Лобное место

Ло́бное ме́сто — памятник древнерусской архитектуры, находящийся в Москве, на Красной площади. Представляет собой возвышение, окружённое каменной оградой. Кроме Москвы "лобное место" есть в Кремле г. Астрахани.

Происхождение названия

По поводу этимологии названия существуют самые различные версии. По одной из них, например, утверждается, что название Лобного места возникло от того, что на этом месте «рубили лбы» или «складывали лбы». В других источниках утверждается, что «Лобное место» является славянским переводом с греческого — «Краниево место» или с еврейского — «Голгофа» (такое название холм Голгофа получил из-за того, что верхняя его часть представляла собой голую скалу, отдаленно напоминавшую человеческий череп). Третья версия: слово «лобное» означает всего лишь расположение: Васильевский Спуск, в начале которого находится Лобное место, в Средние века назывался «лбом» (распространённое название крутых спусков к реке в средневековой России).

Также распространено ошибочное мнение, что Лобное место являлось местом публичной казни в XIV—XIX веках. Однако казни на самом Лобном месте производились очень редко, ибо оно почиталось святым. Это было место для оглашения царских указов и других торжественных публичных мероприятий. Вопреки легендам, Лобное место не являлось обычным местом казни (казнили обычно на Болоте). 11 июля 1682 г. на нём отсекли голову раскольнику Никите Пустосвяту, указом от 5 февраля 1685 г. на Лобном месте было повелено и впредь совершать казни, но свидетелем казней оно стало только в 1698 г. при подавлении стрелецкого бунта. Для казней воздвигался специальный деревянный эшафот рядом с каменным помостом. Тем не менее, в переносном значении словосочетание «лобное место» (с маленькой буквы, так как имеется в виду не имя собственное) всё-таки иногда употребляется как синоним места казни, без географической привязки к какому-либо городу.

История

Предание связывает устройство Лобного места с избавлением Москвы от нашествия татар в 1521 году. В летописи оно впервые упоминается в 1549 году, когда двадцатилетний царь Иван Грозный держал с Лобного места речь перед народом, призывая к примирению враждующих бояр.

Из Годуновского чертежа Москвы видно, что это был помост из кирпича; в 1597—1598 годах перестроено в камне; по описям XVII в. он имел деревянную решётку, а также навес или шатер на столбах. В 1753 году Лобное место ремонтировал Д. В. Ухтомский. В 1786 году Лобное место было несколько смещено в восточном направлении и перестроено по проекту Матвея Казакова по прежнему плану из дикого тесаного камня. Теперь возвышенный круглый помост его окружен каменными перилами: в западной части — вход с железной решёткой и дверью; 11 ступеней ведут на верхнюю площадку. Наибольшее значение для московского населения Лобное место имело в допетровское время. Издревле и вплоть до революции крестные ходы останавливались около него, и с его вершины архиерей осенял народ крёстным знамением. Во время «Входа в Иерусалим» патриарх с духовенством восходил на Лобное место, раздавал освящённые вербы царю, духовенству и боярам и оттуда ехал на осле, ведомом царем. Поныне около Лобного места продаются вербы и устраиваются гулянья. С 1550 году Лобное место нередко называлось в актах «Царевым» как царский трибунал, царская кафедра. До Петра I на нём объявлялись народу важнейшие указы государей. Олеарий называет его Theatrum proclamationum. Польские послы 1671 году сообщают, что здесь государь однажды в год являлся перед народом и по достижении наследником 16 лет показывал его народу. С Лобного места объявлялось народу об избрании патриарха, войне, о заключении мира; около него были казнены «крамольники» Иоанном IV и стрельцы Петром I; у его ступеней в 1606 году лежал обезображенный труп Лжедимитрия I; с него требовали собора и потом объявили свою победу в 1682 году Никита Пустосвят «с товарищи»; с него же успокоивал возмутившийся народ Алексей Михайлович.

1 мая 1919 года в соответствии с ленинским планом монументальной пропаганды на Лобном месте установили памятник «Степан Разин с ватагою», вырезанный из дерева и раскрашенный в духе народной игрушки скульптором С. Т. Конёнковым. В конце того же месяца скульптурную группу, страдавшую от непогоды, демонтировали и перенесли в Пролетарский музей (позднее — в Музей революции).

6 ноября 1942 года у Лобного места ефрейтор Савелий Дмитриев обстрелял из винтовки машину Анастаса Микояна, приняв её за машину Иосифа Сталина. Злоумышленник был арестован и впоследствии расстрелян по приговору трибунала.

25 августа 1968 года у Лобного места прошла сидячая демонстрация против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию.

Литература

• Лобное место // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Либсон В. Я., Домшлак М. И., Аренкова Ю. И. и др. Кремль. Китай-город. Центральные площади // Памятники архитектуры Москвы. — М.: Искусство, 1983. — С. 403. — 504 с. — 25 000 экз.

Отрывок, характеризующий Лобное место

– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.