Личные воспоминания о Жанне д’Арк

Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
Personal Recollections of Joan of Arc, by the Sieur Louis de Conte
Автор:	Марк Твен
Жанр:	историческая проза
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1896
Оформление:	Фрэнк Дюмон
Издатель:	Harper & Brothers
Страниц:	260
Носитель:	твёрдая обложка, мягкая обложка

«Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря» (англ. Personal Recollections of Joan of Arc, by the Sieur Louis de Conte) — роман Марка Твена 1896 года, посвящённый жизни Жанны д’Арк. Это последний завершённый роман Твена, опубликованный, когда писателю был 61 год.

Роман был представлен как перевод воспоминаний Луи де Конта, пажа Жанны д’Арк, выполненный неким Жаном Франсуа Альденом со старофранцузского на английский язык, а Твен выступает как «редактор» якобы найденной им рукописи Альдена. Роман состоит из трёх частей, последовательно описывающих биографию Жанны д’Арк: её детство в Домреми, во главе армии Карла VII и на судебном процессе в Руане.

История написания

Твен вспоминал, что был потрясён героической трагедией жизни Жанны д’Арк ещё в детстве, а решение написать о ней роман было принято около 1880 года. Твен внимательно изучил документы о жизни Жанны и суде над ней. Он говорил тогда: «Это будет серьёзная книга, для меня она значит больше, чем все мои начинания, которые я когда-либо предпринимал». Написание романа началось в 1893 году и закончилось весной 1895 года.

В письме к Генри Роджерсу Твен вспоминал, что никогда ранее работа не стоила ему такого труда и напряжения, он исчерпывающе использовал сведения из десяти источников. Прообразом внешнего облика Жанны, по мнению биографов, послужила дочь Твена, Сьюзи Клеменс.

Первоначально роман публиковался в качестве романа-фельетона в журнале «Harper’s Magazine», начиная с апреля 1895 года. Марк Твен, зная о своей репутации как автора юмористических произведений, предпочёл публиковать роман в журнале анонимно, под маской оруженосца Жанны. По этой причине он дал роману длинное витиеватое название в духе средневековья: «Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря, в вольном переводе со старофранцузского на современный английский язык Жана Франсуа Альдена с неопубликованной рукописи, хранящейся в Национальном архиве Франции, в художественной обработке Марка Твена». Но его авторство вскоре было раскрыто, и первое издание романа отдельной книгой в мае 1896 года вышло в издательстве «Harper & Brothers» уже с указанием автора — Марк Твен. Этот роман Твен посвятил своей жене Оливии Клеменс «в знак благодарного признания её неутомимой и бессменной службы в качестве литературного советчика и редактора» и в день двадцатипятилетней годовщины их свадьбы.

Первый русский перевод романа появился в 1897 году в издании А. С. Суворина с большими цензурными сокращениями, которые порой выхолащивали социально-политическую оценку описываемых автором событий. После этого роман на русском языке повторно не издавался до 1960 года, когда он вышел в переводе З. Е. Александровой (8-й том Собрания сочинений М.Твена в 12 томах).

Содержание книги

Предисловие переводчика

В «Предисловии переводчика» Марк Твен, выдавая себя за переводчика старинной хроники, излагает краткую биографию Жанны д’Арк и отмечает, что все эти данные основаны на подлинных документах, которым можно доверять. Твен даёт здесь восторженную оценку личности Жанны:

Жанна д’Арк — личность исключительная. Её смело можно мерить меркой любых времён. Согласно любому критерию и всем им взятым вместе, она остается безупречной, остаётся идеалом совершенства и вечно будет стоять на высоте, недосягаемой ни для кого из смертных.

Если вспомнить, что её век известен в истории как самый грубый, самый жестокий и развращённый со времён варварства, приходится удивляться чуду, вырастившему подобный цветок на подобной почве. Она и её время противоположны друг другу, как день и ночь. Она была правдива, когда ложь не сходила у людей с языка; она была честна, когда понятие о честности было утрачено… она была скромна и деликатна среди всеобщего бесстыдства и грубости; она была полна сострадания, когда вокруг царила величайшая жестокость; она была стойкой там, где стойкость была неизвестна, и дорожила честью, когда честь была позабыта; она была непоколебима в своей вере, как скала, когда люди ни во что не верили и над всем глумились; она была верна, когда вокруг царило предательство… она была незапятнанно чиста душой и телом, когда общество, даже в верхах, было развращено до мозга костей, — вот какие качества сочетались в ней в эпоху, когда преступление было привычным делом вельмож и государей, а столпы христианской религии ужасали даже развращённых современников своей чёрной жизнью, полной неописуемых предательств, жестокостей и мерзостей.

Введение

Роман начинается с предисловия от имени сьера Луи де Конта («Сьер Луи де Конт своим внучатным племянникам и племянницам»). В этом предисловии упомянуто, что автор ведёт своё повествование в 1492 году, более чем через 60 лет после смерти Жанны д’Арк (1431 год), и говорится о тесной связи автора с ней: «Я был с ней с самого начала до конца».

Книга первая: «В Домреми»

Книга первая начинается с рождения де Конта в 1410 года в Нёшато и содержит описание времени его раннего детства, периода нищеты и бедствий Франции, измученной Столетней войной. В 1415 году, после гибели своей семьи де Конт переселяется в маленькую деревню Домреми, где живёт в семье приходского священника. Здесь он знакомится с девочкой Жанной д’Арк, дочерью крестьянина Жака д’Арк, и описывает несколько случаев, которые характеризуют маленькую Жанну как храброго и самого добродетельного ребёнка в Домреми, не по годам умного и развитого.

В VI и VII главах Жанна доверительно сообщает де Конту, что ей являлся архангел Михаил и она слышит голоса, которые доводят до неё великую миссию: «Я призвана — и я не отступлю, пока с Божьей помощью не разожму тиски, которые сдавили горло Франции». Повинуясь голосам, Жанна направляется к правителю Вокулёра с просьбой дать ей войска, чтобы сопроводить её к королю Карлу VII, но её только поднимают на смех.

Книга вторая: «При дворе и на войне»

Непреклонная убеждённость Жанны в своей миссии делает своё дело: в 1429 году, возрасте 17 лет она покидает родную деревню, и в сопровождении своих сторонников, включая де Конта, направляется к королю, чтобы возглавить армию и снять осаду англичан с Орлеана. Свита короля чинит ей всевозможные препятствия, устраивает трибунал из учёных богословов, которые должны вынести вердикт — не связана ли Жанна с дьяволом? После трёх недель допросов не умеющая читать Жанна одерживает верх над сообществом клириков, после чего король назначает Жанну главнокомандующим своей армии.

В десятой главе Жанна д’Арк начинает военную кампанию, направив письмо английской армии в Орлеане, требуя освободить Францию. После отказа англичан Жанна ведёт армию в бой, несмотря на интриги и саботаж придворных и военачальников. Появление Жанны на поле боя воодушевляет французов, и они одерживают победу за победой. 5 июля 1429 года капитулирует английский гарнизон в Реймсе, благодаря чему наконец проводится коронация короля Карла VII. Во время коронации Жанна просит у короля освободить от налогов её родную деревню Домреми, не требуя ничего для себя лично.

После коронации Жанна просит у короля разрешения атаковать Париж, но советники короля пытаются всячески воспрепятствовать этому. Карл VII сначала даёт разрешение атаковать Париж, но в момент, когда Париж уже на грани падения, король объявляет долгосрочное перемирие с Парижем. Жанна и де Конт сожалеют об упущенной возможности, но ничего не могут изменить.

В последней главе книги рассказывается о событиях 24 мая 1430 года, когда французская армия проиграла битву с англичанами и бургундцами, в результате чего Жанна попала в плен.

На протяжении всей второй книги де Конт описывает добродетели Жанны (она запрещает проституцию во французском лагере, азартные игры, грубую лексику, требует, чтобы каждый солдат регулярно исповедовался и проявляет милосердие к пленным англичанам), а также её качества, обусловленные божественным предназначением (она узнаёт короля в толпе без предварительного уведомления, находит скрытый меч в церкви, предвидит свои раны и предстоящую гибель).

Книга третья: «Суд и мученичество»

Третья, заключительная книга описывает тюремное заключение и суд над Жанной д’Арк. Её решили судить церковным судом за преступления против веры. Местом суда был выбран Руан, который находился в самом центре английской территории.

С четвёртой главы роман содержит подробный рассказ о трехмесячном суде над Жанной, начиная с 21 февраля 1431 года. Де Конт, тайно присутствовавший на суде, описывает процесс как несправедливый во всех отношениях, с предвзятым отношением судей и отсутствием адвоката.

Суд сконцентрировался на таких вопросах, как видения Жанны, её переодевания в мужское платье, и её воспитание. Де Конт подчеркивает, что Жанна, будучи неграмотной крестьянкой, уверенно парировала хитроумные судебные ловушки. Например, в главе VII на вопрос: «Почиет ли на тебе Божия благодать?», любой ответ на который, «да» или «нет», был бы губительным (в Библии утверждается, что человеку не дано об этом знать), Жанна ответила: «Если на мне нет благодати, молю Господа даровать её мне; если да — молю, чтобы не лишал её».

В главе XX Жанну путём обмана заставляют подписать документ, в котором она признаёт себя виновной в колдовстве и сношениях с нечистой силой, во лжи, в хуле на Бога и его святых, в кровожадности, в подстрекательстве к смутам, в жестоких и злых делах, внушенных дьяволом; кроме того, она обязалась снова надеть женское платье.

В главе XXII де Конт обвиняет англичан в вероломстве. В то время как Жанна спала, один из охранников украл лежащую у кровати её женскую одежду и положил рядом мужскую одежду. После этого Жанну осуждают за «повторное впадение в ересь» и сжигают на костре 30 мая 1431 года.

Заключение

В заключении де Конт возвращается в 1492 год, когда он пребывает в 82-летнем возрасте. Подводя итоги жизни и смерти многих героев, он завершает повествование панегириком Жанне д’Арк:

Жанна воплотила Дух Патриотизма, стала его олицетворением, его живым, видимым и осязаемым образом. Любовь, Милосердие, Доблесть, Война, Мир, Поэзия, Музыка — для всего этого можно найти множество символов, все это можно представить в образах любого пола и возраста. Но хрупкая, стройная девушка в расцвете первой юности, с венцом мученицы на челе, с мечом в руке, которым она разрубила узы своей родины, — разве не останется она, именно она, символом ПАТРИОТИЗМА до скончания времен?

— [modernlib.ru/books/dushenko_konstantin_vasilevich_tven_mark/lichnie_vospominaniya_o_zhanne_dark_sera_lui_de_konta_ee_pazha_i_sekretarya/read_24/ Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря].

Оценки и критика

Сам Твен очень высоко ценил роман о Жанне. В письме того времени он заметил: «Может быть, книга не будет продаваться, — но это не важно: ведь я писал её для души». По воспоминаниям Сьюзи Клеменс, дочери писателя, Твен плакал, читая родным рукопись романа. В конце жизни Твен заявил:

Из всех моих книг я больше всего люблю «Жанну д’Арк»; это лучшая из них; я это прекрасно знаю. А кроме того, она доставила мне в семь раз больше удовольствия, чем все остальные; двенадцать лет я её готовил и два года писал. Для других подготовки не требовалось.

«Жанна д’Арк» выделяется среди романов Твена своей эмоциональной искренностью, художественной цельностью. Она не распадается на ряд отдельных эпизодов, как «Янки при дворе короля Артура», «Приключения Гекльберри Финна» и ряд других книг Твена: характерный для Твена сплав юмора, сатиры и высокого демократического гуманизма выдерживается в романе от начала до конца.

Отклики озадаченных критиков и газетные рецензии были разноречивы. Бернард Шоу упрекнул Твена в сентиментальной романтизации («Твен буквально поклонялся Жанне») и расценил роман как провал. В своей пьесе «Святая Иоанна» (1923 год) Шоу дал полемически-противоположную, целиком рациональную трактовку характера и жизни Жанны. Эндрю Лэнг, автор собственного жизнеописания Жанны, выразил Твену своё восхищение его романом. Роберт Уиггинс в своей книге «Mark Twain: Jackleg Novelist» выразил мнение, что Твен в Жанне описал свой идеал благородства и добродетели, к которому должно стремиться человечество. Д. Е. Факторович отмечает высокий художественный драматизм описания суда над Жанной, мастерство твеновской сатиры в сочетании с поэтическим восхищением нравственным величием Жанны.

Литература

• Александрова З. Е. [s-clemens.ru/books/item/f00/s00/z0000013/st090.shtml Комментарии переводчика] // Марк Твен. Личные воспоминания о Жанне д'Арк. Собрание сочинений в 12 томах, том 8.. — М.: ГИХЛ, 1960. — С. 469—474.
• Боброва, М. Н. Марк Твен: очерк творчества. — М.: Гослитиздат, 1962. — 503 с.
• Факторович Д, Е. Марк Твен и его книга о Жанне д'Арк // Марк Твен. Личные воспоминания о Жанне д'Арк. — Минск: Государственное издательство БССР, 1961.
• Bellamy, Gladys (1950). Mark Twain As a Literary Artist. Oklahoma: Norman University of Oklahoma Press.
• Bloom, Harold (1986). Mark Twain. New York: Chelsea House Publishers. ISBN 0-87754-698-3.
• Budd, Louis (1983). Our Mark Twain: The Marking of His Public Personality. Philadelphia: University of Pennsylvania Press. ISBN 0-8122-1204-5.
• Clemens, Clara (1931). My Father Mark Twain. New York: Harper & Brothers Publishers.
• Gerber, John (1988). Mark Twain. Boston: Twayne Publishers. ISBN 0-8057-7518-8.
• Long, E. (1957). Mark Twain Handbook. New York: Hendricks House, Inc.
• Maxwell, Geismar (1970). Mark Twain An American Prophet. New York: McGraw-Hill Book Company.
• Ward, Geoffrey C., Duncan, Dayton, Burns, Ken, (2001). Mark Twain: An Illustrated Biography. Alfred A. Knopf. ISBN 0-375-40561-5.

Ссылки

• [modernlib.ru/books/dushenko_konstantin_vasilevich_tven_mark/lichnie_vospominaniya_o_zhanne_dark_sera_lui_de_konta_ee_pazha_i_sekretarya/read_1/ Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря].
• [www.shapell.org/manuscript.aspx?mark-twain-historian-of-joan-of-arc Original Letters: Mark Twain, «The American Historian of Joan of Arc»] Shapell Manuscript Foundation
• [www.fordham.edu/halsall/basis/conte-joanofarc.html Personal Recollections of Joan of Arc by Mark Twain] — an online version from the Internet History Sourcebooks Project
• [www.maidofheaven.com/joanofarc_mark_twain.asp Personal Recollections of Joan of Arc and Mark Twain’s essay on Joan of Arc Online]
• [www.gutenberg.org/etext/2874 Personal Recollections of Joan of Arc — Volume 1 by Mark Twain] — an online version from Project Gutenberg
• [www.gutenberg.org/etext/2875 Personal Recollections of Joan of Arc — Volume 2 by Mark Twain] — an online version from Project Gutenberg

Отрывок, характеризующий Личные воспоминания о Жанне д’Арк

Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.