Ли, Бренда

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Тэрпли и Ли

Бренда Ли Brenda Lee
Бренда Ли в 1977 году.
Основная информация
Полное имя	Brenda Mae Tarpley
Дата рождения	11 декабря 1944(1944-12-11) (79 лет)
Место рождения	Атланта, Джорджия
Страна	США США
Профессии	певица
Жанры	эстрада поп-музыка кантри рок-н-ролл
Псевдонимы	Little Miss Dynamite
Сотрудничество	Connie Francis Skeeter Davis Ricky Nelson Lesley Gore Red Foley
Лейблы	Decca Records MCA Nashville
[www.brendalee.com/ Официальный сайт]

Бренда Ли (полное имя — Бренда Мэй Тэрпли, англ. Brenda Mae Tarpley, род. 11 декабря 1944 года в Атланте, штат Джорджия) — американская певица, одна из ведущих поп-исполнительниц 1950—1960-х годов, за миниатюрное телосложение (и песню «Dynamite») получившая прозвище «Маленькая Мисс Динамит».

Всемирную известность Бренде Ли принесли хиты «Rockin' Around the Christmas Tree» (#14 Billboard Hot 100, 1960; #6 UK Singles Chart, 1962) и «I'm Sorry» (#1 US, #12 UK, 1960); первый из них в течение полувека остаётся одним из популярнейших рождественских стандартов. Американские чарты возглавлял также «I Want to Be Wanted» (1960).

В 1960-х годах по числу хитов (37) в списках Billboard Hot 100 певица уступала лишь Элвису Пресли, The Beatles, Рэю Чарльзу и Конни Фрэнсис. Общий тираж пластинок Бренды Ли превышает 100 миллионов. Семнадцать альбомов певицы входили в Billboard 200; наибольший успех здесь имел This Is… Brenda (1961).

Признанная звезда начала 1960-х годов, Бренда Ли (согласно Allmusic) всё же не получила в полной мере того признания, какого заслуживала: «первой успешной испольнительницей поп-кантри обычно называют Пэтси Клайн, но достижения Ли в той же области имели не меньшую важность». Помимо поп-баллад и традиционного кантри певица исполняла также и «на удивление яростный рокабилли».

В конце 1960-х годов массовая популярность Бренды Ли стала сходить на нет, но певица вернулась к «корням», и в 1970—1980-х годах регулярно входила в кантри-чарты. Бренда Ли была введена в три Зала Славы: Rock and Roll Hall of Fame, Country Music Hall of Fame и Rockabilly Hall of Fame. В настоящее время она живёт в Нэшвилле, штат Теннесси.

Биография

Ранние годы

Бренда Май Тарпли родилась в бесплатной (благотворительной) палате больницы Мемориал Грейди в Атланте, штат Джорджия. Она весила 4 фунта 11 унций при рождении. Бренда училась в школах тех городов, где у её отца получалось найти работу, в первую очередь в районе между Атлантой и Огастой. Её семья была бедной, все деньги тратили только на еду; Бренда делила кровать с двумя своими братьями и сестрами в доме где не было водопровода. Жизнь была сосредоточена на постоянных поисках родителями работы, постоянном расширении семьи, и на баптистской церкви, где она пела соло каждое воскресенье.

Отец Ли, Рубен Тарпли, был сыном фермера из Джорджии. 11 лет он провел в армии США, и хотя его рост был 5 футов 7 дюймов (170 см), также он был превосходным питчером. Её мать, Энни Грейс Ярбро, также происходила из семьи рабочих из Грин Каунти, штат Джорджия.

Ли была музыкальным вундеркиндом. Хотя водопровод в её доме появился уже после того как умер отец, у них был настольный радиоприёмник на батарейках, который очаровал Бренду когда она была ребёнком. К тому времени когда ей исполнилось два года, она уже могла насвистать мелодию песни которую услышала по радио. Её мать и сестра вспоминали, что когда Ли не было ещё трёх лет, они заходили с ней в местный кондитерский магазин; ставили её на прилавок, и она зарабатывала конфеты или монеты пением.

Начало карьеры

Голос Ли, красивое лицо и артистизм на сцене привлекло к ней широкое внимание ещё в возрасте пяти лет. В шесть лет, она выиграла местный конкурс пения под эгидой местных начальных школ. Наградой было живое выступление радио-шоу в Атланте, Starmakers Revue, где она выступила в следующем году.

Её отец умер в 1953 году, и к тому времени когда ей исполнилось десять лет, она была основным кормильцем своей семьи, получая за пение на мероприятиях и на местных радио-и телевизионных шоу. В течение этого времени, она регулярно появлялась на шоу кантри-музыки «ТВ Ранчо» на Waga-ТВ в Атланте; она была так мала ростом, что ведущий, даже после того как микрофон на стойке опускали так низко как только было возможно, приносил ей деревянный ящик, чтобы она став на него могла достать до микрофона.

В 1955 году Грейс Тарпли вышла замуж за Буэла «Джея» Рейнуотера, и тот перевез семью в Цинциннати, штат Огайо, где он работал в Музыкальном Центре Джимми Скиннера. Ли выступала со Скиннером на двух субботних программах, транслируемых в Ньюпорте радиостанцией WNOP. Семья вскоре вернулась в Джорджию, однако, на этот раз в Огасту, и Ли появилась на шоу Peach Blossom на радио WJAT-AM в Суэйнсборо.

Национальная слава

Её прорыв в шоу-бизнес пришёлся на февраль 1955 года, когда она отказалась от 30 $ за выступление на радиостанции в Суэйнсборо, чтобы встретиться в Огасте с промоушн-группой шоу Реда Фоли (en:Red Foley) Ozark Jubilee выходящим на ABC. Диджей из Огасты убедил Фоли послушать Бренду перед началом его шоу. Мощный голос, исходящий из крошечной девочки, поразил Фоли, что обычно происходило со всеми, и он сразу же позволил ей исполнить «Джамбалайя» на сцене шоу в тот же вечер, без прослушивания на сцене. Фоли позже рассказал о том что произошло на сцене во время концерта:

У меня до сих пор появляются мурашки когда я вспоминаю когда впервые услышал этот голос. Одной ногой она начала притопывать ритм, как будто она затаптывает пожар в прериях, но ни одной мышцы в этом маленьком теле даже нисколько не дёрнулось. И когда она сделала этот трюк c ломанием голоса, я вышел из транса, настолько что смог понять, что я забыл выйти на сцену. Там я стоял, 26 лет, думая как научиться вести себя перед аудиторией с моим ртом открытым на две мили в ширину и стеклянным взглядом в глазах.

Публика разразилась аплодисментами и не позволила ей уйти со сцены, пока она не спела ещё три песни. 31 марта 1955 года в Спрингфилде, штат Миссури в 10 лет на шоу Ozark Jubilee она она дебютировала на телевидении. Хотя её пятилетний контракт с шоу был расторгнут в 1957 году по иску матери и её менеджера, она регулярно выступала в программе на протяжении своей карьеры.

Менее чем через два месяца, 30 июля 1956 года, Decca Records предложила ей контракт, и её первая запись была «Jambayala» при поддержке «Bigelow 6-200». Во второй сингл Ли вошли две новинки, рождественские мелодии: «I’m Gonna Lasso Santa Claus» и «Christy Christmas». Хотя на 11 декабря 1956 года ей было 12 лет, оба сингла Decca назвала «Маленькая Бренда Ли (9 лет)»

Ни один из релизов 1956 года не попал в чарты, но её первое попадание в чарт,№ 57, с песней «One Step at a Time», написанной Хью Эшли, стало хитом как в поп так и в кантри жанрах. Её следующий хит «Dynamite» дал ей пожизненное прозвище «Маленькая Мисс Динамит» (Little Miss Dynamite).

Первоначально Ли выступала на кантри- шоу и концертах; однако, её лейбл и менеджер решили что на рынке её лучше представить в качестве исключительно поп-певицы, несмотря на то что ee манера пения и музыканты были ближе к кантри, что привело к тому, что ни одна из её известных записей с 1960-х не звучали на кантри-радио вплоть до 1969 года и «Johnny One Time».

Крупнейшие хиты: 1958—1965

Ли достигла своих самых больших успехов в поп-чартах в конце 1950-х — середине 1960-х годов, с песнями в стиле рокабилли и рок-н-ролл. Самыми успешными песнями стали -«Jambalaya», «Sweet Nothin’s» (No. 4, автор Ronnie Self), «I Want to Be Wanted» (No. 1), «All Alone Am I» (No. 3) и «Fool #1» (No. 3).

Ещё большего успеха она достигла с песнями в жанре поп-музыки «That’s All You Gotta Do» (No. 6), «Emotions» (No. 7), «You Can Depend on Me» (No. 6), «Dum Dum» (No. 4), «Break It to Me Gently» (No. 2), «Everybody Loves Me But You» (No. 6), and «As Usual» (No. 12).

Девять подряд попаданий в топ-10 Billboard Hot 100, начиная с «That’s All You Gotta Do» в 1960 году, и до «All Alone Am I» в 1962 году, в течение 24 лет были рекордом для женщины — сольной исполнительницы, пока в 1986 году рекорд не побила Мадонна.

Международная известность

Ли была популярна в Великобритании ещё в начале своей карьеры. Она гастролировала в Великобритании в 1959 году, прежде чем добилась большого признания в поп-музыке в США. Её 1961 рокабилли-релиз «Let’s Jump the Broomstick», записанный в 1959 году, не попал в американские чарты, но стал № 12 в Великобритании. Затем было два попадания в топ-10 хитов в Великобритании, с синглами которые в США не выпустились,- первый, «Speak to Me Pretty» достиг № 3 в начале 1962 года и был её самым большим хитом в Великобритании, а затем «Here Comes That Feeling», который достиг № 5. Последний был издан в качестве би-сайда с «Everybody Loves Me But You», песней ставшей № 6 в США. Тем не менее, позднее «Here Comes That Feeling» попадет и в Billboard Hot 100, достигнув № 89. Бренда Ли также гастролировала в Ирландии, и попала на обложку местного развлекательного журнала того времени, «Spotlight».

С Ли произошёл интересный исторический эпизод: на разогреве её тура по Великобритании в начале 1960-х, выступала тогда малоизвестная бит-группа из Ливерпуля: The Beatles. Ли гастролировала с Тони Шериданом, The Bachelors и Майком Берри в марте 1963 .

Последующая карьера

В начале 1970-х годов, Ли вновь утвердила себя как кантри-музыканта, и несколько раз попадала в десятку хитов в жанре кантри. Первый раз в 1973 с «Nobody Wins», достигнув пятого места, затем с песней Марка Джеймса (Mark James)"Sunday Sunrise",, достинув № 6 . Другими крупными хитами стали «Wrong Ideas» и «Big Four Poster Bed» (1974); и «Rock On Baby» и «He’s My Rock» (1975).

Альбом 1982 года «Winning Hand», в котором также приняли участие Долли Партон, Крис Кристофферсон и Вилли Нельсон стал хитом, достигнув десятки в чарте альбомов США. Её последний известный хит — песня 1985 года «Hallelujah, I Love Her So», в дуэте с Джорджем Джонсом.

В последние годы

В последующие годы, Ли продолжала записываться и выступать по всему миру. В 1992 году она записала дуэт («You’ll Never Know») с Вилли Девилем на его альбоме Loup Garou.

Её автобиография «Маленькая мисс Динамит: Жизнь и времена Бренды Ли» (Little Miss Dynamite: The Life and Times of Brenda Lee) была опубликована Hyperion в 2002 году (ISBN 0-7868-6644-6).

Семья

Хотя песни Ли часто повествуют о потерянной или неразделённой любви, её брак с Ронни Шеклеттом (Shacklett) с 1963 года продолжается по сей день. У них есть две дочери, Джоли и Джули (которые были названы в честь дочерей Пэтси Клайн), и трое внуков, Тейлор, Джордан и Чарли.

Признание

Ли добралась до финального голосования по введению в Зал славы рок-н-ролла в 1990 и 2001 годах, но безуспешно, но все же попала туда в 2002 году. На сегодняшний день 11 лет разрыва (1990 и 2001) между двумя голосованиями является крупнейшим разрывом в истории Зала славы рок-н-ролла.

В 1997 году она была введена в Зал славы кантри музыки; и является членом Зала славы рокабилли и Зала славы хит-парадов.

В 2008 году её записи «Rockin' Around the Christmas Tree», ставшей классической рождественской песней, исполнилось 50 лет, а в феврале 2009 года Национальная академия искусства и науки звукозаписи вручила Ли премию Грэмми.

Дискография

Год	Информация	Высшие места в чартах
		US	US Country	UK
1959	Grandma, What Great Songs You Sang! Издан: Август 3, 1959 Лейбл: Decca Records	—	—	—
1960	Brenda Lee Издан: Август 1, 1960 Лейбл: Decca Records	5	—	—
	This Is…Brenda Издан: Октябрь 10, 1960 Лейбл: Decca Records	4	—	—
1961	Emotions Издан: Апрель 3, 1961 Лейбл: Decca Records	24	—	—
	All the Way Издан: Август 7, 1961 Лейбл: Decca Records	17	—	20
1962	Sincerely, Brenda Lee Издан: Февраль 12, 1962 Лейбл: Decca Records	29	—	—
	Brenda, That’s All Издан: Октябрь 15, 1962 Лейбл: Decca Records	20	—	13
1963	All Alone Am I Издан: Февраль 18, 1963 Лейбл: Decca Records	25	—	8
	…"Let Me Sing" Издан: Сентябрь 12, 1963 Лейбл: Decca Records	39	—	—
1964	By Request Издан: Май 18, 1964 Лейбл: Decca Records	90	—	—
1965	Brenda Lee Sings Top Teen Hits Издан: Февраль 15, 1965 Лейбл: Decca Records	—	—	—
	The Versatile Brenda Lee Издан: Май 17, 1965 Лейбл: Decca Records	—	—	—
	Too Many Rivers Издан: Сентябрь 2, 1965 Лейбл: Decca Records	36	—	—
1966	Bye Bye Blues Издан: Март 14, 1966 Лейбл: Decca Records	94	—	21
	Coming On Strong Издан: Ноябрь 28, 1966 Лейбл: Decca Records	94	—	—
1967	Reflections in Blue Издан: Октябрь 16, 1967 Лейбл: Decca Records	—	—	—
1969	Johnny One Time Издан: Май 19, 1969 Лейбл: Decca Records	98	—	—
1970	Memphis Portrait Издан: Май 1970 Лейбл: Decca Records	—	—	—
1973	Brenda Издан: 1973 Лейбл: MCA Records	206	7	—
	New Sunrise Издан: 1973 Лейбл: MCA Records	—	3	—
1974	Brenda Lee Now Издан: 1974 Лейбл: MCA Records	—	—	—
1975	Sincerely Издан: 1975 Лейбл: MCA Records	—	23	—
1976	L.A. Sessions Издан: 1976 Лейбл: MCA Records	—	41	—
1980	Even Better Издан: Январь 1980 Лейбл: MCA Records	—	—	—
	Take Me Back Издан: Октябрь 1980 Лейбл: MCA Records	—	30	—
1981	Only When I Laugh Издан: Ноябрь 1981 Лейбл: MCA Records	—	—	—
1985	Feels So Right Издан: Август 14, 1985 Лейбл: MCA Records	—	—	—
1991	Brenda Lee Издан: Март 11, 1991 Лейбл: Warner Bros. Records	—	67	—
1997	Precious Memories Издан: Май 1997 Лейбл: BL Productions	—	—	—
2007	Gospel Duets with Treasured Friends Издан: Апрель 10, 2007 Лейбл: Provident Label Group	—	—	—
«—» означает, что релиз не попадал в чарт

Ссылки

• [www.brendalee.com/ www.brendalee.com]. — Официальный сайт Бренды Ли.
• [www.brendalee.co.uk/ www.brendalee.co.uk]. — Дискография Бренды Ли.
• [www.myspace.com/brendaleeofficial Brenda Lee’s MySpace]

Отрывок, характеризующий Ли, Бренда

И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.