Ли Хунчжи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ли Хунчжи
кит. 李洪志, Hóngzhì
Род деятельности:

Основатель и духовный лидер движения Фалуньгун

Дата рождения:

13 мая 1951 г.[1][2] (возраст 64) (по словам Ли Хунчжи) 27 июля 1952[3] или 7 июля[1][2] 1952 г. (возраст 63) (по мнению китайского правительства)

Место рождения:

Гунчжулин, провинция Цзилинь, КНР

Ли Ху́нчжи (кит. 李洪志; пиньинь: Lǐ Hóngzhì) — основатель и духовный лидер движения Фалуньгун (или Фалунь да фа)[1][4]. Ли Хунчжи создал Фалуньгун 13 мая 1992 года в городе Чанчунь, а затем выступал с лекциями и проводил занятия по цигун во многих городах Китая. В Китае деятельность Фалуньгун была очень популярна в 1990-е годы во всех слоях общества, включая правительственные круги, однако из-за растущего влияния в 1999 году подверглась преследованию со стороны руководства Коммунистической партии Китая. В 1995 году Ли начал популяризировать Фалуньгун за границей, а в 1998 году переехал на постоянное место жительства в Соединённые Штаты Америки.

О жизни Ли Хунчжи, особенно ранних годах, имеется очень мало сведений, которые появлялись до и после начала преследования Фалуньгун, и поэтому очень противоречивы. Сообщения сторонников и противников Ли значительно расходятся и могут быть понятны в контексте политических и духовных целей, ради которых были представлены соответствующие факты.[3][5]





Биография

Ли Хунчжи родился 13 мая 1951 года[1][6][7] (под другим данным 7 июля[1][2] и 27 июля[2][8] 1952 года) в городе Гунчжулине.[2][3]

Неофициальная биография появилась в первой публикации о Ли, «Чжунго Фалуньгун», автором которой был журналист Чжу Хуэйгуан. Вторая — официальная, появилась в издании основной книги учения Фалуньгун — «Чжуань Фалунь», и её авторство принадлежит Научно-исследовательской ассоциации Фалунь да фа.[5][9] В этих биографиях акцент делался на духовном развитии Ли с минимальными подробностями о его работе и семейной жизни. Стиль и содержание этих биографий согласуются с «многовековой традицией религиозных биографий в Китае». Как пишет Бенджамин Пенни (англ.), «как и предыдущие [в истории Китая] биографии, эта стремится воссоздать генеалогию мастера, жизнь которого описывается, и утверждает ортодоксальность его учения».[9] Обе биографии были удалены из последующих тиражей книг Фалуньгун, как объяснил Ли, он не хотел, чтобы люди сосредоточивали своё внимание на его личной жизни и её событиях.[9]

Как говорится в этих биографиях, Ли родился 13 мая 1951 года в городе Гунчжулин провинции Цзилинь. В первой биографии Чжу Хуэйгуан отмечает, что семья Ли жила в бедности, его мать зарабатывала всего 30 юаней. Он также пишет, что Ли развивал в себе «способность переносить трудности и терпеливо выполнять тяжёлую работу», когда он помогал заботиться о своих младших братьях и сёстрах. Во второй, официальной версии его биографии подчеркивается, что Ли принадлежал к среднему социальному статусу и вырос в «семье рядового интеллигента».[9]

Официальная биография фокусируется в основном на влияниях даосских и буддийских мастеров, которые начали обучать Ли ещё в раннем возрасте. В возрасте четырёх лет его обучал Цюань Цзюэ, десятый наследник школы Великого закона Будды.[10] В возрасте восьми лет он перенял «превосходный Великий закон со сверхъестественными способностями»,[9] который должен был включать в себя способности к «невидимости», левитации и т. д.[9] Мастера Цюаня, который оставил его в возрасте двенадцати лет, заменил даосский мастер Бацзи Чжэньжень, который обучал его боевым искусствам и физической подготовке.[10]

Третий мастер Чжэньдаоцзы (буквально, «истинный даос») приехал в 1972 году из школы Великого Пути. В отличие от других духовных наставников Ли, Чжэньдаоцзы носил обычную одежду и учил Ли методам внутреннего совершенствования в цигун, акцентируя внимание на Синьсин (природа «ума и сердца, нравственность»). Обучение Ли в этот период в основном проходило под покровом ночи, вероятно, из-за политической обстановки во время культурной революции.[11] В биографии версии Чжу Хуэйгуана отмечается, что Ли отказывался участвовать в кампаниях культурной революции, никогда не вступал в ряды хунвейбинов и коммунистические организации.[9]

Четвёртый мастер — женщина из школы Будды — начала обучать Ли в 1974 году.[12] После обучения у этих четырёх мастеров «потенциал энергии Ли достиг очень высокого уровня».[9] Примерно в это время стабилизировалось его личное совершенствование. Как говорится в биографии, Ли мог «видеть истину Вселенной, многие другие прекрасные вещи, которые существовали там в течение длительного времени, а также происхождение, развитие и будущее человечества».[9]

В 1982 году Ли переехал в город Чанчунь на «гражданскую службу», подразумевается, что его предыдущая работа была связана с вооружёнными силами.[9] В 1980-х годах Ли женился на женщине Ли Руи, и у него родилась дочь — Ли Мейджи.[6][13]

В 1984 году Ли начал соединять всё что успел изучить за это время, что в итоге вылилось в создание Фалунь да фа. Практика не была точно такой, как переданные ему, так как эти системы совершенствования не были пригодны для «распространения в больших масштабах». Ли наблюдал за методами обучения других мастеров цигун и к 1989 году создал свою систему цигун. В течение следующих трёх лет до 1992 года Ли испытывал свою систему с небольшой группой последователей.[9]

Книги Фалуньгун, изданные после 1999 года, не содержат биографии Ли, поскольку эти изменения отражают желание Ли скрыться от внимания общественности.[9] С 2000 года он редко появлялся на публике, общение с ним проходило в основном через Интернет, например, в виде обращений на сайтах Фалуньгун.[9] Биография Ли Хунчжи была удалена с сайтов Фалуньгун в 2001 году.[9]

Сведения, опубликованные китайским правительством

Китайское правительство начало публиковать биографии Ли после начала подавления Фалуньгун в июле 1999 года. По сути, сведения о жизни Ли, опубликованные в КНР, могут быть истолкованы в рамках пропагандистской кампании правительства против Фалуньгун.[3][9] Их целью было «показать, что Ли Хунчжи был абсолютно обычным человеком, и его утверждения об исключительных способностях и опыте были обманом».[3]

По данным китайских государственных отчётов, Ли Хунчжи, урождённый Ли Лай, родился либо 7 июля, либо 27 июля 1952 года.[3][14] В качестве доказательства этого, власти цитируют слова Пан Юфан — акушерки, которая заявила, что она со всеми подробностями помнит рождение Ли в июле 1952 года.[9] В сообщении Пан есть утверждение, что она использовала окситоцин для оказания помощи при его рождении[3] (что невозможно, как отмечают источники Фалуньгун, потому что окситоцин начали синтезировать лишь год спустя[15]). Родители Ли — Лу Шучжэнь и Ли Дан — работали в медицине.[13] Они развелись, когда он был младенцем, и Ли вместе со своими братьями и сёстрами остался с матерью.[3] В 1955 году они переехали в Чанчунь.[3]

Ли, как сообщается, учился в начальной и средней школах в Чанчуне в период с 1960 года по 1970 год.[3] Как и для большинства детей школьного возраста в Китае, образование Ли было прервано культурной революцией.[6] Он не посещал старшую школу, но, в конечном счёте, закончил её, пройдя заочные курсы в 1980 году.[6] В сведениях китайского правительства неоднократно подчеркивалось, что у Ли нет высшего образования, и что он не был выдающимся учеником и проявил способности только в игре на трубе.[12]

После получения аттестата о среднем образовании в 1970 году Ли, как утверждалось, работал на «ничем не примечательных работах»:[2][6] в период с 1970 по 1972 год Ли работал на военном конном заводе; с 1972 по 1978 год был трубачом департамента пропаганды лесной полиции в провинции Цзилинь, а затем работал клерком в компании зерновых и масличных закупок в Чанчуне.[16] Неназванные бывшие одноклассники и учителя, о которых говорилось в официальной информации, также подчеркивали, что Ли был обыкновенным[12], что они никогда не видели[12][16], как он практикует цигун, и не знакомы с буддийскими и даосскими мастерами, у которых, как утверждал Ли, он учился. Религиовед Дэвид Оунби высказывает мнение, что: «Важной частью кампании китайского правительства против Фалуньгун были множественные попытки подорвать доверие к Ли Хунчжи, к фактам его рождения, детства и последующей жизни, исказив биографию. Цель этих усилий — показать, что Ли был абсолютно обычным человеком, и что сведения о его сверхъестественных способностях и опыте были сфальсифицированы». Также Оунби приводит слова матери Ли Хунчжи, которая сказала: «Я сама воспитала его, у него нет гунфа. Не слушайте его вздор»[12]. Кроме того Оунби приводятся слова неназванных лиц из окружения Ли: «согласно нашим данным, нет никакого мастера Цюань Цзюэ, Бацзи Чжэньжэнь и Чжэньдаоцзы в Гирине или Внутренней Монголии».[17]

Группа ранних последователей из Чанчуня не ожидала, что в конце 1994 года Ли запретит своим последователям взимать плату за практику. Часть группы из-за недовольства этим покинула Фалуньгун и стала отправлять по почте в адрес правительства обвинения против Ли, среди которых было заявление о том, что они никогда не были свидетелями его каких-либо сверхъестественных способностей.[18] Фалуньгун отправил в министерства подробные опровержения.[18] После начала преследований практики в 1999 году китайские власти опубликовали все эти обвинения пункт за пунктом.[18][19]

Разногласия по вопросу дня рождения

В сентябре 1994 года[20] Ли изменил свою дату рождения, согласно правительственных записей, на 13 мая 1951 год[21]. По словам Ли, в его дате рождения была опечатка как одна из распространённых бюрократических ошибок в период культурной революции, и он просто исправил её.[18][22] Первоначально в правительственных записях днём рождения было 7 июля 1952 года[2][6], хотя китайское правительство иногда указывало и дату 27 июля.[6]

Группа разочарованных последователей утверждала в конце 1994 года, что дата рождения была правильна с самого начала, и что Ли всего лишь хотел увязать её с датой рождения исторического Будды Шакьямуни[18] (13 мая 1951 года выпал на 8 день четвёртого лунного месяца, празднование дня рождения Шакьямуни[6][7][23]). Это обвинение позже повторили китайские власти.[18][19] В интервью журналу «Time» Ли отверг обвинение как «клевету», и сказал: «Я никогда не говорил, что я Шакьямуни. Я самый обычный обычный человек».[2][19][22] В то же время кандидат исторических наук Л. А. Крачук отмечает, что исключительная роль Лу Хунчжи «неоднократно подчёркиваеся им самим в словах: „Только один человек может спасти Вас (только Учитель)“».[24]

Доказательствами, подтверждающими версию Ли, является то, что подобного рода бюрократические ошибки не были редкостью во время культурной революции[19]. Кроме того, как отмечают источники Фалуньгун, Ли пришлось предъявить подтверждающее доказательство даты рождения 13 мая, чтобы успешно внести изменения в государственные записи.[19]

Фалуньгун

Ли представил Фалунь Дафа, или Великий закон колеса дхармы, 13 мая 1992 года в пятой средней школе в Чанчуне, Цзилинь, дважды проведя девятидневный цикл лекций с 13 мая по 22 мая и с 25 мая по 3 июня.[25] Он брал по 30 юаней с человека и заработал в общей сложности 10000 юаней.[25] С 1992 по 1994 годы он путешествовал по Китаю, читая лекции и обучая упражнениям Фалуньгун; его движение быстро развивалось. Успех Ли был в значительной степени связан с огромной популярностью, которой пользовался цигун в конце 1980-х и начале 1990-х в рамках социальной либерализации Дэн Сяопина. Он выделял Фалуньгун, установив среди приоритетов «доступность для общественности» и нравственное содержание, в отличие от эзотерических понятий цигун, часто встречающихся в других системах цигун[9][26].

Учение Фалуньгун составлено ​​из лекций Ли, и он имеет определяющую силу в системе убеждений Фалуньгун[27]. Ли также критически относился к альтернативным системам в рамках движения цигун, заявляя, что они изобилуют ложными учениями и жадными и нечестными «мастерами» и намеревался исправить это. Ли говорил, что Фалуньгун является частью многовековой традиции совершенствования, и в свои текстах часто критиковал тех, кто учил «неправильному, отклонившемуся, или неортодоксальному пути.»[28] Ли выделял Фалуньгун от других движений цигун, путем уделения особого внимания моральным ценностям, направленных на «очищение своего сердца и достижения духовного спасения»[29], а не, как он заметил, чрезмерному акценту на физическом здоровье и развитии сверхъестественных сил.

Ян Джонсон (англ.) указывает на то, что в течение наибольшего периода продаж книг Фалуньгун в Китае, Ли Хунчжи никогда не получал какого-либо авторского гонорара, потому что все публикации были нелегальными (пиратскими)[30]. Ли пользовался успехом также по большей части благодаря людям, которые искали эффективного лечения в альтернативной медицине в то время, когда система здравоохранения Китая отчаянно пыталась удовлетворить нужды населения[26]. Как мастер системы самосовершенствования Фалуньгун, Ли утверждал, что «очистит тела студентов» и «пробьёт главные и второстепенные каналы» и при этом «удалит корень заболевания», если они больны. Он также заложил Фалунь или «колесо закона» в нижней части живота каждого студента, а также другие «энергетические механизмы» в другие части их тел. Ли также описал, как его «Тела Закона» защитят каждого практикующего и как он «очистит дома учеников и места практики, а затем установит охраняющий покров»[9].

По сообщениям групп Фалуньгун, ранний успех Ли был признан в 1992 и 1993 годах на Восточных выставках здоровья в Пекине. На первом из этих событий, организатор выставки отметил, что Фалуньгун и Ли «получили наибольшие похвалы [среди других школ цигун] на выставке, и достигли очень хороших терапевтических результатов». Это событие способствовало укреплению популярности Ли в мире цигун и распространению публицистических сообщений о целительной силе Фалуньгун. В следующем году Ли стал членом оргкомитета Пекинской выставки здоровья, и получил несколько наград и похвал на мероприятии[31].

В этот период Ли развил позитивные взаимоотношения с Министерством общественной безопасности (МОБ).[31] В 1993 году он предоставил лечение 100 сотрудникам полиции, которые получили травму на работе, заслужив похвалу от организации, подчиненной МОБ.[32] Ли читал лекции в Университете общественной безопасности в Пекине в 1994 году, и пожертвовал вырученную от семинаров сумму фонду пострадавшим сотрудникам полиции[31]. Издательская церемония основополагающей книги Ли, «Чжуань Фалунь», состоялась в актовом зале Университета общественной безопасности в январе 1995 года.[32]

Жизнь за границей

В 1995 году Ли заявил, что он закончил обучение Фалуньгун в Китае, и начал распространять практику заграницей. Его первая остановка в марте 1995 года была в китайском посольстве Парижа (Франция), куда его пригласили обучать практике. За этим последовали семинары в Швеции.[3] В период с 1995 по 1999 годы Ли читал лекции в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Германии, Швейцарии и Сингапуре[3]. Ассоциации и клубы Фалуньгун начали появляться в Европе, Северной Америке и Австралии, чья деятельность концентрировалась в основном в университетских кампусах[27].

В 1996 году вместе с женой и дочерью Ли Хунчжи переехал в США и поселился в Нью-Йорке, где в 1998 году получил вид на постоянное место жительства в США[3][29][33]. Согласно расследованию The Wall Street Journal последователь Ли купил ему дом, который был зарегистрирован на жену Ли, хотя затем последовало опровержение этого последователя, где он говорил, что недвижимость была приобретена без ведома Ли и его жены, а когда стало всё известно он убедил Ли внести своё имя в документ о праве собственности.[13]

В 1996 году город Хьюстон назвал Ли почётным гражданином и послом доброй воли за его «бескорыстную общественную службу на пользу и ради благополучия человечества»[34].

25 апреля 1999 года около 10 тысяч практикующих Фалуньгун собрались около Центрального офиса апелляций, чтобы потребовать прекращения увеличивающегося притеснения против движения, и потребовать освобождения практикующих Тяньцзиня. Согласно Бенджамину Пенни, практикующие обратились за защитой своих прав к руководству страны и «дали понять, хотя тихо и вежливо, что они не позволят относиться к ним так нечестно»[35]. После этого события Ли получил много сообщений о признании от муниципалитетов Северной Америки. В мае 1999 года Ли приветствовали в Торонто мэр города и губернатор округа Онтарио, а через два месяца он получил признание от двух городов: Чикаго и Сан Хосе[34].

10 мая 1999 года Ли дал интервью журналу «Time», в котором заявил, что «человеческая мораль и ценности уже не такие хорошие» и вновь обозначил отличие Фалуньгун от других практик цигун, а также разъяснил, что такое «период гибели Дхармы» и заявил о существовании пришельцев, которые захватывают человечество. Он избегал вопросов о его личном происхождении, говоря: «Я не хочу говорить о себе высокопарно. Люди не поймут этого»[2][36].

29 июля 1999 года после запрета Фалуньгун, китайское правительство выдвинуло серию обвинений против Ли, включая обвинение в «нарушении общественного порядка» и объявило его в розыск, заодно аннулировав его паспорт гражданина, чтобы воспрепятствовать перемещению по миру[37][38][39]. Кроме того со стороны китайского правительства было сделано официальное обращение в Интерпол с целью объявить Ли в международный розыск, но был получен отказ на том основании, что запрос имеет «политический и религиозный характер», но не содержит никаких доказательств «обычного преступления закона»[37].

В 2000 году в рейтинге журнала Asiaweek (англ.) Ли занял 38 место, а в 2001 году был признан самым влиятельным человеком. Редактор журнала Доринда Эллиот отметила по этому поводу: «Даже если мы не согласны с его проповедью и его методами, он способен вдохновлять, мобилизовать людей и беспокоить Пекин, поэтому мы выбрали Ли в качестве самого влиятельного в Азии коммуникатора».[40] 14 марта 2001 года на церемонии в Сенате США американская неправительственная организация Freedom House удостоила Ли Хунчжи и Фалуньгун International Religious Freedom Award за улучшение религиозной и духовной свободы[41]. В 2001 году Ли Хунчжи был номинирован Нелли Майес (англ.) и другими 24 неназванными членами Европейского парламента на Премию имени Сахарова.[42]; в сообщении для членов Европейского парламента отмечалось, что «К апрелю 2001 года Ли Хунчжи получил более 340 наград и прокламаций от Австралии, Канады, Китая (до преследования), Японии, России и признание США чрезвычайного вклада в духовное и физическое здоровье, а также в свободу вероисповедания в мире».[42]. Среди них: Свидетельства о признании заслуг от нескольких правительств США – включая звание «Почётный гражданин», присвоенное штатом Джорджия и городом Атланта [43][аффилированный источник? 2934 дня]. В 2000 и 2001 годы был номинирован на Нобелевскую премию мира[41] В 2013 году в номинации «Высокая трибуна (англ.)» занял 257 место в списке «500 самых влиятельных людей мира» по версии журнала «Foreign Policy» [44].

Издания на русском языке

  • Ли Х. Фалуньгун. — Испр.. — М.: Вариант, 2002. — 121 с. — ISBN 5-901842-04-9.
  • Ли Х. Чжуань Фалунь. — М.: Камерон, 2006. — 303 с. — 5000 экз. — ISBN 5-9594-0028-6.

Напишите отзыв о статье "Ли Хунчжи"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Haar, 2004, p. 343.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [news.bbc.co.uk/2/hi/asia-pacific/1223317.stm Who is Li Hongzhi?], BBC (8 May 2001). Проверено 20 мая 2010.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Ownby, 2008, p. 80.
  4. Ownby, 2008, p. 79.
  5. 1 2 Penny, 2012, p. 79.
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 Ownby, 2008, p. 81.
  7. 1 2 Penny, 2012, p. 81—82.
  8. Ownby, 2008, p. 80-81.
  9. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 Penny, 2003.
  10. 1 2 Ownby, 2008, p. 82.
  11. Ownby, 2008, p. 82-83.
  12. 1 2 3 4 5 Ownby, 2008, p. 83.
  13. 1 2 3 Penny, 2012, p. 87.
  14. Penny, 2012, p. 87—88.
  15. Ownby, 2008, p. 257.
  16. 1 2 Penny, 2012, p. 86.
  17. Ownby, 2008, p. 83-84.
  18. 1 2 3 4 5 6 Palmer, 2007, p. 246-247.
  19. 1 2 3 4 5 Porter, 2003, p. 72–73.
  20. Frank, 2004, p. 237.
  21. Penny, 2012, p. 85.
  22. 1 2 Spaeth, 02.08.1999, Li Hongzhi: «During the Cultural Revolution, the government misprinted my birthdate. I just corrected it. During the Cultural Revolution, there were lots of misprints on identity. A man could become a woman, and a woman could become a man. It's natural that when people want to smear you, they will dig out whatever they can to destroy you. What's the big deal about having the same birthday as Sakyamuni? Many criminals were also born on that date. I have never said that I am Sakyamuni. I am just a very ordinary man.».
  23. Palmer, 2007, p. 224.
  24. Кравчук, 2003.
  25. 1 2 Ownby, 2008, p. 85.
  26. 1 2 Ownby, 2003a, p. 306.
  27. 1 2 Porter, 2003, p. 192.
  28. Ownby, 2003b.
  29. 1 2 Palmer, 2007.
  30. Johnson, 2007.
  31. 1 2 3 Ownby, 2008, p. 87.
  32. 1 2 Ownby, 2008, p. 89.
  33. Liu, 01.08.1999.
  34. 1 2 Chan, 2004.
  35. Penny, 2001.
  36. Dowell, 10.02.1999.
  37. 1 2 [news.bbc.co.uk/1/hi/world/asia-pacific/410779.stm Interpol will not arrest sect leader] // BBC News. — 03.08.1999.
  38. [news.bbc.co.uk/2/hi/world/monitoring/406958.stm Wanted: Li Hongzhi] // BBC. — 29.07. 1999.
  39. [www.china-embassy.org/eng/zt/ppflg/t36563.htm Li Hongzhi Is Wanted]. Embassy of the People's Republic of China in the United States of America (англ.) (29 July 1999).
  40. [www.culteducation.com/group/1254-falun-gong/6794-falun-gong-founder-named-asias-most-powerful.html Falun Gong founder named Asia's most powerful] // Reuters. — 24.05.2001.
  41. 1 2 Schechter, 2001.
  42. 1 2 [www.europarl.europa.eu/meetdocs/committees/afet/20011002/444750EN.pdf Notice to Members no. 14.2001]. Committee on Foreign Affairs, Human Rights, Common Security and Defence Policy. European Parliament.
  43. [www.clearwisdom.net/emh/special_column/recognition.html List of awards. Clearwisdom]
  44. Alicia P. Q. Wittmeyer. [foreignpolicy.com/2013/04/29/the-fp-power-map/ The FP Power Map: The 500 most powerful people on the planet], Foreign Policy (May–June 2013).

Литература

на русском языке
  • Ахмадулина С. З. [cyberleninka.ru/article/n/vozniknovenie-i-istoriya-razvitiya-kitayskogo-religioznogo-dvizheniya-falungun-v-rossii-na-materialah-respubliki-buryatiya Возникновение и история развития китайского религиозного движения Фалуньгун в россии (на материалах Республики Бурятия)] // Вестник Бурятского государственного университета. — Улан-Удэ: БГУ, 2015. — № 7. — С. 208—212. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1994-0866&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1994-0866].
  • Балагушкин Е. Г. [iph.ras.ru/page48254224.htm Глава II. Фалуньгун – культ сакрального совершенствования] // [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/2002/Balagushkin_Netrad_relig_2.pdf Нетрадиционные религии в современной России: морфологический анализ]. — М.: Институт философии РАН, 2002. — Т. 2. — С. 31—135. — 248 с. — ISBN 5-201-02094-1.
  • Бирюков В. Ю. [cyberleninka.ru/article/n/zarubezhnyy-opyt-primeneniya-ogranichitelnyh-mer-k-netraditsionnym-religioznym-soobschestvam Зарубежный опыт применения ограничительных мер к нетрадиционным религиозным сообществам] // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. — СПб.: РХГА, 2012. — Т. 13, № 3. — С. 35—44. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1819-2777&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1819-2777].
  • Кравчук Л. А. [anthropology.ru/ru/texts/kravchuk/east05_09.html Адаптация синкретических сект к современным условиям (на примере китайской секты «Фалуньгун»)] // Путь Востока. Традиции и современность. Материалы V Молодёжной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия “Symposium”. Выпуск 28. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. — С. 49-51.
  • Рабогошвили А. А. [cyberleninka.ru/article/n/politicheskie-otnosheniya-knr-i-ssha-v-kontekste-problemy-falungun Политические отношения КНР и США в контексте проблемы Фалуньгун] // Вестник Забайкальского государственного университета. — Чита: ЗабГУ, 2008. — № 1. — С. 31—35. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2227-9245&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2227-9245].
на других языках
  • Chan C. S. C. The Falun Gong in China: A Sociological Perspective // The China Quarterly (англ.). — 2004. — № 179. — P. 665–683.
  • Frank A. Falun Gong and the threat of history // [books.google.ru/books?id=f8hbUa3FZjsC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Gods, guns, and globalization: religious radicalism and international political economy] / edited by Mary Ann Tétreault, Robert Allen Denemark. — Lynne Rienner Publishers (англ.), 2004. — 344 p. — ISBN 1-58826-253-7.
  • Haar B. J. ter. Li Hongzhi // [books.google.ru/books?id=DouBAgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Encyclopedia of New Religious Movements] / Eds. Peter Clarke. — Routledge, 2004. — P. 343-344. — 720 p.
  • Johnson I. (англ.) [books.google.ru/books?id=ExYwY56Sk84C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Wild Grass: three stories of change in modern China]. — Knopf Doubleday Publishing Group (англ.), 2007. — 336 p.
  • Melinda Liu [www.thedailybeast.com/newsweek/1999/08/01/echoes-of-89.html 'Echoes of '89'] // Newsweek. — 01.08.1999.
  • Ownby D. [courses.arch.vt.edu/courses/wdunaway/gia5274/ownby03.pdf The Falun Gong in the New World] // European Journal of East Asian Studies. — 2003a. — Vol. 2, № 2. — P. 306.
  • Ownby D. [www.jstor.org/stable/10.1525/nr.2003.6.2.223 A History for Falun Gong: Popular Religion and the Chinese State Since the Ming Dynasty] // Nova Religio: The Journal of Alternative and Emergent Religions. — University of California Press (англ.), 2003b. — Vol. 6, № 2. — P. 223–243. — DOI:10.1525/nr.2003.6.2.223.
  • Ownby D. [books.google.com.hk/books?id=Bwqkwx4SWS0C&pg=PT94&lpg=PT94&dq=hongzhi+ownby#v=onepage&q=hongzhi%20ownby&f=false Falun Gong and the future of China]. — Oxford University Press, 2008. — ISBN 0-19-532905-8.
  • Palmer D. [books.google.ru/books?id=RXeuibmD2dsC&dq=Qigong+Fever:+Body,+Science,+and+Utopia+in+China&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwj81JaW9YnMAhXFAJoKHf8RCjEQ6AEILzAA Qigong Fever: Body, Science, and Utopia in China]. — Columbia University Press, 2007.
  • Penny B. (англ.) [www.nla.gov.au/grants/haroldwhite/papers/bpenny.html The Past, Present, and Future of Falun Gong] // National Library of Australia : Lecture. — Canberra, 2001.
  • Penny B. (англ.) [journals.cambridge.org/action/displayAbstract;jsessionid=1BA7D5A1033DF4CDFDE11A68B1C3A123.tomcat1?fromPage=online&aid=182883 The Life and Times of Li Hongzhi: Falun Gong and Religious Biography] // The China Quarterly (англ.). — Cambridge: Cambridge University Press, 2003. — Vol. 175. — P. 643–661. — DOI:10.1017/S0305741003000389.
  • Penny B. (англ.) [books.google.ru/books?id=P6Z6fQ7Fg3QC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The Religion of Falun Gong]. — Chicago: University of Chicago Press (англ.), 2012. — 262 p.
  • Porter N. [books.google.com/books?id=-vyOdnwW7ukC&lpg=PP1&dq=noah%20porter%20falun%20gong&pg=PA192#v=onepage&q=definitional%20power&f=false Falun Gong in the United States: An Ethnographic Study]. — Universal-Publishers, 2003. [web.archive.org/20050415184119/www.lib.usf.edu/ETD-db/theses/available/etd-06122003-113105/unrestricted/FalunGongInTheUS-NoahPorter-Thesis.pdf Архивная копия] от 15 апреля 2005 на Wayback Machine
  • Schechter D. (англ.) [books.google.ru/books/about/Falun_Gong_s_Challenge_to_China.html?id=v20J18hL1MAC&redir_esc=y Falun Gong's Challenge to China: Spiritual Practice Or "evil Cult"? : a Report and Reader]. — New York: Akashic books, 2001. — 287 p.

Ссылки

Интервью Ли Хунчжи
  • Dowell W. [www.time.com/time/asia/asia/magazine/1999/990510/interview1.html Interview with Li Hongzhi] // TIME. — 10.05.1999.
  • Landreth J. S., Greenberg J. S. [www.cesnur.org/testi/falun_020.htm Eye of the Storm] // The New York Times Magazine (англ.). — 08.08.1999.
  • Spaeth A. [edition.cnn.com/ASIANOW/time/asia/magazine/1999/990802/li1.html Li Hongzhi: „I am just a very ordinary man“] // TIME. — 02.08.1999.

Отрывок, характеризующий Ли Хунчжи

Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.