Лобанов, Евгений Иванович

Евгений Иванович Лобанов
Дата рождения	1918(1918)
Место рождения	Москва
Дата смерти	11 марта 1942(1942-03-11)
Место смерти	Крым
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	авиация
Годы службы	1938-1942
Звание	старший лейтенант
Сражения/войны	Советско-финская война, Великая Отечественная война
Награды и премии

Евгений Иванович Лобанов (1918—1942) — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1942).

Биография

Евгений Лобанов родился в 1918 году в Москве. После окончания семи классов школы и школы фабрично-заводского ученичества работал сначала электромонтажником на заводе, затем на строительстве Московского метрополитена. Активно занимался спортом, был мастером спорта по плаванию и водному поло. Учился в Николаевской школе морских лётчиков. В 1938 году Лобанов был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. В 1939 году он окончил Ейскую военно-морскую авиационную школу лётчиков и лётнабов. Участвовал в боях советско-финской войны. С июня 1941 года — на фронтах Великой Отечественной войны.

К весне 1942 года старший лейтенант Евгений Лобанов был пилотом 18-го штурмового авиаполка ВВС Черноморского флота. К тому времени он совершил около 189 боевых вылетов на штурмовку скоплений боевой техники и живой силы противника, нанеся ему большие потери. Когда 11 марта 1942 года самолёт ведущего группы капитана Талалаева был подбит, Лобанов, пытаясь дать им возможность уйти к своим, зашёл на немецкие позиции и был подбит, после чего направил свой горящий самолёт на батарею зенитных орудий противника. Похоронен в братской могиле на воинском кладбище посёлка Дергачи в черте Севастополя.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1942 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство» старший лейтенант Евгений Лобанов посмертно был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Также был награждён орденами Ленина и Красного Знамени.

В честь Лобанова было переименовано село Богемка Джанкойского района Крыма, названы улицы в Москве и Севастополе, речной теплоход, плавательный бассейн в Севастополе.

Литература

• Андреев С. А. Герои Родины в названиях улиц Москвы. М., 2010.
• Герои огненных лет. Книга 2. М.: Московский рабочий, 1976.
• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Подвиг комсорга // За родной Севастополь. — 2-е изд., доп. — М.: Молодая гвардия, 1983. — С. 112—115.
• Фелировский Г. А. Их именами названы… — Симферополь: Таврия, 1972.

Отрывок, характеризующий Лобанов, Евгений Иванович

Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.