Лихачёв, Иван Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Алексеевич Лихачёв<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Народный комиссар среднего машиностроения СССР
5 февраля 1939 года — 2 октября 1940 года
Глава правительства: Вячеслав Михайлович Молотов
Предшественник: Должность учреждена, Львов, Виктор Константинович как нарком машиностроения СССР.
Преемник: Малышев, Вячеслав Александрович
Министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР
26 августа 1953 года — 31 мая 1956 года
Глава правительства: Георгий Максимилианович Маленков
Николай Александрович Булганин
Предшественник: Должность учреждена.
Преемник: Должность упразднена.
Министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог РСФСР
июнь 1956 года — 24 июня 1956 года
Глава правительства: Михаил Алексеевич Яснов
 
Рождение: 3 (15) июня 1896(1896-06-15)
с. Озеренцы,
Венёвский уезд,
Тульская губерния,
Российская империя
Смерть: 24 июня 1956(1956-06-24) (60 лет)
Москва, СССР
Партия: РКП(б) с 1917 года
 
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Ива́н Алексе́евич Лихачёв (1896 — 1956) — советский государственный деятель, один из организаторов советской автомобильной промышленности. Директор Московского автомобильного завода (ныне Завода имени И. А. Лихачёва). Член ЦИК СССР 7 созыва, депутат ВС СССР 1—5 созывов. Член ЦК ВКП(б) (19391941), кандидат в члены ЦК КПСС (1956).





Биография

Родился 3 (15 июня) 1896 года в селе Озеренцы (ныне Тульская область) в крестьянской семье.

В 1908 году окончил сельскую школу и устроился учеником в медницкую мастерскую Путиловского завода в Петербурге. В 19081915 годах — слесарь на Путиловском заводе. Во время Первой мировой войны Лихачёв служил матросом на Балтийском флоте (19151917).

В июне 1917 вступил в РСДРП. В октябре того же года стал одним из организаторов отрядов Красной Гвардии в Гельсингфорсе. В 19171921 годах был командиром РККА, работал во ВЧК.

В 1921 году был направлен на профсоюзную работу (19211926 — управляющий делами Московского губернского профсоюза «МОСПС»), одновременно учился в МГА, позднее в Московском электромеханическом институте; не окончил.

В 1926 году И. А. Лихачёв был назначен директором Московского автомобильного завода (затем ЗИС), на этом посту проработал 13 лет. Лихачёву достался маленький и плохо оснащенный завод. Но за очень небольшой срок директор АМО (ЗИС) Лихачёв создал мощнейший автогигант. В 1929 и 1930 посетил автомобильные заводы Германии и США, где знакомился с принципами современного производства автомобилей. По некоторым данным, Лихачёву предлагали остаться работать в Америке, от чего он отказался.

С 1939 года по 1940 год — Народный комиссар среднего машиностроения СССР.

В 1940—1950 годах вновь возглавлял завод. За время его работы завод становится крупнейшим предприятием с новейшим оборудованием и проектной мощностью 150 тыс. грузовых автомобилей в год. В годы ВОВ завод под руководством Лихачёва снабжал армию оружием и грузовиками. Иван Лихачёв новаторски организовал сборку автомашин на конвейере, впервые в СССР. За годы эвакуации ЗИС 1941—1942 Лихачёв наладил производство на таких стратегически значимых для СССР предприятиях, как Ульяновский автомобильный, Миасский автомоторный (УралАЗ), Челябинский кузнечно-прессовый, Шадринский автоагрегатный заводы. Эти мощные титаны производства стали промышленным достоянием всего СССР.


В 19501953 годах директор Московского машиностроительного завода.

19531956 министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР. Менее месяца проработал Министром автомобильного транспорта и шоссейных дорог РСФСР (был назначен на эту должность в июне 1956 года).

И. А. Лихачёв умер 24 июня 1956 года. Похоронен в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве.

На 18-м съезде партии (1939) избирался членом ЦК ВКП(б); на XVIII партконференции (февраль 1941) выведен из состава ЦК, на 20-м (1956) — кандидатом в члены ЦК КПСС. Член ЦИК СССР 7 созыва, депутат ВС СССР 1—5-го созывов.

Память

В июне 1956 года постановлением ЦК КПСС и СМ СССР Московский автомобильный завод получил его имя — ЗИЛ. Именем Лихачёва так же были названы улицы в ряде населённых пунктов СССР.

В 1958 году в Москве был открыт бронзовый бюст И. А. Лихачёва [wikimapia.org/135158/ru/%D0%91%D1%8E%D1%81%D1%82-%D0%98-%D0%90-%D0%9B%D0%B8%D1%85%D0%B0%D1%87%D1%91%D0%B2%D0%B0], в 2013 году в Тульской области был открыт памятник [tulasmi.ru/news/34215].

В 1969 году вышел художественный фильм «Директор», прообразом главного героя в котором послужил Лихачёв.

Награды и премии

Напишите отзыв о статье "Лихачёв, Иван Алексеевич"

Литература

  • Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923—1991 гг. Историко-биографический справочник / Сост. В. И. Ивкин. — М., 1999. — ISBN 5-8243-0014-3

Ссылки

  • [www.amo-zil.ru/about/history/people/ Биографическая статья на официальном сайте АМО-ЗИЛ]
  • [auto.rin.ru/cgi-bin/main.pl?id=3637&id_section=562 Биография]

Отрывок, характеризующий Лихачёв, Иван Алексеевич

Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.