Тхэджо (ван Чосона)

Не следует путать с правителем государства Корё.

Тхэджо 태조 (이성계)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
1-й ван королевства Чосон
Преемник:	Чонджон

Тхэджо (кор. 태조, 太祖, Taejo; 27 октября 1335 — 18 июня 1408) — ван корейского государства Чосон, правивший в 1392—1398 годах. Фамилия и имя — Ли Сонге (кор. 이성계, 李成桂, I Seonggye). Монгольское имя — Агибатор. Происходил из провинциальных дворян, сверг династию Корё. Он был посмертно возведен в сан императоров в 1899 году.

Жизнеописание

Ранние годы

Ли Сонге был выходцем из северо-восточной части Кореи, находившейся до 1356 г. в составе империи Юань. Несмотря на то, что предки Ли Сонге одно время занимали довольно высокие посты в Юань, его отец Ли Чжачхун сам пришел ко двору государя Конмин-вана и предложил помощь в борьбе с монголами за возвращение северо-восточных земель Кореи. Благодаря заслугам отца, Ли Сонге получил возможность рано начать продвижение по служебной лестнице как военный чиновник.

Военная карьера

Генерал Ли Сонге получил власть и уважение в конце 1370-х — начале 1380-х в борьбе с монголами, а также с японскими пиратами, которые опустошали побережье и тормозили транспортировку риса в столицу. Ему так же приписывают руководство «красными повязками» династии Мин, которые двинулись на Корейский полуостров против династии Юань. Королевский двор Корё разделился на две конкурирующие группировки: группа во главе с генералом Ли (за династию Мин) и лагерь во главе с его соперником, генералом Чхве (за династию Юань).

Революция

Генерал Ли ввел свои войска в столицу, уничтожил своего главного соперника генерала Чхве и насильственно свергнул У-вана с престола, но не сразу на него взошел. Вместо этого он посадил на престол сына У-вана, известного как Чхан-ван (1388—1389). Впрочем, уже в следующем году Чхан-ван был свергнут. В 1389 г., найдя подходящего представителя королевского рода Ванов (потомков Ван Гона), он возвел на престол нового короля. Последний государь Корё — Конъян-ван находился на троне три полных года, с 1389 по 1392 г.

Реформа

1388—1391 гг. — земельная реформа Ли Сонге: перераспределение земель промонгольской олигархии, возврат государеву дому поместий, пожалованных буддийским храмам. Поземельный кадастр (1390) и Закон о ранговых наделах-Кваджонбоп (1391).

Фактически власть в стране стала принадлежать придворной группировке Ли Сонге, выражавшей интересы нового сословия садэбу. Поэтому Ли Сонге приступил к активному проведению реформ, указы о которых исходили от имени Конъян-вана.

Прежде всего, была реформирована система полей. В 1391 г. был издан указ о квачжонбоп, или «законе о полях по категориям [чиновников]». Согласно этому закону всем находившимся на государственной службе давалось временное право сбора налогов с полей в качестве вознаграждения. Количество полей определялось в зависимости от ранга. Максимальный размер полей составлял 150 кёлъ, минимальный —10 кёлъ. Для провинциальных мелких чиновников были учреждены так называемые «поля для военных», или кунчжон. Размеры кунчжон колебались от 10 до 5 кёлъ, и раздавались такие поля не только военным, но и гражданским чиновникам. «Свободные чиновники» — халлянгвап, не имевшие конкретных обязанностей, лишились своих прежних владений. С другой стороны, сохранилась категория полей за заслуги перед государством — конымчжон, которые давались пожизненно и с правом передачи по наследству. Почтовые станции, паромные переправы, находящиеся на поселении военные гарнизоны и буддийские монастыри — все получали определенное количество полей. Незаконно присвоенные монастырями земли возвращались в казну.

Фактически реформа не вносила почти ничего принципиально нового, по сравнению с тем, что было в начале эпохи Корё. Суть реформы состояла в переучете земель и их новом распределении, в полной мере охватывавшем и новое сословие садэбу, Особое отличие земельной реформы Конъян-вана — Ли Сонге состояло в том, что впервые строго ограничивалось количество взимаемого налога с единицы площади кёлъ. Таким образом, был положен конец неограниченному налогообложению крестьянства, практиковавшемуся в конце Корё, когда у одного поля по документам было по 7-8 хозяев, а налоги собирались по нескольку раз в год. Поэтому не только среднее и мелкое чиновничество, но и крестьянство поддержало новую земельную реформу.

Мнение о Ли Сонге

Несмотря на то, что он сверг царство Корё, многие считают его революционером и решительным правителем, который избавился от абсурдной, устаревшей системы, чтобы сохранить нацию от многих иностранных сил и конфликтов.

В разгар соперничества династий Юань и Мин, династия Чосон способствовала развитию национальной идентичности. Тем не менее, некоторые ученые считают, что Сонге предал старый порядок, а вот Чхве Ён принадлежал к военной элите, консервативно служа старому порядку Корё до смерти.

Царствование

Ли Сонге попросил выбрать имя для новой корейской династии из двух представленных им вариантов — Хварён (по месту происхождения его семьи в северо-восточной Корее) и Чосон (по основанному легендарным прародителем Тангу ном Древнему Чосону). Минское правительство остановило свой выбор на втором варианте (ибо Древний Чосон упоминался в китайских источниках), и с этого момента Чосон стало официальным названием новой династии. Так же при Ли Сонге столицей государства стал Сеул.

Ли Сонге был верующим буддистом, жертвовал деньги на постройку пагод и прислушивался к советам своего духовного учителя Мухака (1327—1405). Но личные симпатии не помешали новому монарху отнять у монастырей освобождения от налогов и повинностей, перейти от регистрации монахов к продаже разрешений на поступление в монастыри и начать борьбу против не признанных официально простонародных буддийских культов. Жесткая политика по отношению к буддийским храмам была продолжена и наследниками Ли Сонге.

Сразу после прихода к власти Ли Сонге реорганизовал армию. Были предприняты меры по роспуску всех оставшихся «домашних войск» — опоры влияния «сильных домов». Тем не менее, опасаясь попыток реставрации, Ли Сонге сделал исключение для своих сыновей, разрешив им сохранить и даже увеличить личные вооруженные отряды.

Официальным наследником Ли Сонге был заранее объявлен самый младший из его сыновей— малолетний Ли Бансок, за спиной которого стоял могущественный сановник Чон Доджон. Чон Доджон считал, что в идеальной монархии государева власть должна жестко ограничиваться полномочиями главного министра. Притязания Чон Доджона и его группы натолкнулись на решительное сопротивление пятого сына основателя, Ли Банвона, сыгравшего ключевую роль в процессе установления нового режима. Ли Банвон выступал за авторитарную монархическую систему, где бюрократические институты прямо подчинялись бы не главному министру, а государю. В конце концов, не без основания считая, что Ли Сонге больше симпатизирует группе Ли Бансока и Чон Доджона, Ли Банвон нанес в 1398 г. удар, приказав своим дружинникам уничтожить Ли Бансока и его приближенных. Истребив в ходе братоубийственного путча соперников, честолюбивый Ли Банвон принудил отца к отречению, отдав трон второму по старшинству принцу, Ли Бангва. Реальная власть перешла в руки Ли Банвона. После того, как четвертый принц, Ли Банган, предпринял в 1400 г., с негласной подачи Ли Сонге и Ли Бангва, неудачную попытку уничтожить группу Ли Банвона, последний решил, что настало время выйти на передний план. Ли Бангва был принужден отречься от трона, и на престол взошел Ли Банвон.

Спустя десять лет после отречения от престола Ли Сонге скончался 24 мая 1408 г. во дворце Чхандок. Он был похоронен на могиле Конвоннын в городе Кури.

Литература

• Концевич Л. Р. [search.rsl.ru/ru/catalog/record/4696545 Хронология стран Восточной и Центральной Азии]. — Москва: Восточная литература РАН, 2010. — 806 с. — ISBN 978-5-02-036350-2.
• Концевич Л. Р. [search.rsl.ru/ru/catalog/record/5112826 Хронология стран Восточной и Центральной Азии]. — Москва: Восточная литература, 2011. — Т. Addenda. — 687 с. — ISBN ISBN 978-5-02-036479-0.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/10.htm Восточная Азия] // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 3. — С. 346—353.

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Корея   Азия   История   Персоналии

Отрывок, характеризующий Тхэджо (ван Чосона)

– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.