Лично известен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лично известен
Режиссёр

Степан Кеворков
Григорий Баласанян
Эразм Карамян

Автор
сценария

Марк Максимов

В главных
ролях

Гурген Тонунц

Оператор

Артём Джалалян
Иван Дилдарян

Композитор

Арно Бабаджанян

Кинокомпания

Арменфильм

Длительность

100 мин

Страна

СССР СССР

Год

1957

IMDb

ID 0360366

К:Фильмы 1957 года

«Лично известен» — художественный фильм режиссёра Степана Кеворкова.

Первый фильм кинотрилогии («Лично известен», «Чрезвычайное поручение», «Последний подвиг Камо») о революционере-большевике С. А. Тер-Петросяне.

Художники фильма — Пётр Бейтнер и Валентин Подпомогов. Другое название: Камо Премьера: 17 апреля 1958 (Москва).





Сюжет

Первый фильм трилогии охватывает период с 1905 по 1919 год. Решительность и актёрское дарование молодого социал-демократа Тер-Петросяна позволяют ему успешно осуществлять нелегальную революционную деятельность в Российской империи и за рубежом, обеспечивать связь с лидерами партии в эмиграции, организовывать стачки в Баку и Тифлисе, а также так называемые эксы. В результате предательства одного из соратников в 1909 году был арестован в Берлине. Превозмогая пытки, симулировал сумасшествие, позже был передан российским властям. Бежал и продолжил нелегальную деятельность. Фильм завершается эпизодом личной встречи Камо и Ульянова-Ленина, сопровождающуюся вручением мандата на новое партийное задание.

В ролях

В эпизодах

  • З. Атанесян
  • В. Суханов
  • Владимир Пицек

Озвучивание

Съёмочная группа

  • Режиссёры: Григорий Баласанян, Эразм Карамян, Степан Кеворков
  • Сценарист: Марк Максимов
  • Операторы: Артем Джалалян, Иван Дилдарян
  • Композитор: Арно Бабаджанян
  • Художник: Петр Бейтнер

Награды

  • Приз ВКФ-59 (Киев)

Напишите отзыв о статье "Лично известен"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Лично известен

– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.