Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Александрович Лобанов-Ростовский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет супругов Лобановых-Ростовских кисти Боровиковского, 1814</td></tr>

Рязанский губернатор
1821 — 17 февраля 1824
Предшественник: Николай Александрович Наумов
Преемник: Николай Иванович Шредер
 
Рождение: 30 марта 1787(1787-03-30)
Смерть: 26 октября 1848(1848-10-26) (61 год)
Род: Лобановы-Ростовские
Отец: Александр Иванович Лобанов-Ростовский (1754—1830)
Мать: Анна Никифоровна Маслова (ум.1819)
Супруга: Александра Григорьевна Кушелёва (1796—1848)
Дети: 7 сыновей и 6 дочерей
 
Награды:

Князь Алексей Александрович Лобанов-Ростовский (30 марта 1787 — 26 октября 1848) — рязанский губернатор, тайный советник, сенатор из рода Лобановых-Ростовских.





Биография

Старший из внуков князя Ивана Ивановича, сын московского губернского предводителя дворянства Александра Ивановича, брат сенатора Ивана Александровича, дядя дипломата Алексея Борисовича.

В 1802 году определился коллегии-юнкером в Московский архив Коллегии иностранных дел. В 1805 году назначен переводчиком и откомандирован в Комиссию о разборе иностранцев. В 1809 году перевёлся в Министерство внутренних дел и в том же году определился в экспедицию водных и сухопутных сообщений.

В 1811 году пожалован в камер-юнкеры, в 1812-м перешёл чиновником особых поручений в департамент государственных имуществ, а в 1819-м назначен в 4-й департамент Правительствующего Сената и чиновником для особых поручений при министре юстиции.

В 1821 году Лобанов-Ростовский был назначен Рязанским губернатором. В 1823 году пожалован в звание камергера. 17 февраля 1824 был уволен по прошению от службы и произведён в действительные статские советники.

С 1832 года начинается деятельность князя по выборам: сначала он был выбран ефремовским уездным предводителем дворянства, а затем тульским губернским предводителем дворянства, но в 1835 году призывается на должность управляющего контрольной комиссией по артиллерийской и инженерной части, а в 1837 году назначается генерал-контролером департамента гражданской отчетности.

В 1840 году произведён в тайные советники, а в 1842-м назначен присутствовать в Сенате.

Скончался князь 26 октября 1848 года и похоронен в Знаменской церкви Новоспасского монастыря.

Семья

Жена Александра Григорьевна Кушелёва (1796—1848), дочь адмирала графа Г. Г. Кушелёва (от первого брака). У них семь сыновей (Александр, Григорий, Николай, Дмитрий, Никита, Матвей, Владимир) и шесть дочерей (Екатерина, Любовь, Надежда, Анна и две Александры). По словам современника, княгиня Александра Григорьевна была очень маленького роста и весьма некрасивая, слыла за богачку, и поэтому была очень важной и всегда окружена обществом. Дочери её были чрезвычайно низкорослыми и не блистали красотой, но превосходно воспитанные, выдержанные и неглупые[1]. У княгини и её дочерей были прекрасные голоса, и когда все они пели при раскрытых окнах, то на улице толпились слушатели[2]. Все они вышли замуж за иностранцев, а широкая барская жизнь их матери за границей не только значительно уменьшила приданое дочерей, но и расстроила лобановское состояние.

Внук Алексей Николаевич — деятель правого движения, председатель совета Русского собрания, белоэмигрант.

Награды

Напишите отзыв о статье "Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович"

Примечания

  1. А. В. Неклюдов. Старые портреты, семейная летопись. — Париж: Книжное дело «Родник» (La Source), 1932.
  2. Воспоминания княжны Варвары Николаевны Репниной (1808—1839) / Пер. и публ. Е. Л. Яценко // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XVI]. — С. 283—407.

Источники

  • [books.google.com/books?id=2ERh-2oQaeIC&pg=PT243&lpg=PT243&dq=Лобанов-Ростовский,+Алексей+Александрович&source=bl&ots=aDSTpuWcPS&sig=xlweW8jmqwDJbgwlPvAKg0jXrxg&hl=ru&ei=LDUsTYfpKMPJswbw543gBw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CB4Q6AEwAjgo#v=onepage&q=Лобанов-Ростовский,%20Алексей%20Александрович&f=false Дворянские роды, прославившие Отечество: энциклопедия дворянских родов] стр. 243—244
  • Русский биографический словарь
  • «История Правит. Сената за 200 лет», т. V, стр. 134 (СПб, 1911)
  • «Московский Некрополь», изд. вел. кн. Николая Михайловича, стр. 178

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:191016 Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • Отрывок, характеризующий Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович

    Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
    Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
    Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
    – Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
    Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
    Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
    Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: