Лихачёв, Дмитрий Сергеевич
Поделись знанием:
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10565 Лихачёв, Дмитрий Сергеевич]. Сайт «Герои Страны».
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
(перенаправлено с «Лихачёв Дмитрий Сергеевич»)
| Дмитрий Сергеевич Лихачёв | |||||||||||||||||||||||||||||
| Научная сфера: | |||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место работы: | |||||||||||||||||||||||||||||
| Учёная степень: | |||||||||||||||||||||||||||||
| Учёное звание: | |||||||||||||||||||||||||||||
| Известен как: |
автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы и русской культуры; пропагандист нравственности и духовности | ||||||||||||||||||||||||||||
| Награды и премии: |
| ||||||||||||||||||||||||||||
| Подпись: |
| ||||||||||||||||||||||||||||
Дми́трий Серге́евич Лихачёв (28 ноября 1906 года, Санкт-Петербург, Российская империя — 30 сентября 1999 года, Санкт-Петербург, Российская Федерация) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН (АН СССР до 1991 года). Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986—1993).
Автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы (главным образом древнерусской) и русской культуры. Автор работ (в том числе более сорока книг) по широкому кругу проблем теории и истории древнерусской литературы, многие из которых переведены на разные языки. Автор около 500 научных и 600 публицистических трудов. Внёс значительный вклад в изучение древнерусской литературы и искусства. Круг научных интересов Лихачёва весьма обширен: от изучения иконописи до анализа тюремного быта заключённых.
На протяжении всех лет своей деятельности являлся активным защитником культуры, пропагандистом нравственности и духовности.
Содержание
Биография
 |
Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей.
|
Отец — Сергей Михайлович Лихачёв (ум. 1942 — в блокадном Ленинграде), инженер-электрик, мать — Вера Семёновна Лихачёва, урождённая Коняева.
Ранние годы и репрессии
В 1914—1915 годах учился в гимназии Императорского Человеколюбивого общества, в 1915—1920 годах — в реальном училище К. И. Мая, затем до 1923 года — в Советской единой трудовой школе (бывшей гимназии Л. Д. Лентовской; ныне это средняя общеобразовательная школа № 47 имени Д. С. Лихачёва)[1].
До 1928 года — студент романо-германской и славяно-русской секции отделения языкознания и литературы факультета общественных наук Ленинградского государственного университета.
8 февраля 1928 года арестован за участие в студенческом кружке «Космическая академия наук», где незадолго до ареста сделал доклад о старой русской орфографии, «попранной и искажённой врагом Церкви Христовой и народа российского»; осуждён на 5 лет за контрреволюционную деятельность. До ноября 1931 года политзаключённый в Соловецком лагере особого назначения. Во время отбывания наказания опубликовал в местной газете первую научную работу «Картёжные игры уголовников». С 1929 года до перевода на материк работал сотрудником криминологического кабинета[2].
В ноябре 1931 года переведён из Соловецкого лагеря в Белбалтлаг, работал счетоводом и железнодорожным диспетчером на строительстве Беломорско-Балтийского канала[3].
После освобождения
Досрочно освобождён в 1932 году и позже вернулся в Ленинград. В 1932—1933 годах является литературным редактором Соцэкгиза, опубликовал статью «Черты первобытного примитивизма воровской речи» в сборнике Института языка и мышления им. Н. Я. Марра «Язык и мышление».
В 1936 году с Лихачёва были сняты все судимости, по ходатайству президента АН СССР А. П. Карпинского.
В 1937 году родились дочери-близнецы: Вера Дмитриевна Лихачёва и Людмила Дмитриевна Лихачёва.
Пушкинский Дом. С 1938 г. младший, в 1941—1954 годах старший научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР (ИРЛИ АН СССР). С 1954 года заведующий Сектором, с 1986 г. — Отделом древнерусской литературы ИРЛИ. Член Учёного совета ИРЛИ АН СССР (с 1948 года).
В 1941-42 гг. вместе с семьёй — блокадник. В июне 1942 г. вместе с семьёй эвакуировался по Дороге жизни из блокадного Ленинграда в Казань.
В 1941 г. защитил диссертацию на степень кандидата филологических наук на тему: «Новгородские летописные своды XII века». В 1947 г. защитил диссертацию на степень доктора филологических наук на тему: «Очерки по истории литературных форм летописания XI—XVI вв.».
С 1946 г. доцент, в 1951—1953 гг. профессор Ленинградского государственного университета. На историческом факультете ЛГУ читал спецкурсы «История русского летописания», «Палеография», «История культуры Древней Руси» и др.
1952 Присуждена Сталинская премия второй степени за коллективный научный труд «История культуры Древней Руси. Т. 2».
В 1953 г. избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. Член Бюро Отделения литературы и языка АН (с 1955 года). С 1956 г. член Археографической комиссии АН СССР, с 1974 г. — член Бюро Археографической комиссии АН.
1952—1991
- Член, с 1971 — председатель редколлегии серии АН СССР «Литературные памятники».
- Публикация статей «Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X—XI вв.)» и «Народное поэтическое творчество в годы феодальной раздробленности Руси — до татаро-монгольского нашествия (XII-начало XIII в.)» в коллективном труде «Русское народное поэтическое творчество».
1956—1999
- Член Союза писателей СССР (Секция критики), с 1992 — член союза писателей Санкт-Петербурга.
- Первая поездка за рубеж — командирован в Болгарию для работы в рукописных хранилищах.
- Участвовал в работе IV Международного съезда славистов (Москва), где был председателем подсекции древнеславянских литератур. Сделан доклад «Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России».
1958—1973
- Заместитель председателя постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов.
- Член Учёного совета Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублёва.
1959
- Родилась внучка Вера, дочь Людмилы Дмитриевны (от брака с Сергеем Зилитинкевичем, физиком).
- Участвовал в I Международной конференции по поэтике (Польша).
1960—1966
- Заместитель председателя Ленинградского отделения Общества советско-болгарской дружбы.
1960—1999
- Член Учёного совета Государственного Русского музея.
- Член Советского (Российского) комитета славистов.
- Участвовал во II Международной конференции по поэтике (Польша).
- С 1961 г. член редколлегии журнала «Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка».
- Издание книг: «Культура русского народа 10-17 вв.» М.-Л., Изд-во АН. 1961. 120 с. 8 т.э. (2-е изд.) М.-Л.,1977. и «„Слово о полку Игореве“ — героический пролог русской литературы». М.-Л., Гослитиздат. 1961. 134 с. 30 т.э. 2-е изд. Л.,ХЛ.1967.119 с.200 т.э.
1961—1962
- Депутат Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся.
1962
- Поездка в Польшу на заседание постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов.
- Издание книг «Текстология: На материале русской литературы Х — XVII вв.» М.-Л., Изд-во АН. 1962. 605 с. 2500 э. (переизд.: Л., 1983; СПб., 2001) и «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV — начало XV в.)» М.-Л., Изд-во АН. 1962. 172 с. 30 т.э.
(переизд.: Лихачёв Д. С. Раздумья о России. СПб., 1999).
- Избран иностранным членом Болгарской академии наук.
- Президиумом Народного Собрания Народной Республики Болгарии награждён орденом Кирилла и Мефодия I степени.
- Участвовал в V Международном съезде славистов (София).
- Командирован в Австрию для чтения лекций.
1963—1969
- Член Художественного совета Второго творческого объединения Ленфильма.
1963
- С 1963 г. член редколлегии серии АН СССР «Научно-популярная литература».
- Присуждена степень почётного доктора наук Университета имени Николая Коперника в Торуне (Польша) .
- Поездка в ВНР для чтения докладов в Венгерской академии наук.
- Поездка в Югославию для участия в симпозиуме, посвящённом изучению творчества Вука Караджича, и для работы в рукописных хранилищах.
- Поездка в Польшу для чтения лекций и докладов.
- Поездка в Чехословакию на заседание постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов.
- Поездка в Данию на симпозиум «Юг-Север», организованный ЮНЕСКО.
1965—1966
- Член Организационного комитета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
1965—1975
- Член Комиссии по охране памятников культуры при Союзе художников РСФСР.
1966
- Награждён орденом Трудового Красного Знамени за заслуги в развитии советской филологической науки и в связи с 60-летием со дня рождения.
- Поездка в Болгарию для научной работы.
- Поездка в Германию на заседание постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов.
1966
- Родилась внучка Зина, дочь Веры Дмитриевны (от брака с Юрием Курбатовым, архитектором). В настоящее время Зинаида Курбатова живёт в Москве, корреспондент канала «Вести 24».
- Избран почётным доктором Оксфордского университета (Великобритания).
- Поездка в Великобританию для чтения лекций.
- Участвовал в Генеральной ассамблее и научном симпозиуме Совета по истории и философии ЮНЕСКО (Румыния).
- Издание книги «Поэтика древнерусской литературы» Л., Наука. 1967. 372 с. 5200 э., удостоенной Государственной премии СССР (переизд.: Л., 1971; М., 1979; Лихачёв Д. С. Избранные работы: В 3-х т. Т. 1. Л., 1987)
- Член Совета Ленинградского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
- Член Центрального совета, с 1982 — член Президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
1967—1986
- Член Учёного совета Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР.
- Избран членом-корреспондентом Австрийской академии наук.
- Участвовал в VI Международном съезде славистов (Прага). Прочитал доклад «Древнеславянские литературы как система».
- Присуждена Государственная премия СССР за научный труд «Поэтика древнерусской литературы».
- Участвовал в конференции по эпической поэзии (Италия).
1969
- Член Научного совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» АН СССР. С 1970 — член бюро Совета.
Академик
- Избран действительным членом Академии наук СССР.
- Избран иностранным членом Сербской академии наук и искусств.
- Награждён дипломом 1 степени Всесоюзного общества «Знание» за книгу «Человек в литературе Древней Руси».
- Присуждена степень почётного доктора наук Эдинбургского университета (Великобритания).
- Издание книги «Художественное наследие Древней Руси и современность» Л., Наука. 1971. 121 с. 20 т.э. (совм. с В. Д. Лихачёвой).
1971
- Умерла мать Вера Семёновна Лихачёва.
1971—1978
- Член редколлегии «Краткой литературной энциклопедии».
1972—1999
- Руководитель Археографической группы Ленинградского отделения Архива АН СССР.
- Награждён дипломом I степени Всесоюзного общества «Знание» за участие в коллективном научном труде «Краткая история СССР. Ч. 1».
- Избран почётным членом историко-литературного школьного общества «Боян» (Ростовская область).
- Избран иностранным членом Венгерской академии наук.
- Участвовал в VII Международном съезде славистов (Варшава). Прочитан доклад «Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы».
- Издание книги «Развитие русской литературы Х — XVII вв.: Эпохи и стили» Л., Наука. 1973. 254 с. 11 т.э.(переизд.: Лихачёв Д. С. Избранные работы: в 3-х т. Т. 1. Л., 1987; СПб., 1998).
1973—1976
- Член Учёного совета Ленинградского института театра, музыки и кинематографии.
1974—1999
- Член Ленинградского (Санкт-Петербургского) отделения Археографической комиссии АН СССР, с 1975 — член бюро Отделения Археографической комиссии АН СССР.
- Член бюро Археографической комиссии АН СССР.
- Председатель редколлегии ежегодника «Памятники культуры. Новые открытия» Научного совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» АН СССР.
- Председатель Научного совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» АН СССР.
- Награждён медалью «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
- Награждён золотой медалью ВДНХ за монографию «Развитие русской литературы Х—XVII вв.».
- Выступил против исключения А. Д. Сахарова из Академии наук СССР.
- Поездка в ВНР на празднование 150-летия Венгерской академии наук.
- Участвовал на симпозиуме «МАПРЯЛ» (Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы) по сравнительному литературоведению (Болгария).
- Издание книги «Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси» М., Современник. 1975. 366 с. 50 т.э. (перизд.: М., 1980; Лихачёв Д. С. Избранные работы: в 3-х т. Т.2. Л., 1987; 1997).
1975—1999
- Член редколлегии издания Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР «Вспомогательные исторические дисциплины».
- Участвовал в особом заседании Академии наук СССР по книге О.Сулейменова «Аз и Я» (запрещена).
- Участвовал в конференции «Тырновская школа. Ученики и последователи Ефимия Тырновского» (Болгария).
- Избран членом-корреспондентом Британской академии.
- Издание книги «„Смеховой мир“ Древней Руси» Л., Наука. 1976. 204 с. 10 т.э.(совм. с А. М. Панченко; переизд.: Л., Наука. 1984.295 с.; «Смех в Древней Руси» — совм. с А. М. Панченко и Н. В. Понырко; 1997: «Историческая поэтика литературы. Смех как мировоззрение»).
1976—1999
- Член редколлегии международного журнала «Palaeobulgarica» (София).
- Государственным Советом Народной Республики Болгарии награждён орденом Кирилла и Мефодия I степени.
- Президиумом Болгарской академии наук и Академическим советом Софийского университета имени Климента Охридского награждён премией Кирилла и Мефодия за труд «Големият свят на руската литература».
1978
- Награждён грамотой Союза болгарских журналистов и почётным знаком «Золотое перо» за большой творческий вклад в болгарскую журналистику и публицистику.
- Избран почётным членом литературного клуба старшеклассников «Бригантина».
- Поездка в Болгарию для участия в международном симпозиуме «Тырновская художественная школа и славяно-византийское искусство XII—XV вв.» и для чтения лекций в Институте болгарской литературы БАН и Центре болгаристики.
- Поездка в ГДР на заседание постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов.
- Издание книги «„Слово о полку Игореве“ и культура его времени» Л., ХЛ. 1978. 359 с. 50 т.э.(переизд.: Л., 1985; СПб., 1998)
1978—1989
- Инициатор, редактор (совм. с Л. А. Дмитриевым) и автор вступительных статей к монументальной серии «Памятники литературы Древней Руси» (12 томов), выходящей в издательстве «Художественная литература» (издание удостоено Государственной премией в 1993 г.).
- Государственным Советом Народной Республики Болгарии присвоено почётное звание лауреата Международной премии имени братьев Кирилла и Мефодия за исключительные заслуги в развитии староболгаристики и славистики, за изучение и популяризацию дела братьев Кирилла и Мефодия.
- Публикация статьи «Экология культуры» (Москва, 1979, № 7)
- Член редколлегии книжной серии «Литературные памятники Сибири» Восточно-Сибирского книжного издательства (Иркутск).
- Секретариатом Союза писателей Болгарии награждён почётным знаком «Никола Вапцаров».
- Поездка в Болгарию для чтения лекций в Софийском университете.
- Награждён Почётной грамотой «Всесоюзного добровольного общества любителей книги» за выдающийся вклад в исследование древнерусской культуры, русской книги, источниковедения.
Государственным Советом Народной Республики Болгарии присуждена «Международная премия имени Евфимия Тырновского».
- Награждён почётным знаком Болгарской академии наук.
- Участвовал в конференции, посвящённой 1300-летию Болгарского государства (София).
- Издание сборника статей «Литература — реальность — литература». Л., Сов.писатель. 1981. 215 с. 20 т.э. (переизд.: Л., 1984; Лихачёв Д. С. Избранные работы: В 3-х т. Т. 3. Л., 1987) и брошюры «Заметки о русском». М., Сов. Россия. 1981. 71 с. 75 т.э. (переизд.: М., 1984; Лихачёв Д. С. Избранные работы: В 3-х т. Т. 2. Л., 1987; 1997).
1981
- Родился правнук Сергей, сын внучки Веры Тольц (от брака с Владимиром Соломоновичем Тольцем, советологом из Уфы).
1981, 11 сентября
- Погибла в автокатастрофе дочь Вера.
1981—1998
- Член редакционного совета альманаха Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры «Памятники Отечества».
- Присуждена Почётная грамота и премия журнала «Огонёк» за интервью «Память истории священна».
- Избран почётным доктором Университета Бордо (Франция).
- Редколлегией «Литературной газеты» присуждена премия за активное участие в работе «Литературной газеты».
- Поездка в Болгарию для чтения лекций и консультаций по приглашению Болгарской академии наук.
- Издание книги «Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей» Л., Наука. 1982. 343 с. 9950 э. (переизд.: Л., 1991; СПб., 1998).
- Награждён Дипломом почёта ВДНХ за создание пособия для учителей «Слово о полку Игореве».
- Избран почётным доктором Цюрихского университета (Швейцария).
- Член Советского оргкомитета по подготовке и проведению IX Международного съезда славистов (Киев).
- Издание книги для учащихся «Земля родная». М., Дет.лит. 1985. 207 с.
1983—1999
- Председатель Пушкинской комиссии АН СССР.
- Имя Д. С. Лихачёва присвоено малой планете № 2877, открытой советскими астрономами: (2877) Likhachev-1969 TR2.
1984—1999
- Член Ленинградского научного центра АН СССР.
- Награждён юбилейной медалью «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
- Президиумом АН СССР присуждена премия имени В. Г. Белинского за книгу «„Слово о полку Игореве“ и культура его времени».
- Редколлегией «Литературной газеты» присвоено звание лауреата «Литературной газеты» за активное сотрудничество в газете.
- Присуждена степень почётного доктора наук Будапештского университета имени Лоранда Этвеша.
- Поездка в Венгрию по приглашению Будапештского университета имени Лоранда Этвеша в связи с 350-летием университета.
- Участвовал в Культурном форуме государств — участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Венгрия). Прочитан доклад «Проблемы сохранения и развития фольклора в условиях научно-технической революции».
- Издание книг «Прошлое — будущему: Статьи и очерки» Л., Наука. 1985. 575 с. 15 т.э. и «Письма о добром и прекрасном» М., Дет.лит. 1985. 207 с. (переизд.: Токио, 1988; М., 1989; Симферополь, 1990; СПб., 1994; СПб., 1999).
- В связи с 80-летием Присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
- Государственным Советом Народной Республики Болгарии награждён орденом Георгия Димитрова (высшей награды Болгарии).
- Награждён медалью «Ветеран труда».
- Занесён в Книгу почёта Всесоюзного общества «Знание» за активную работу по пропаганде художественной культуры и оказание методологической помощи лекторам.
- Присвоено звание лауреата «Литературной России» за 1986 год и присуждена премия журнала «Огонек».
- Избран почётным председателем Международного общества по изучению творчества Ф. М. Достоевского (IDS).
- Избран почётным членом секции книги и графики Ленинградского Дома учёных им. М.Горького.
- Избран членом-корреспондентом секции «Ирисы» Московского городского клуба цветоводов-любителей.
- Участвовал в советско-американо-итальянском симпозиуме «Литература: традиция и ценности» (Италия).
- Участвовал в конференции, посвящённой «Слову о полку Игореве» (Польша).
- Издана книга «Исследования по древнерусской литературе». Л., Наука. 1986. 405 с. 25 т.э. и брошюра «Память истории священна». М., Правда. 1986. 62 с. 80 т.э.
12 ноября 1986 — май 1993
- Председатель правления Советского (с ноября 1991 — Российского) фонда культуры.
- Награждён медалью и премией «Альманаха библиофила».
- Награждён дипломом за фильм «Поэзия садов» (Лентелефильм, 1985), удостоенный второй премии на V Всесоюзном смотре фильмов по архитектуре и гражданскому строительству.
- Избран депутатом Ленинградского городского Совета народных депутатов.
- Избран членом Комиссии по литературному наследию Б. Л. Пастернака.
- Избран иностранным членом Национальной академии Италии.
- Участвовал в международном форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества» (Москва).
- Поездка во Францию на XVI сессию Постоянной смешанной советско-французской комиссии по культурным и научным связям.
- Поездка в Великобританию по приглашению Британской академии и Университета г. Глазго для чтения лекций и консультаций по истории культуры.
- Поездка в Италию на заседание неформальной инициативной группы по организации фонда «За выживание человечества в ядерной войне».
- Издание книги «Великий путь: Становление русской литературы XI—XVII вв.». М., Современник. 1987. 299 с. 25 т.э.
- Издание «Избранных работ» в 3-х тт.
1987—1996
- Член редколлегии журнала «Новый мир», с 1997 — член Общественного совета журнала.
- Участвовал в работе международной встречи «Международный фонд за выживание и развитие человечества».
- Избран почётным доктором Софийского университета (Болгария).
- Избран членом-корреспондентом Гёттингенской академии наук (ФРГ).
- Поездка в Финляндию на открытие выставки «Время перемен, 1905—1930 (Русский авангард)».
- Поездка в Данию на открытие выставки «Русское и советское искусство из личных собраний. 1905—1930 гг.»
- Поездка в Великобританию для презентации первого номера журнала «Наше наследие».
- Издание книги: «Диалоги о дне вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем». М., Сов. Россия. 1988. 142 с. 30 т.э. (соавтор Н. Г. Самвелян)
1987
- Родилась правнучка Вера, дочь внучки Зинаиды Курбатовой (от брака с Игорем Руттером, художником, сахалинским немцем).
- Присуждена Европейская (1-я) премия за культурную деятельность в 1988 году.
- Присуждена Международная литературно-журналистская премия г. Модены (Италия) за вклад в развитие и распространение культуры в 1988 году.
- Вместе с другими деятелями культуры выступил за возвращение Русской Православной Церкви Соловецкого и Валаамского монастырей.
- Участвовал в совещании министров культуры европейских стран во Франции.
- Член Советского (позднее Российского) отделения Пен-клуба.
- Издание книг «Заметки и наблюдения: Из записных книжек разных лет» Л., Сов.писатель. 1989. 605 с. 100 т.э. и «О филологии» М., Высш.шк. 1989. 206 с. 24 т.э.
1989—1991
- Народный депутат СССР от Советского фонда культуры.
- Член Международного комитета по возрождению Александрийской библиотеки.
- Почетный председатель Всесоюзного (с 1991 — Российского) Пушкинского общества.
- Член Международной редколлегии, созданной для издания «Полного собрания сочинений А. С. Пушкина» на английском языке.
- Лауреат Международной премии города Фьюджи (Италия).
- Издание книги «Школа на Васильевском: Книга для учителя». М., Просвещение. 1990. 157 с. 100 т.э.(совм. с Н. В. Благово и Е. Б. Белодубровским).
1991
- Присуждена Премия имени Карпинского (Гамбург) за исследование и публикацию памятников русской литературы и культуры.
- Присуждена степень почётного доктора наук Карлова университета (Прага).
- Избран почётным членом Сербской Матицы (СФРЮ).
- Избран почётным членом Всемирного клуба петербуржцев.
- Избран почётным членом Немецкого Пушкинского общества.
- Издание книг «Я вспоминаю» М., Прогресс. 1991. 253 с. 10 т.э., «Книга беспокойств» М., Новости. 1991. 526 с. 30 т.э., «Раздумья» М., Дет.лит. 1991. 316 с. 100 т.э.
- Избран иностранным членом Философского научного общества США.
- Избран почётным доктором Сиенского университета (Италия).
- Присвоено звание Почётного гражданина Милана и Ареццо (Италия).
- Участник Международной благотворительной программы «Новые имена».
- Председатель общественного юбилейного Сергиевского комитета по подготовке к празднованию 600-летия преставления преподобного Сергия Радонежского.
- Издание книги «Русское искусство от древности до авангарда». М., Искусство. 1992. 407 с.
- Президиумом Российской академии наук награждён Большой золотой медалью им. М. В. Ломоносова за выдающиеся достижения в области гуманитарных наук.
- Присуждена Государственная премия Российской Федерации за серию «Памятники литературы Древней Руси».
- Избран иностранным членом Американской академии наук и искусств.
- Присвоено звание первого Почётного гражданина Санкт-Петербурга решением Санкт-Петербургского Совета народных депутатов.
- Избран почётным доктором Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов.
- Издана книга «Статьи ранних лет». Тверь,Твер. ОО РФК. 1993. 144 с.
- В мае сменён на посту председателя правления Российского фонда культуры актёром и режиссёром Н. С. Михалковым.
- Председатель Государственной Юбилейной Пушкинской комиссии (по празднованию 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина).
- Издание книги: «Великая Русь: История и художественная культура X—XVII века» М., Искусство. 1994. 488 с. (совм. с. Г. К. Вагнером, Г. И. Вздорновым, Р. Г. Скрынниковым).
- Участвовал в Международном коллоквиуме «Творение мира и предназначение человека» (Санкт-Петербург — Новгород). Представил проект «Декларация прав культуры».
- Награждён орденом «Мадарски конник» первой степени за исключительные заслуги в развитии болгаристики, за выдвижение роли Болгарии в развитии мировой культуры.
- По инициативе Д. С. Лихачёва и при поддержке Института русской литературы РАН была создана Международная неправительственная организация «Фонд 200-летия А. С. Пушкина».
- Издание книги «Воспоминания» (СПб, Logos. 1995. 517 с. 3 т.э. переизд. 1997, 1999, 2001).
- Награждён орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени за выдающиеся заслуги перед государством и большой личный вклад в развитие русской культуры.
- Награждён орденом «Стара Планина» первой степени за огромный вклад в развитие славистики, болгаристики и за большие заслуги в укреплении двусторонних научных и культурных связей между Республикой Болгарией и Российской Федерацией.
- Издание книг: «Очерки по философии художественного творчества» СПб, Блиц. 1996. 158 с. 2 т.э.(переизд. 1999) и «Без доказательств» СПб, Блиц. 1996. 159 с. 5 т.э..
- Лауреат Премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства.
- Присуждение премии «За честь и достоинство таланта», учрежденной Международным Литфондом.
- Вручена частная художественная Царскосельская премия под девизом «От художника художнику» (Санкт-Петербург).
- Издание книги «Об интеллигенции: Сборник статей».
1997
- Родилась правнучка Ханна, дочь внучки Веры Тольц (от брака с Йором Горлицким, советологом).
1997—1999
- Редактор (совм. с Л. А. Дмитриевым, А. А. Алексеевым, Н. В. Понырко) и автор вступительных статей монументальной серии «Библиотека литературы Древней Руси» (изданы т. 1—7, 9−11) — издательство «Наука».
1998
- Награждён орденом Святого апостола Андрея Первозванного за вклад в развитие отечественной культуры (первый кавалер).
- Награждён Золотой медалью первой степени от Межрегионального некоммерческого благотворительного фонда памяти А. Д. Меншикова (Санкт-Петербург).
- Награждён премией имени Небольсина Международного благотворительного фонда и профессионального образования им. А. Г. Небольсина.
- Награждён Международным серебряным памятным знаком «Ласточка мира» (Италия) за большой вклад в пропаганду идей мира и взаимодействия национальных культур.
- Издание книги «Слово о полку Игореве и культура его времени. Работы последних лет». СПб, Logos. 1998. 528 с. 1000 э.
1999
- Один из учредителей «Конгресса петербургской интеллигенции» (наряду с Ж. Алфёровым, Д. Граниным, А. Запесоцким, К. Лавровым, А. Петровым, М. Пиотровским).
- Награждён сувенирной Золотой юбилейной Пушкинской медалью от «Фонда 200-летия А. С. Пушкина».
Издание книг «Раздумья о России», «Новгородский альбом».
Дмитрий Сергеевич Лихачёв скончался 30 сентября 1999 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на кладбище в Комарово 4 октября. Памятник на могиле учёного выполнил известный скульптор В. С. Васильковский[4].
Значение творческой и общественной деятельности
Д. С. Лихачёв внёс значительный вклад в развитие изучения древнерусской литературы. Его перу принадлежат одни из лучших исследований по таким литературным памятникам, как «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника» и др. Лихачёв также принимал активное участие в воссоздании парка «Монрепо» под Петербургом. Лихачев во многом посодействовал развитию книжной серии «Литературные памятники», являясь с 1970 года председателем её редколлегии.
Известный актёр, народный артист РФ Игорь Дмитриев так охарактеризовал основное значение Д. С. Лихачёва в развитии русской культуры:
|
Гордость русского народа, гордость интеллигенции. Я не знаю, кто сможет занять его место и кто сможет иметь право говорить так о любых проблемах российской культуры с таким знанием и с такой болью за неё… | 
|
Гражданская позиция
Никогда не состоял в КПСС, отказывался подписывать письма против видных деятелей культуры СССР, но не был диссидентом и стремился найти компромисс с советской властью. В своем предисловии к книге «Слово о полку Игореве», вышедшей в 1955 году в издательстве «Детгиз», а также во введении и заключении к книге «Возникновение русской литературы» (1952), ссылался на труды Сталина, Маркса и Энгельса. Позже Лихачёв так вспоминал об этом:
В интервью 1995 года Лихачёв говорил следующее:Найти в моих работах что-либо антисоветское было трудно. И все-таки я был явно не «свой»: Сталина и Ленина почти не цитировал. На это обратили особое внимание, когда вышла моя книга «Возникновение русской литературы». Заставили написать введение и заключение с соответствующим цитированием «корифея всех наук».— Лихачев Д.С. «Проработки»[5]
Ведь что такое… Октябрьский переворот? Против кого он был направлен? Против интеллигенции. Первый год во власти стояли полузнайки. Стали арестовывать профессоров…
В октябре 1990 года подписал «Римское обращение». В октябре 1993 года Лихачёв подписал «Письмо сорока двух» с призывом о запрете коммунистических и националистических партий и движений.
30 сентября 1998 г. Лихачёв принял из рук президента Ельцина восстановленный орден Андрея Первозванного № 1, что было расценено частью[какой?] российской интеллигенции как проявление сервилизма. Негативную реакцию усилил поступок Солженицына, который от того же ордена демонстративно отказался.
Дмитрий Лихачёв родился в семье старообрядцев федосеевского, беспоповского согласия[6]. По свидетельству лично знавших его людей, придерживался атеистических взглядов.[7] В разделе «О жизни и смерти» в своей книге «Русская культура» он писал так: «Религия либо занимает основное место в жизни человека, либо у него её нет вовсе. Нельзя верить в Бога „попутно“, „между прочим“, признавать Бога как постулат и вспоминать о Нём только, когда спрашивают». Дмитрий Лихачёв был председателем общественного юбилейного Сергиевского комитета по подготовке к празднованию 600-летия преставления преподобного Сергия Радонежского (1992 г.) Когда в 1996 г. Дмитрию Сергеевичу исполнилось 90 лет, его поздравил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир. Владыка поднес в дар юбиляру икону Божией Матери, Дмитрий Сергеевич перекрестился и поцеловал образ. Так, на вопрос, по какому обряду он хотел бы быть похоронен, Дмитрий Сергеевич ответил: «По старому»[8].
Звания, награды
- Герой Социалистического Труда (1986)
- Орден Святого апостола Андрея Первозванного (30 сентября 1998) — за выдающийся вклад в развитие отечественной культуры[9](вручён орден за № 1)
- Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (28 ноября 1996) — за выдающиеся заслуги перед государством и большой личный вклад в развитие русской культуры[10]
- Орден Ленина
- Орден Трудового Красного Знамени (1966)
- Медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (22 марта 1995)[11]
- Медаль Пушкина (4 июня 1999) — в ознаменование 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина, за заслуги в области культуры, просвещения, литературы и искусства[12]
- Медаль «За трудовую доблесть» (1954)
- Медаль «За оборону Ленинграда»(1942)
- Медаль «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1975)
- Медаль «40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1985)
- Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946)
- Медаль «Ветеран труда» (1986)
- Орден Георгия Димитрова (НРБ, 1986)
- Два ордена «Кирилла и Мефодия» I степени (НРБ, 1963, 1977)
- Орден «Стара Планина» I степени (Болгария, 1996)
- Орден «Мадарский всадник» I степени (Болгария, 1995)
- Знак Исполкома Ленсовета «Жителю блокадного Ленинграда»
- Премия имени В. Г. Белинского (1985), за книгу «„Слово о полку Игореве“ и культура его времени»
- Премия имени Карпинского (1991).
1954 Присуждена премия Президиума АН СССР за работу «Возникновение русской литературы».
В 1986 году организовал Советский (ныне Российский) Фонд культуры и был председателем президиума Фонда по 1993 год. С 1990 года входит в Международный комитет по организации Александрийской библиотеки (Египет). Избирался депутатом Ленинградского городского Совета (1961—1962, 1987—1989).
Иностранный член академий наук Болгарии, Венгрии, Академии наук и искусств Сербии. Член-корреспондент Австрийской, Американской, Британской (1976), Итальянской, Гёттингенской академий, член-корреспондент старейшего общества США — Философского. Член Союза писателей с 1956 года. С 1983 года — председатель Пушкинской комиссии РАН, с 1974 года — председатель редколлегии ежегодника «Памятники культуры. Новые открытия». С 1971 по 1993 год возглавлял редколлегию серии «Литературные памятники», с 1987 года является членом редколлегии журнала «Новый мир», а с 1988 года — журнала «Наше наследие».
Русской академией искусствознания и музыкального исполнительства награждён орденом искусств «Янтарный крест» (1997). Награждён Почётным дипломом Законодательного Собрания Санкт-Петербурга (1996). Награждён Большой золотой медалью имени М. В. Ломоносова (1993). Первый Почётный гражданин Санкт-Петербурга (1993). Почётный гражданин итальянских городов Милана и Ареццо. Лауреат Царскосельской художественной премии (1997).
Общественная деятельность
Д. С. Лихачёв принимал непосредственное участие в сохранении и реставрации различных культурных объектов Санкт-Петербурга и пригородов.
Совместно с Игорем Моисеевым и Татьяной Устиновой содействовал инициативе Виктора Попова, приведшей к основанию в Москве школы № 1113 с углублённым изучением музыки и хореографии для одарённых детей.[13]
Народный депутат СССР (1989—1991) от Советского Фонда культуры.
Член Комиссии по правам человека при Администрации Санкт-Петербурга.
Труды
- Книги
- «Оборона древнерусских городов» (1942, совместно с М. А. Тихановой) — первая книга
- «Национальное самосознание Древней Руси. Очерки из области русской литературы 11-17 вв.» М.-Л., Изд-во АН. 1945. 120 с. (фототип. переизд. кн.: The Hague, 1969)
- «Новгород Великий: Очерк истории культуры Новгорода 11-17 вв.» Л., Госполитиздат. 1945. 104 с. 10 т.э. (переизд.: М., Сов. Россия. 1959.102 с.)
- «Культура Руси эпохи образования Русского национального государства. (Конец XIV-начало XVI в.)». М., Госполитиздат. 1946. 160 с. 30 т.э. (фототип. переизд кн.: The Hague, 1967)
- «Русские летописи и их культурно-историческое значение» М.-Л., Изд-во АН СССР. 1947. 499 с. 5 т.э. (фототип. переизд кн.: The Hague, 1966)
- «Возникновение русской литературы». М.-Л., Изд-во АН. 1952. 240 с. 5 т.э.
- «Человек в литературе Древней Руси» М.-Л., Изд-во АН. 1958. 186 с. 3 т.э. (переизд.: М., 1970; Лихачёв Д. С. Избранные работы: В 3-х т. Т. 3. Л., 1987)
- брошюра «Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России». М., Изд-во АН. 1958. 67 с. 1 т.э.
- «Повесть временных лет»
- Издание «Слова о полку Игореве» в серии «Литературные памятники» с переводом и комментариями Д. С. Лихачёва.
- Издание «Повести временных лет» в серии «Литературные памятники» с переводом (совм. с Б. А. Романовым) и комментариями Д. С. Лихачёва (переизд.: СПб., 1996).
- Публикация статей «Исторический и политический кругозор автора „Слова о полку Игореве“» и «Устные истоки художественной системы „Слова о полку Игореве“».
- Издание книги: «Слово о полку Игореве»: Историко-литературный очерк. (НПС). М.-Л., Изд-во АН СССР. 1950. 164 с. 20 т.э. 2-е изд., доп. М.-Л., Изд-во АН СССР. 1955. 152 с. 20 т.э.
- Другие публикации
- Иван Грозный — писатель // Звезда. — 1947. — № 10. — С. 183—188.
- Иван Грозный — писатель // Послания Ивана Грозного / Подгот. текста Д. С. Лихачёва и Я. С. Лурье. Пер. и коммент. Я. С. Лурье. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. — М., Л., 1951. — С. 452—467.
- 1951 статья «Литература XI—XIII вв.» в коллективном труде «История культуры Древней Руси». (Том 2. Домонгольский период), получившем Государственную премию СССР.
- Иван Пересветов и его литературная современность // Пересветов И. Сочинения / Подгот. текст. А. А. Зимин. — М., Л.: 1956. — С. 28—56.
- Изображение людей в житийной литературе конца XIV—XV века // Тр. Отд. древнерус. лит. — 1956. — Т. 12. — С. 105—115.
- Движение русской литературы XI—XVII веков к реалистическому изображению действительности. — М.: Тип. «На боевом посту», 1956. — 19 с — (Материалы к дискус. о реализме в мировой лит.).
- Заседание, посвящённое творчеству протопопа Аввакума, [состоявшееся 26 апр. в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР] // Вестник АН СССР. — 1957. — № 7. — С. 113—114.
- Вторая международная конференция по поэтике // Вести АН СССР. — 1962. — № 2. — С. 97—98.
- Древнеславянские литературы как система // Славянские литературы: VI Междунар. съезд славистов (Прага, авг. 1968). Докл. сов. делегации. — М., 1968. — С. 5 — 48.
- Барокко и его русский вариант XVII века // Русская литература. 1969. № 2. С. 18—45.
- Древнерусский смех // Проблемы поэтики и истории литературы: (Сб. ст.). — Саранск, 1973. — С. 73—90.
- Големият свят на руската литература: Изслед. и ст. На болг. яз. / Сост. и ред. П. Динеков. — София: Наука и изкуство, 1976. — 672 с.
- [Выступление на IX Международном съезде славистов (Киев 6—14 сент. 1983 г.) по докладу П. Бухвальд-Пельцевой «Эмблематика Киевской Руси эпохи барокко»] // IX Международный съезд славистов. Киев, сентябрь 1983 г.
- Земля родная: кн. для учащихся. — М., Просвещение. — 1983. — 256 с.
- Материалы дискуссии. Литературоведение и лингвостилистика. — Киев, 1987. — С. 25.
- [Выступление на IX Международном съезде славистов (Киев, 6—14 сент. 1983 г.) по докладу Р. Белкнапа «Сюжет: практика и теория»] // IX Международный съезд славистов. Киев, сентябрь 1983 г. Материалы дискуссии.
- Литературоведение и лингвостилистика. — Киев, 1987. — С. 186.
- Введение к чтению памятников древнерусской литературы. М.: Русский путь, 2004
- [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=87363&aid=105 Воспоминания]. — СПб.: «Logos», 1995. — 519 стр., ил.
Память
- 25 мая 2011 года в атриуме библиотеки иностранной литературы имени М. И. Рудомино открыт памятник Д. С. Лихачёву[14].
- В 2006 году Фондом имени Д. С. Лихачёва и Правительством Санкт-Петербурга была учреждена премия имени Д. С. Лихачёва.
- В 2006 году в Москве установлена памятная доска на доме № 4 по 1-у Неопалимовскому переулку, где размещалась редакция журнала «Наше наследие».
- В Санкт-Петербурге установлена памятная доска на доме, где академик прожил последние 35 лет (2-й Муринский пр., д. 34).
- В 2000 году Д. С. Лихачёву посмертно была присуждена Государственная премия Российской Федерации за развитие художественного направления отечественного телевидения и создание общероссийского государственного телеканала «Культура». Изданы книги «Русская культура»; «Небесная линия города на Неве. Воспоминания, статьи».
- Указом Президента Российской Федерации 2006 год объявлен в России годом Дмитрия Сергеевича Лихачёва.
- Имя Лихачёва присвоено малой планете № 2877 (1984).
- В 1999 году по инициативе Д. С. Лихачёва был создан Пушкинский лицей № 1500, в Москве. Академик не увидел лицея и через три месяца после постройки здания умер.
- Ежегодно в честь Дмитрия Сергеевича Лихачёва в ГОУ гимназии № 1503 города Москвы и Пушкинском лицее № 1500 проводятся Лихачёвские чтения, на которых съезжаются ученики различных городов и стран с выступлениями, посвящёнными памяти великого гражданина России.
- Ежегодно в честь Дмитрия Сергеевича Лихачёва в СПбГУП проводятся Лихачёвские чтения, на которых выступают видные деятели науки, культуры и искусства из России и зарубежных стран.
- Ежегодно в честь Дмитрия Сергеевича Лихачёва в Институте филологии и журналистики Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского проводятся Лихачёвские чтения (организатор и руководитель — Г. Ф. Самосюк).
- Распоряжением губернатора Санкт-Петербурга в 2000 году имя Д. С. Лихачёва присвоено школе № 47 (Плуталова улица, дом № 24), где также проводятся Лихачёвские чтения[1].
- В 1999 году имя Лихачёва присвоено Российскому научно-исследовательскому институту культурного и природного наследия[15].
- Известны живописные, графические и скульптурные портреты Д. С. Лихачёва, исполненные в разные годы ленинградскими художниками и скульпторами, в том числе Варленом Пеном (1980)[16].
- В 2014 году Аэрофлот назвал в честь Д. С. Лихачёва один из своих новых лайнеров Аэробус.[17]
- В Новосибирске одна из районных библиотек названа именем Д. С. Лихачёва.
- В память о Лихачёве названы площадь, аллея и сквер в Санкт-Петербурге.
- В память о Лихачёве названа улица в Софии, 28 ноября 2015 года в сквере на этой улице открыт памятник.
В филателии
- Почтовые марки России
- Russia-2000-stamp-Dmitry Likhachev.jpg
- Russia-2006-stamp-Dmitry Likhachev.jpg
- Stamp of Russia 2011 No 1509 Dmitry Likhachov.jpg
Напишите отзыв о статье "Лихачёв, Дмитрий Сергеевич"
Примечания
- ↑ 1 2 [likhachev.lfond.spb.ru/excurs.htm Академик Д. С. Лихачёв в Петербурге — Петрограде — Ленинграде — Санкт-Петербурге]
- ↑ [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pagesbb95-2.html?Key=13590&page=258 Воспоминания о ГУЛАГе :: База данных :: Авторы и тексты]
- ↑ [www.lihachev.ru/bio/themes/solovki/ Соловки и Беломорканал — Площадь Лихачева]
- ↑ Шервуд, Ольга [www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10237608@SV_Articles Человек-мост] // Санкт-Петербургские ведомости : Газета. — СПб., 2006. — Вып. № 133 от 24 июля.
- ↑ Лихачев Д.С. Избранное: Воспоминания. — СПб.: Logos, 1997. — С. 526—547.
- ↑ [ttolk.ru/?p=13572 Последняя «совесть нации»: старообрядец Дмитрий Лихачёв]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=WHiGHEaD410 «Исторический процесс». Церковь и государство. — YouTube]
- ↑ [telegrafua.com/social/13485/ Последняя «совесть нации»]
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=073693 Указ Президента Российской Федерации от 30 сентября 1998 года № 1163 «О награждении орденом Святого апостола Андрея Первозванного Лихачёва Д. С.»]
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=080638 Указ Президента Российской Федерации от 28 ноября 1996 года № 1609 «О награждении орденом „За заслуги перед Отечеством“ II степени Лихачёва Д. С.»]
- ↑ Указ Президента РФ от 22 марта 1995 г. № 296
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=060591 Указ Президента Российской Федерации от 4 июня 1999 года № 700 «О награждении медалью Пушкина»]
- ↑ [www.s1113.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=51&Itemid=70 Историческая справка] // [www.s1113.ru/ Школа № 1113]
- ↑ [www.itar-tass.com/v64/292.html Открытие памятника академику Лихачёву]
- ↑ [www.heritage-institute.ru/index.php Институт наследия]. Проверено 3 августа 2015. [www.webcitation.org/65AcyOiH9 Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
- ↑ Зональная выставка произведений ленинградских художников 1980 года. Каталог. — Л: Художник РСФСР, 1983. — С. 19.
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/2388850 Два новых лайнера в Аэрофлоте=Коммерсант.ru] (27 января 2014 года). Проверено 27 января 2014.
Литература
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
- Князевская О. А. Вопросы палеографии и кодикологии в трудах академика Д. С. Лихачёва: (к 80-летию со дня рождения) / О. А. Князевская, Н. И. Толстой // Археографический ежегодник за 1986 год. — М., 1987. — С. 143—147.
- Корсаков К. В. Вклад академика Д. С. Лихачёва в отечественную криминологическую науку / К. В. Корсаков // Российский юридический журнал. — 2007. — № 1. — С. 9-14.
- Луков Вл. А. [mosgu.ru/nauchnaya/publications/2011/monographs/Lukov_Academician_Likhachev_and_His_Conception.pdf Академик Д. С. Лихачёв и его концепция теоретической истории литературы]. — М.: Гуманитарный институт телевидения и радиовещания имени М.А. Литовчина, 2011. — 116 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-94237-040-4.
- Луков Вл. А. [www.zpu-journal.ru/zpu/2006_4/Lukov_Vl/18.pdf Д. С. Лихачёв и его теоретическая история литературы] // Знание. Понимание. Умение. — 2006. — № 4. — С. 124-134.
- Праздникова Г. З. [elibrary.ru/item.asp?id=13086182 Педагогические идеи Д. С. Лихачёва и формирование ценностных ориентаций подростков] / Г. З. Праздникова // Воспитание школьников. — 2010. — № 3. — С. 28-34.
- Робинсон М. А., Сазонова Л. И. Дмитрий Сергеевич Лихачёв: жизненный путь и научная судьба (к 100-летию со дня рождения) // Славянский альманах, 2006 / Редколл.: Т. И. Вендина, К. В. Никифоров, М. А. Робинсон, В. А. Хорев, А. Л. Шемякин. — М.: Индрик, 2007. — С. 394-422. — 496 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-85759-417-9. (обл.)
Ссылки
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10565 Лихачёв, Дмитрий Сергеевич]. Сайт «Герои Страны».
- [intencia.ru/Filosof-view-6.html Краткий очерк научной, педагогической и общественной деятельности Д. С. Лихачёва. Библиография. Высказывания.]
- [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_bookf641.html?id=87363&aid=105 Лихачев Д. С. Воспоминания. — СПб. : Logos, 1995.]
- [www.pravmir.ru/article_2243.html «На Соловках я понял, что каждый человек — человек…»]
- [sadsvt.narod.ru/lih.html статья Д. С. Лихачева «Россия» и фрагмент интервью из его книги «Заметки и наблюдения. Из записных книжек разных лет».(Издательство «Советский писатель», 1989 г.)]
- [www.nasledie-rus.ru/podshivka/6014.php Письма и выступления 1986-98 годов]
- [www.nasledie-rus.ru/ Журнал «Наше Наследие»] созданный по инициативе академика Д. С. Лихачёва в 1988 году
Интервью с Д. С. Лихачёвым
- [dailytalking.ru/interview/lihachev-dmitriy--sergeevich/206/ Природа не терпит бесстыдства./ Комсомольская правда, 1996-03-05, Дмитрий Шеваров]
- [www.lebed.com/1999/art1046.htm Интервью с акад. Д. С. Лихачевым. Интервьюировал Рене Герра, Париж]
Сайты, посвящённые Д. С. Лихачёву
- [likhachev.lfond.spb.ru/search/bibliogr_rubr.php Библиография трудов Д. С. Лихачёва]
- [history-gatchina.ru/article/lihachev.htm Гатчинские тропинки Дмитрия Сергеевича Лихачёва]
- [likhachev100.lfond.spb.ru Год Д. С. Лихачёва]
- [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/5/Lukov_Likhachev/ Луков Вл. А. Концепция теоретической истории литературы Д. С. Лихачёва]
- [lfond.spb.ru Международный благотворительный фонд имени Д. С. Лихачёва]
- [www.lihachev.ru Площадь Д. С. Лихачёва], lihachev.ru.
- [pgz-68.narod.ru/index/0-39 Идеи Д. С. Лихачёва и современность]
Ссылки на труды Д. С. Лихачёва
- [www.gumer.info/authors.php?name=%CB%E8%F5%E0%F7%E5%E2+%C4. Труды Лихачёва Д. С. на сайте «Библиотека Гумер»]
- [www.fictionbook.ru/author/lihachev_dmitriyi_sergeevich/pisma_o_dobrom_i_prekrasnom/read_online.html?page=1. «Письма о добром и прекрасном»]
Критика
- [www.litrossia.ru/archive/173/prose/4299.php Проскурин П. Л. Из дневника писателя], Литературная Россия. 25.11.2005. № 47.
- [www.balkaria.info/library/f/fediunkin/spi.htm Федюнькин Е. Д. Склока о полку Игореве], Вести Дубны, 1998.
- [www.zlev.ru/93_5.htm Ямщиков С. В. Засохшая «совесть нации». Триумф попсы], Золотой Лев. № 93-94.
| ||||||
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лихачёв, Дмитрий Сергеевич
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
Категории:
- Доктора филологических наук
- Действительные члены АН СССР
- Действительные члены РАН
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Святого апостола Андрея Первозванного (Российская Федерация)
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 2 степени
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью Пушкина
- Награждённые медалью «За трудовую доблесть»
- Награждённые медалью «За оборону Ленинграда»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «Ветеран труда»
- Кавалеры ордена «Стара Планина»
- Кавалеры ордена «Мадарский всадник» I степени
- Кавалеры ордена Георгия Димитрова
- Кавалеры ордена «Кирилл и Мефодий»
- Награждённые Большой золотой медалью имени М. В. Ломоносова
- Лауреаты Государственной премии РФ
- Лауреаты премии Президента Российской Федерации
- Лауреаты Сталинской премии
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Награждённые золотой медалью ВДНХ
- Награждённые Почётной медалью Правления Советского фонда мира
- Почётные граждане Санкт-Петербурга
- Персоналии по алфавиту
- Учёные по алфавиту
- Дмитрий Лихачёв
- Филологи России
- Литературоведы России
- Исследователи древнерусской литературы
- Исследователи Слова о полку Игореве
- Мемуаристы России
- Текстологи
- Литературоведы СССР
- Археографы СССР
- Выпускники реального училища Карла Мая
- Репрессированные в СССР
- Сотрудники Пушкинского Дома
- Преподаватели исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Профессора Санкт-Петербургского университета
- Народные депутаты СССР от Советского фонда культуры
- Члены Союза писателей СССР
- Иностранные члены Болгарской АН
- Члены-корреспонденты Британской академии
- Похороненные на Комаровском кладбище
- Лауреаты Государственной премии РФ в области литературы и искусства
- Царскосельская художественная премия
- Лауреаты премии В. Г. Белинского
- Почётные граждане Милана
- Почётные доктора Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов
- Почётные доктора Эдинбургского университета
- Почётные члены РАО
- Заключённые Белбалтлага
