Лобков, Павел Альбертович

Павел Лобков
Павел Лобков, 24 апреля 2012 года
Имя при рождении:	Павел Альбертович Лобков
Род деятельности:	журналист, корреспондент, телеведущий
Место рождения:	Сестрорецк, Ленинград, РСФСР, СССР
Награды и премии:	премия «ТЭФИ-1998»

Па́вел Альбе́ртович Лобко́в (род. 21 сентября 1967, Сестрорецк, Ленинград) — российский журналист, один из основных ведущих и обозревателей телеканала «Дождь». Ранее являлся ведущим программы «Прогресс с Павлом Лобковым» на петербургском Пятом канале, обозревателем телекомпании НТВ и корреспондентом программы «Итоги».

Биография

Родился в городе Сестрорецке (Сестрорецкий район Ленинграда — ныне в составе Курортного района Санкт-Петербурга). В 1988 году окончил биологический факультет Ленинградского государственного университета по специальности ботаника. Учился в аспирантуре ЛГУ. Стажировался в Голландии, но диссертацию так и не защитил.

С 1990 года работал корреспондентом информационной службы ТРК «Петербург», в том числе и в программе «Пятое колесо». С октября 1993 года — директор представительства НТВ в Санкт-Петербурге. С 1995 года — корреспондент службы информации НТВ. Делал сюжеты для информационных программ «Сегодня», «Итоги», «Намедни» и «Страна и мир».

С 1995 года по 1997 год вместе с Евгением Киселёвым и Леонидом Парфёновым вёл программу «Герой дня». Лауреат «ТЭФИ-1998» как лучший репортёр.

С августа 2000 по сентябрь 2006 года — автор и ведущий программы «Растительная жизнь» на НТВ. Параллельно продолжал работу корреспондентом в информационных программах на том же телеканале.

В апреле 2001 года, в свете событий вокруг смены руководства и собственника НТВ, ненадолго уходил с командой Евгения Киселёва на телеканал ТНТ. Однако уже через месяц, в мае того же года, Лобков решил вернуться на НТВ и продолжить работать на четвёртом канале в прежнем качестве.

В 2003 году большой общественный резонанс вызвал сатирический сюжет Лобкова о своём начальнике, новом гендиректоре НТВ, докторе медицинских наук Николае Сенкевиче, прошедший в эфир в программе Леонида Парфёнова «Намедни». В сюжете Лобков привёл доказательства, цитируя статью Сенкевича «Советы Вольтеру», что по своей медицинской специальности новый шеф НТВ не столько терапевт, сколько, скорее, проктолог. Спустя год после этой скандальной программы Лобков перестал делать политические сюжеты.

С августа 2006 года — автор ряда документальных проектов на ТРК «Петербург — Пятый канал», автор и ведущий программы «Прогресс с Павлом Лобковым». Также являлся шеф-редактором Дирекции документального вещания Пятого канала и руководил информационно-аналитической программой «Неделя в большой стране».

В 2008 году вернулся на НТВ, откуда был уволен 16 января 2012 года, до окончания действия контракта. Перед этим Лобков, в частности, работал над циклом научных детективов («Гены против нас», «Диктатура мозга», «Власть сна»), а также над программами «НТВшники», «Центральное телевидение» и «Профессия — репортёр».

С февраля 2012 года работает на телеканале «Дождь». В феврале 2013 года записал видеообращение для проекта «Будь сильнее», направленного против гомофобии. Является ведущим программы «Ездим дома» на «Дожде» в паре с Сашей Филипенко.

1 декабря 2015 года в эфире телеканала «Дождь» объявил, что с 2003 года является ВИЧ-инфицированным.

Фильмография

Документальное кино

Принимал участие в создании следующих документальных фильмов:

• 1999 — Мавзолей
• 2008 — Тюльпан, роза, орхидея
• 2009 — Гены против нас
• 2009 — Диктатура мозга
• 2009 — Зараза: враг внутри нас
• 2010 — Таблетка от старости
• 2010 — Формула любви
• 2010 — Жизнь за еду
• 2010 — Власть сна
• 2010 — Жизнь без боли
• 2011 — Ген всевластия
• 2011 — Странный пол
• 2011 — Великий обман зрения
• 2011 — Империя чувств

Игровое кино

• 2011 — «Амазонки» — ландшафтный дизайнер Павел Альбертович (камео)

Ссылки

• [web.archive.org/web/20071214040804/www.5-tv.ru/about/people/details.php?employeeId=54 Лобков на 5 канале]
• Лобков, Павел Альбертович в «Твиттере»

Отрывок, характеризующий Лобков, Павел Альбертович

Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей: