Ли Сяньнянь

Ли Сяньнянь 李先念<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель КНР
18 июня 1983 — 8 апреля 1988
Глава правительства:	Чжао Цзыян
Вице-президент:	Уланьфу
Предшественник:	должность восстановлена; Е Цзяньин как председатель ПК ВСНП
Преемник:	Ян Шанкунь
Председатель НПКСК
10 апреля 1988 — 21 июня 1992
Предшественник:	Дэн Инчао
Преемник:	Ли Жуйхуань
Заместитель председателя КПК
июль 1977 — сентябрь 1982
Министр финансов КНР
29 сентября 1954 — январь 1967
Предшественник:	Дэн Сяопин
Преемник:	Инь Чэнчжэнь
Рождение:	23 июня 1909(1909-06-23) Хуанъань, пров. Хубэй, Империя Цин
Смерть:	21 июня 1992(1992-06-21) (82 года) Пекин, КНР
Супруга:	Линь Цзямэй
Дети:	дочь: Ли Сяолинь
Партия:	Коммунистическая партия Китая
Награды:

Ли Сяньнянь (кит. упр. 李先念, пиньинь: Lǐ Xiānniàn; 23 июня 1909, Хуанъань, пров. Хубэй — 21 июня 1992, Пекин) — китайский государственный деятель, Председатель КНР в 1983—1988, затем председатель Народного политического консультативного совета Китая. Один из «Восьми Бессмертных КПК».

Биография

Родился в крестьянской семье. С ранних лет был приучен к крестьянскому быту. В 1927 году 18-летний Ли вступил в ряды КПК. В эти годы встал во главе «Махуанского восстания осеннего урожая». После этого был назначен секретарем партийной ячейки уезда Хуанъань, председателем Рабоче-крестьянского народного правительства уезда Хуанъань.

После 1931 года был назначен политкомиссаром 4-го отряда Рабоче-крестьянской армии Китая. В 1935 году со своим отрядом примкнул к «Великому походу». Во время похода со своим отрядом атаковал и захватил западную часть пров. Сычуань. В 1936 году отряд Ли пересек реку Хуанхэ и соединился с Западной армией.　Весь 1937 год Западная армия с боями прорывалась к Синьцзяну. В этом же году они достигли Яньаня.

В ходе Японо-китайской войны в ноябре 1938 года он был назначен командиром ударной Хубэй-хэнаньской колонны, которая в составе Новой 4-й армии действовала в восточной и западной частях провинции Хубэй, а также в западной части провинции Аньхой. В 1941 году стал командиром 5-й дивизии (преобразованной из Хубэй-хэнаньской колонны) Новой 4-й армии. В 1942 году отличился при выводе своей дивизии из вражеского окружения.

На VII съезде КПК (апрель-июнь 1945 года) был избран членом ЦК КПК. В том же году он был назначен сначала командующим Хубэй-хэнаньским военным районом, а затем (в декабре 1945 года) — командующим и политкомиссаром военного района Центральной равнины. В 1946 году вновь отличился при выводе своих частей из гоминьдановского окружения.　В 1948 году был назначен вторым командиром Большого Центрального военного округа, помогал Лю Бочэну и Дэн Сяопину вести политическую работу.

После образования Китайской Народной Республики занимал должности командующего Военным округом пров. Хубэй, секретаря Партийного комитета КПК пров. Хубэй, председателя Народного правительства пров. Хубэй (1950—1954 гг.), секретаря Партийного комитета г. Ухань, мэра г. Ухань (1953—1954 гг.), заместителя секретаря ЦК КПК Центрального и Южного Китая, заместителя председателя Военно-политического совета Центрального и Южного Китая. В 1954 году был назначен вице-премьером Госсовета КНР (занимал эту должность до 1980 года), где с 1973 года совмещал эту должность с должностью министра финансов КНР.

С 1956 года избирался членом Политбюро ЦК КПК с 8-го по 12-й созывы. В мае 1958 года был избран секретарем Секретариата ЦК КПК. В 1962 году совмещал пост заместителя директора Государственного комитета планирования. В сентябре 1964 был избран депутатом ВСНП 3-го созыва; в ноябре во главе партийно-правительственной делегации посетил Албанию. В 1960—1966 годах участвовал в переговорах с руководящими деятелями зарубежных стран. От имени китайской стороны он подписал ряд межправительственных документов (преимущественно внешнеэкономического характера).

18 августа 1966 года Ли Сяньнянь присутствовал на первом митинге-встрече Мао Цзэдуна с хунвэйбинами. В конце октября в Пекине появилась дацзыбао с критикой Ли Сяньняня за «проведение буржуазной линии в области финансов». Подобная критика продолжалась (с перерывами) примерно полгода. В защиту Ли Сяньняня выступали Чжоу Эньлай и Цзян Цин, которые характеризовали его «как хорошего товарища, который совершил ошибки, но затем раскаялся в них».

В апреле 1969 года был избран членом ЦК КПК; в конце 1974 избран депутатом ВСНП 4-го созыва, на 1-й сессии ВСНП в январе 1975 года снова утверждён заместителем премьера Госсовета КНР, однако пост министра финансов больше не занимал.

В годы культурной революции помогал премьеру Чжоу Эньлаю в работе экономического блока. Входил в состав комиссий по организации похорон Дун Биу, Кан Шэна, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ и Мао Цзэдуна. Сыграл важную роль в победе над «бандой четырёх» в борьбе власть. После устранения «банды четырёх» публичная политическая активность Ли Сяньняня заметно возросла. С того времени он участвовал практически во всех важнейших переговорах с партийно-правительственными, правительственными и другими зарубежными делегациями, а также с высокопоставленными деятелями, приезжающими в КНР.

В июне 1983 года на 6-м съезде ВСНП был избран председателем КНР. В апреле 1988 года был избран председателем Народного политического консультативного совета. В 1989 году был избран почетным председателем Фонда развития беднейших регионов Китая.

Умер 21 июня 1992 года в Пекине на 83-м году жизни.

См. также

• Восемь бессмертных Коммунистической партии Китая
• Великий поход китайских коммунистов

Ссылки

• [cn.netor.com/m/box200602/m62068.asp?BoardID=62068 Перевод с китайского языка статьи «李先念纪念馆»]

Отрывок, характеризующий Ли Сяньнянь

– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.