Ли Дон Хви

Ли Дон Хви
이동휘 李東煇
Имя при рождении:	Ли Токлиб
Дата рождения:	20 июня 1873(1873-06-20)
Место рождения:	Танчхон, Хамгёндо
Дата смерти:	31 января 1935(1935-01-31) (61 год)
Место смерти:	Владивосток, СССР
Гражданство:	Корейская империя
Образование:	Сеульская сухопутная военная школа
Партия:	Союз корейских социалистов Корейская социалистическая партия Коммунистическая партия Кореи
Основные идеи:	корейский патриотизм, социализм, коммунизм
Род деятельности:	председатель ЦК Корейской коммунистической партии премьер-министр Временного корейского правительства функционер Коминтерна

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ли Дон Хви (кор. 이동휘, кит. 李東煇, 20 июня 1873, Хамгёндо — 31 января 1935, Владивосток, СССР) — корейский политик-социалист, первый премьер-министр Временного правительства Кореи, организатор корейского отделения МОПР.

Биография

Родился 20 июня 1873 года в уезде Танчон южной провинции Хамгёндо. При рождении получил имя Токлиб, что означает «независимость, самостоятельность». Обучился грамоте у своего отца Ли Сын Ге, владевшего письмом как ханмуном, так и хангылем. В возрасте 18 лет женился на Кан Ден Хе.

В 1895 поступил в Сеульскую сухопутную военную школу. После окончания её с отличием назначен командиром взвода императорской гвардии. В это время Ли Токлиб получает своё новое имя — Ли Дон Хви («дон» — восток, «хви» — блистать). Уже в 1900 Ли был назначен начальником охраны резиденции императора, а в 1901 получил звание майора сухопутной армии и был назначен чрезвычайным инспектором трех южных провинций. Заслужив положительные характеристики на занимаемых постах, был назначен командиром пограничного отряда на острове Канхвадо, на котором располагалась резиденция императора на случай войны.

После установления над Кореей японского протектората и роспуска корейской армии встал на путь борьбы за независимость. В начале 1905 Ли Дон Хви организовал на острове Канхвадо школу «Почханъ Хакке», где начал широкую просветительскую деятельность, участвовал в организацию в различных городах Кореи отделений «Новых народных обществ», выступавших за вооружённую борьбу против японцев, создал политическую организацию «Тэхан Чаганхой».

За короткое время Ли Дон Хви стал одним из наиболее известных деятелей движения за независимость Кореи, за что подвергся преследованию со стороны японских властей и корейского генерал-губернаторства. В начале июля 1907 задержан по обвинению в организации и руководстве тайной миссии за рубежом, подвергся тюремному заключению на четыре месяца. В июле 1910, перед объявлением аннексии Кореи Японией, следует ещё один арест. В 1911 задержан японской полицией и сослан на остров Мундо в Жёлтом море.

В 1913 эмигрировал в Приморскую область России, где в 1914 совместно с Ли Сан Солем и другми корейскими эмигрантами создали во Владивостоке «Тэхан кванбоккун чонбу» («Военное правительство возрождения Кореи»), которое планировало создание армии независимости и развёртывание вооружённой борьбы. Вскоре Ли Дон Хви был вынужден уехать, так как российские власти запрещали проживание на территории страны политэмигрантов из Кореи. После Февральской революции 1917 года снова вернулся в российское Приморье, но там его объявили «германским шпионом» и заключили сначала во Владивостокскую, а затем — в Алексеевскую крепость. На свободу вышел только после Октябрьской Революции.

В начале 1918 года вместе с Александрой Ким-Станкевич организовал в Хабаровске корейскую социалистическую партию.

В апреле 1918 Ли Дон Хви создал и возглавил «Союз корейских социалистов» (Ханин сахве тонмён), который 8 мая 1919 был переименован в «Корейскую социалистическую партию» (Ханин сахведан), которая приняла решение о присоединении к Коминтерну. В апреле 1921 партия была переименована в «Коммунистическую партию» (Корёконсандан).

В 1919 году Ли Дон Хви был избран в Корейский национальный совет в качестве заведующего пропагандистским отделом, однако не успел вступить в эту должность, так как спешно выехал в Шанхай, где его назначили премьер-министром Временного корейского правительства (Тэханмингук имси чонбу, создано 9 ноября 1919). Выступив в Шанхае перед корейскими эмигрантами, он призвал их усилить освободительное движение против японского империализма, предложив считать сформированное правительство Революционным исполнительным комитетом, а также выдвинул некоторые предложения по символике независимого корейского государства. В период пребывания в качестве главы правительства (ноябрь 1919 — январь 1921) установил хорошие отношения отношения с Советской Россией и Коминтерном. Возглавил радикальную линию, направленную на организацию вооружённого сопротивления японцам. Хотя 5 января 1921 на заседании кабинета министров Ли Дон Хви и получил одобрение своего курса, но вскоге был вынужден уйти с поста премьер-министра (его предложение упразднить за неэффективностью пост президента, который занимал Ли Сын Ман) и сосредоточиться на создании Коммунистической партии Кореи.

В 1921 Ли Дон Хви посещает вождя китайской революции Сунь Ятсена, а в начале 1922 года прибывает в Москву, где встречается с В. И. Лениным. С начала 1923 года работает членом корейского, затем организационного бюро при Коминтерне.

В 1928 после решения VI-го Конгресса Коминтерна о приостановке членства корейской коммунистической партии, он в течение пяти лет работает в Дальневосточном краевом комитете Международной организации помощи революционерам.

Умер 31 января 1935 года. Был похоронен на кладбище «Первая речка» во Владивостоке (до настоящего времени не сохранилось).

Память

Ли Дон Хви — одна из немногих фигур современной истории, уважаемых как в Южной, так и в Северной Корее.

Правительство Республики Корея в 1995 г. посмертно наградила Ли Дон Хви высшим президентским «Орденом независимости за заслуги в создании государства».

В 2004 году в Музее независимости в Сеуле был открыт памятник изречения Ли Дон Хви. На его лицевой стороне высечен следующий текст:

твердо убежден в том, что нам самим, в том числе и мне, своими силами придется завоевать свободу, если даже ради этой великой цели потребуется пролить кровь до последней капли. Это единственный верный способ, только таким путём завоеванная независимость станет полноценной, которой будущие поколения могут гордиться тысячелетиями. Только такая свобода и независимость принесут нашему народу настоящее счастье.

Литература

• Людмила Ли. Повествование о Ли Дон Хви. Алматы. Верена, 2003
• [www.koreilbo.kz/100-zavoevannaja-nezavisimost Завоеванная независимость]
• [makkawity.livejournal.com/1053570.html Очерки социально-политической истории Кореи в новое и новейшее время]

Ссылки

• [www.arirang.ru/library/lib102.htm Ли Дон Хви — борец за независимость Кореи] Сеульский вестник, январь 1999 г.

Отрывок, характеризующий Ли Дон Хви

«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.