее значение в жизни Церкви, её чин начал всё более усложняться. Скоро для совершения этой службы стало необходимым наличие различных книг, как, например, Псалтирь для чтения псалмов, Библия для библейских отрывков, сборник гимнов для пения и т. д. По мере роста числа приходов, удалённых от кафедральных соборов и базилик, а главным образом из-за появления клириков, вынужденных переезжать с места на место, но не освобожденных от обязанности совершать все канонические часы, возникала необходимость в более компактных изданиях, где все необходимые тексты были бы собраны в одной книге. Такие компактные издания получили название бревиариев (от латинского brevis — короткий). Тексты бревиариев достигли Рима, где Папа Иннокентий III распространил их использование на Римскую курию. Францисканцы приспособили этот Breviarium Curiae для нужд своих путешествующих братьев, взяв за образцовый так называемый галликанский текст псалтири (Psalterium Gallicanum — древний богослужебный перевод псалтири на латинский язык, сделанный с греческого текста). Бревиарий францисканцев распространился по всей Европе. Папа Николай III утвердил этот бревиарий для использования не только в Римской курии, но и во всех базиликах. В конечном итоге, он стал использоваться во всей Римско-католической Церкви.

Тридентский собор

Тридентский собор (начавшийся в 1545) объявил Римский Бревиарий единой богослужебной книгой для всей Католической церкви. Он подтвердил обязанность священнослужителей ежедневно читать часы дома или в храме. Дальнейшие исправления Бревиария были оставлены в компетенции Папы, поскольку Собор не имел времени завершить реформу Бревиария.

Периодические пересмотры бревиария проводились Папами и впоследствии. Первый такой пересмотр осуществил св. Пий V в 1568. Проводили ревизии также Папы Сикст V, Климент VIII, Урбан VIII, Климент XI и другие. Значительные изменения в бревиарий были внесены в 1911 при понтификате св. Пия X. Он восстановил практику прочтения за неделю всех 150 псалмов, из последования часов были удалены многие повторы. Папа Пий XII также начал реформу бревиария, разрешив использование нового перевода псалмов и создав специальную комиссию для работы над пересмотром бревиария. В 1955 был проведён опрос католических епископов по поводу реформы бревиария, и Папа бл. Иоанн XXIII в 1960 издал указания по его пересмотру. Это проложило путь к реформам II Ватиканского собора.

Второй Ватиканский собор

Второй Ватиканский Собор потребовал:

1. Упразднить Первый Час
2. Вернуться к изначальным текстам гимнов (прежде используемых по индультам)
3. Восстановить Preces (редко читавшиеся в дособорной практике)
4. Увеличить период для прочтения всей Псалтири.

Следуя решениям Второго Ватиканского собора, комиссия по осуществлению реформы упростила соблюдение богослужебных часов, стремясь сделать их более доступными для мирян, с целью восстановить их смысл, как молитву всей Церкви. Первый час был отменён, а Утреня (то есть Matutinum) была изменена таким образом, что могла совершаться в любое время в течение дня, как служба, содержащая чтения из Писания и святых отцов. Период, за который была прочитываема вся Псалтирь, был увеличен с одной недели до четырёх (и до двух для созерцательных орденов). Кроме того, комиссия внесла множество других изменений, прямо не санкционированных Собором (e.g. унификация структуры всех часов по образцу т. н. «малых», введение огромного количества гимнов, составленных после Собора, по заказу комиссии, опущение в Псалмах некоторых стихов и опущение целых псалмов, введение вновь составленных Preces взамен восстановления древних). От клириков каноническое право по-прежнему требует ежедневного совершения всей Литургии часов, в монастырях и иных религиозных сообществах практика чтения часов регулируется их собственными правилами. Второй Ватиканский собор призвал к чтению часов также и мирян, в результате чего и многие миряне начали читать ежедневно хотя бы отдельные службы из часов. Собор также призвал к распространению первоначальной практики совместного чтения часов («in communi» - Breviarium Romanum 1961). Во многих местах, где прежде часы пелись регулярно, напротив — произошло их практически полное вытеснение. До реформы Второго Ватиканского Собора одновременно с текстами всегда выходили официальные издания нот. Новый «Римский антифонарий» (Antiphonale Romanum) не вышел до сих пор. Поэтому для пения Литургии Часов на латинском языке (основном в латинском обряде) с неизбежностью приходится пользоваться дособорными изданиями или изданиями для монастырей.

Современная практика

Издания

Бревиарий обычно издается в четырёх книгах, по периодам Церковного года (I — Адвент и Рождественское время , II — Великий пост и Пасхальное время, III и IV — рядовое время). В 2000 году вышло последнее официальное на сегодняшний день издание Литургии часов на латинском языке. Издание четырехтомное. Печатные издания бревиария (как посттридентские, так и Liturgia horarum) не содержат музыкальной нотации богослужебных текстов.

Тексты Литургии часов могут издаваться в разных вариантах, в зависимости от местных особенностей (в том числе от степени переведённости текстов Литургии часов на национальный язык). Так, в США и многих других странах они издаются в четырёх же книгах под названием «Литургия часов» («The Liturgy of the Hours») с делением на тома согласно литургическим периодам: «Адвент и Рождество», «Великий пост и Пасха», «Рядовое время, т. 1», «Рядовое время. т. 2». В Великобритании и Ирландии часы издаются в трёх томах под названием «Божественная служба» («The Divine Office»): «Адвент, Рождество, Рядовое время 1—9 недели», «Великий Пост и Пасха», «Рядовое время 6—34 недели». В России Литургия часов издаётся в двух вариантах: а) двухтомный, где один том содержит тексты Часа чтений, другой — все остальные тексты, и б) однотомный, более краткий, где Час чтений отсутствует, также сокращено количество служб святым.

От Бревиария следует отличать издания т. н. Книги часов («Book of the hours»). В последней содержатся те же канонические часы, но с фиксированными текстами, то есть не изменяемыми в зависимости от дня (или изменяемые только по сезонам и т. д.). Подобные издания предназначены для тех, кто хотел бы читать часы, но не имеет возможности по тем или иным причинам пользоваться полными текстами. Выпускаются такого рода книги и для послереформенных часов. В частности, есть такая книга на русском языке, названная (по аналогии с православной книгой такого рода) «Часослов».

Состав

Литургия часов состоит из следующих служб:

• Воззвание (Invitatiorum). Краткая служба, самостоятельно не совершаемая, а предваряющая ту службу (Час чтений или Утреню), которая совершается раньше.
• Час чтений (Officium lectionis). Основан на прежней «утрене» (Matutinum), однако не имеет жёсткой привязки ко времени, и может совершаться в какое-либо время в течение дня.
• Утреня (Laudes matutinae — хвалы утренние; служба совмещает 2 прежних: собственно утреню и лауды). Совершается утром.
• Дневной час. В зависимости от времени совершения может соответствовать 3-му, 6-му, или 9-му часу. При этом меняется гимн часа, псалмы остаются прежними. Для желающих прочитать в день более одного часа существует т. н. дополнительная псалмодия.
• Вечерня (Vesperae). Совершается вечером.
• Повечерие (Completorium). Совершается перед отходом ко сну.

Структура часов

Условно часы можно разделить на «большие» (вечерня и утреня) и малые.

Большие часы:

• Гимн, составленный Церковью
• Два псалма, или поделённый надвое один длинный псалом, и одна песнь из Писания (утром из Ветхого Завета, вечером — из Нового)
• Краткий отрывок из Писания (Lectio brevis)
• Респонсорий, обычно стих из Писания, но иногда литургическая поэзия
• Евангельская песнь (Евангелия от Луки): утром — песнь Захарии (Benedictus), вечером — песнь Богородицы (Magnificat)
• Составленные Церковью прошения (Preces)
• Отче наш
• Заключительная молитва (обычно — т. н. коллекта, та же молитва, что читается в начале Мессы)
• Благословение священника или диакона; при их отсутствии — краткий заключительный стих

Малые часы

Структура малых часов проще:

• Гимн
• Три кратких псалма, или три части одного псалма.
• Краткий отрывок из Писания и респонсорий
• Заключительная молитва
• Краткий заключительный стих

Час чтений имеет несколько более расширенный формат

• Гимн
• Три псалма, или один/два псалма, поделённые на три части
• Длинное чтение из Писания, обычно чтения подобраны с тем расчётом, чтобы в течение недели все чтения были из одной библейской книги
• Длинное святоотеческое чтение, напр. отрывок из жития святого, из творений святого, святоотеческое поучение
• Накануне воскресных и праздничных дней Час чтений может быть расширен в формат бдения (Vigilia), в этом случае добавляются три песни из Ветхого Завета и чтение Евангелия
• Гимн Te Deum (по воскресным дням, торжествам, праздникам, кроме Великого поста)
• Заключительная молитва
• Краткий заключительный стих

Completorium (повечерие) носит характер подготовки души к переходу в вечность

• Испытание совести (напр., чтение Confiteor)
• Гимн
• Псалом, или два кратких псалма, или псалом 90
• Короткое чтение из Писания
• Респонсорий: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой».
• Песнь Симеона «Ныне отпущаеши», обрамлённая антифоном «В бдении спаси нас, Господи…»
• Заключительная молитва
• Краткое благословение («Ночь спокойную и кончину достойную да подаст нам Господь Всемогущий. Аминь»)
• Антифон Пресвятой Богородице

Как уже было сказано выше, каждый псалом и библейская песнь заканчивается славословием и обрамляется антифоном.

См. также

Часослов

Литература

• Бревиарий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

Тексты Литургии часов можно найти в Интернете:

• [www.catholic.net.ru/breviary/ На русском языке]
• [claret.ru/liturgy/molitvennik_nch.htm На русском языке (Недельный Бревиарий для мирян)]
• [universalis.com/ На английском языке (html-формат, есть также платная offline-версия)]
• [www.liturgyhours.org На английском языке (отдельные службы, остальное — по подписке)]
• [divineoffice.org/ На английском языке (есть аудио-записи часов)]
• [brewiarz.pl На польском и латинском языках]
• [www.gailestingumas.lt/lt/dievo-tautos-liturgines-valandos/ На литовском языке (на текущий месяц)]
• [www.breviar.sk/ На словацком языке]
• [www.prieravecleglise.fr/ На французском языке]
• [www.almudi.org/Recursos/LiturgiadelasHoras/LiturgiaHorarum2/tabid/110/Default.aspx На латинском языке (есть скачиваемая версия формата pdb, для наладонников)]
• [www.scholasaintmaur.net/ На латинском языке]

Также есть дореформенное последование (Бревиарий):

• [www.divinumofficium.com/cgi-bin/horas/officium.pl Несколько исторических Бревиариев на латыни с параллельным текстом на английском и венгерском языках]
• [www.breviary.net На латинском и английском языках] (платно)

Отрывок, характеризующий Литургия часов

Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.