Ли, Джон Алан
Джон Алан Ли (англ. John Alan Lee; род. 24 августа 1933, Максвилл, штат Онтарио) — канадский социолог, публицист и общественный деятель, известный, прежде всего, предложенной им классификацией видов любви.
Сын матери-наркоманки, вырос в Торонто в семье приёмных родителей, которые его так и не усыновили. Окончил отделение социологии Торонтского университета, со студенческих лет был левым активистом в составе Рабочего съезда Канады, затем в составе Канадского студенческого христианского движения, в котором были сильны социалистические тенденции. В 1956 году в составе международной делегации молодых социалистов и коммунистов посетил Китайскую Народную Республику. В дальнейшем преподавал различные социологические дисциплины в колледже Скарборо Торонтского университета (постоянный контракт с 1973 г.), продолжая активно участвовать в общественной жизни; в 1983 г. был удостоен колледжем почётного диплома имени Кэмпбелла, присуждаемого за наибольший вклад в неакадемическую активность[1]. Как активист профсоюзного движения опубликовал начиная с 1963 г. ряд научно-публицистических работ, в том числе «Социальные эффекты сменной работы» (англ. Social effects of shift work; 1963) и «Социальные эффекты автоматизации» (англ. Social effects of automation; 1964) — обе под эгидой Канадского профсоюза государственных служащих, «КККП против народа: внутри канадской системы охраны порядка» (англ. RCMP vs. the people: inside Canada's security service; 1979, совместно с Эдуардом Манном) и т. д.
Наибольший резонанс вызвали исследования Ли о различных социально-психологических характеристиках любви, опубликованные им в ряде научных журналов[2] и вышедшие впервые отдельным изданием в 1973 году под названием «Цвета любви: Исследование способов любить» (англ. Colours of love: an exploration of the ways of loving); книга многократно переиздавалась с дополнениями и уточнениями[3], а в 1998 г. её конспективное изложение вошло в сборник статей «Психология любви» (англ. The Psychology of Love; под редакцией Роберта Стернберга и Майкла Барнса), выпущенный Йельским университетом. Следуя за многовековой (идущей от Платона и Аристотеля) традицией разделения любви на роды и виды, Ли выделяет три основных её разновидности: эрос как страстное влечение к идеализированному объекту, сторге как ровное глубокое чувство, базирующееся на дружбе и ощущениях общности и сходства, и людус как гедонистическую игру с элементами состязания и спорта. Расположив эти три разновидности в основе своеобразного круга, подобного цветовому кругу (эросу условно сопоставлен красный цвет, сторге — жёлтый, людусу — синий), Ли получает при наложении двух основных разновидностей друг на друга вторичные разновидности: эрос и людус дают любовь-манию, навязчивую и нестабильную (фиолетовый цвет), людус и сторге дают любовь-прагму, рациональную и реалистичную (зелёный цвет), эрос и сторге дают любовь-агапе, бескорыстную и самозабвенную. Эти построения Ли были подкреплены им путём социологического опроса (в первоначальной работе — 120 белых мужчин и женщин англоканадского происхождения).
Концепция Ли вызвала интерес массовых СМИ[4] и подверглась разнообразным экспериментальным проверкам, в которые наибольший вклад внесли Клайд и Сьюзен Хендрик, исследовавшие тему с начала 1980-х гг.[5] и разработавшие в итоге стандартизованный опросник под названием «Шкала любовных отношений» (англ. Love Attitudes Scale)[6]. Как полагают профессор социологии Мэри Энн Ламанна и писательница Агнес Ридманн, соавторы многократно переизданной в США книги «Браки и семьи», «эта типология любовных стилей выдержала проверку временем: доказано, что она является более чем гипотезой»[7].
В дальнейшем научные и публицистические интересы Ли сместились, вслед за личными, в область гомосексуальности. Он опубликовал ряд статей в «Journal of Homosexuality», а в 1990 г. выступил редактором-составителем специального тематического выпуска «Средний возраст и зрелость у геев» (англ. Gay Midlife and Maturity), годом позже выпущенного книжным изданием (New York: Haworth, 1991)[8]. Джону Ли принадлежит ряд статей в «Энциклопедии гомосексуальности» (1990). Утверждается также, что Джон Алан Ли в 1974 году стал первым канадским публичным деятелем, совершившим каминг-аут (в ходе телевизионного шоу по случаю Дня святого Валентина)[9].
Напишите отзыв о статье "Ли, Джон Алан"
Примечания
- ↑ [www.utsc.utoronto.ca/~awards/campbell.html D. R. Campbell Merit Award] // University of Toronto Scarborough (англ.)
- ↑ См., напр., [psp.sagepub.com/content/3/2/173.abstract John Alan Lee, University of Toronto. A Typology of Styles of Loving] // Bulletin of Personality and Social Psychology, January 1977, vol. 3, no. 2, pp. 173—182. doi: 10.1177/014616727700300204
- ↑ В том числе: New York: Prentice Hall, 1976; London: Dent, 1977; London: Abacus, 1978 и т. д.
- ↑ [www.johnalanlee.ca/photographs/chpts15-16/07-01b.jpg Обложка популярного американского журнала «Psychology Today» (октябрь 1974 г.), посвящённая «цветам любви»]
- ↑ [psycnet.apa.org/index.cfm?fa=buy.optionToBuy&id=1986-13421-001 Clyde Hendrick, Susan Hendrick. A theory and method of love]: Abstracts // Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 50 (2), Feb 1986, pp. 392—402.
- ↑ [spr.sagepub.com/content/15/2/147.abstract Clyde Hendrick, Susan Hendrick, Amy Dicke. The Love Attitudes Scale: Short Form]: Abstracts // Journal of Social and Personal Relationships, April 1998, vol. 15, no. 2, pp. 147—159.
- ↑ англ. this typology of love styles has withstood the test of time and has proven to be more than hypothetical — [books.google.com/books?id=Lb6NuC6q72MC&pg=PA117&lpg=PA117 Mary Ann Lamanna, Agnes Riedmann. Marriages and Families: Making Choices in a Diverse Society]. — Cengage Learning, 2006. — P. 117.
- ↑ [books.google.com/books?id=nZIfsxQfGd8C Gay Midlife and Maturity] / Ed. by John Alan Lee — New York: The Haworth Press, 1991.
- ↑ [clga.ca/npc/LeeJA-2005077.shtml John Alan Lee] // Canadian Lesbian + Gay Archives, National Portrait Collection (англ.)
Ссылки
- [www.johnalanlee.ca/ Персональный сайт: Автобиография Джона Алана Ли] (англ.)
Отрывок, характеризующий Ли, Джон Алан
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
