Лобов, Георгий Агеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Агеевич Лобов
Дата рождения

7 мая 1915(1915-05-07)

Место рождения

Екатеринодар, Кубанская область, Российская империя

Дата смерти

6 января 1994(1994-01-06) (78 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

авиация

Годы службы

19351975

Звание гвардии генерал-лейтенант

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

64-м истребительным авиационным корпусом

Сражения/войны

Польский поход РККА (1939)
Советско-финская война,
Великая Отечественная война,
Корейская война

Награды и премии

Иностранные награды:

Ло́бов Гео́ргий Аге́евич (7 мая 1915 — 6 января 1994) — советский лётчик и военачальник, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации, профессор.





Биография

Родился 24 апреля (7 мая по новому стилю) 1915 года в городе Екатеринодаре (ныне город Краснодар) в семье железнодорожника.

Окончил школу-семилетку, фабзавуч. Работал на цементном заводе «Пролетарий» в Новороссийске. В 1934 году поступил в авиационный институт в Новочеркасске. В 1935 году по спецнабору ЦК ВКП(б) был направлен на учёбу в 7-ю Сталинградскую школу лётчиков, которую окончил в 1938 году с отличием.

С 17 сентября 1939 года по 8 октября 1939 года участвовал в освободительном походе в Западную Украину и Западную Белоруссию.

С 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года  участвовал в войне с Финляндией.

Участвовал в Великой Отечественной войне без вывода в тыл с 22 июня 1941 года (бой над аэродромом Высоке-Мазовецк в 50 км западнее города Белосток) по 9 мая 1945 года.

К январю 1942 года одержал три воздушные победы. В 1942 году совершил около 70 вылетов на обеспечение безопасности полётов транспортных самолётов в блокадный Ленинград, не потеряв ни одного из них. В этот же период Г. А. Лобов был командиром группы прикрытия при еженедельных перелётах руководства Ленинграда на Большую землю и обратно. 25 июля 1944 года осуществил штурмовой удар по железнодорожной станции Тильзит — это было первое появление советских лётчиков над территорией Германии днём[1]. В 1945 году в должности командира 7-й гвардейской авиационной дивизии обеспечил прикрытие переправ через реку Нейсе при проведении операции по взятию Берлина.

8 мая 1945 года над чехословацким городом Мельник сбил Хейнкель-111 — последний из вражеских самолётов, уничтоженных советскими лётчиками в Великой Отечественной войне[2]. Воевал в небе над Ленинградом, Кронштадтом, Ладожским озером, Орлом, Карачаевым, Брянском, Витебском, Невелем, Дретунью, над территорией Германии, Польши и Чехословакии, в Одерской, Берлинской и Пражской операциях. Воевал в составе войск Ленинградского, Западного, Брянского, 1-го Прибалтийского, 3-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов.

В 1946 году окончил шестимесячные курсы усовершенствования командиров авиационных дивизий при Военно-воздушной академии.

С марта 1951 года, в то время генерал-майор, Лобов Г. А. находился в командировке в Северной Корее, сначала в качестве командира 303-й истребительной авиационной дивизии, а с сентября 1951 года — командира 64 истребительного авиационного корпуса. 30 октября[3][4] (по другим данным 23 октября[5]) 1951 года сумел воспользоваться просчётами командования противника, в результате чего, в воздушном сражении на подходах к аэродрому Намси корпус нанёс тяжелейшее поражение стратегической авиации США[3][5]. Результат этого сражения, в котором одновременно участвовало около 270 самолётов, изменил характер ведения боевых действий в Корейской войне и вынудил военное руководство США пересмотреть планы использования стратегической авиации[3][5]. В конце 1952 года убыл в долгосрочный отпуск в СССР.

За время участия в боевых действиях Лобов Г. А. сбил в Великую Отечественную войну 15 самолётов противника лично и 8 в группе, в боевых действиях в Северной Корее 4 самолёта лично. 22 июня 1941 года был ранен, из боя не вышел. Ни разу не был сбит.

В 1955 году с отличием окончил Высшую Военную академию им. К. Е. Ворошилова (Академию Генерального штаба). В 19621963 годах был заместителем командующего ВВС МВО. С 1963 по 1975 годы служил начальником кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе, профессор.

С 1975 года находился в запасе. Умер в Москве 6 января 1994 года.

Звания

Награды

Советские:

Иностранные ордена и медали:

Обучение и карьера

  • Февраль 1939 — командир звена.
  • Июнь 1940 — военком эскадрильи, исполняющий обязанности командира эскадрильи.
  • Ноябрь 1942 — заместитель командира 275-й истребительной авиационной дивизии.
  • Июль 1943 — замаместитель командира 322-й истребительной авиационной дивизии.
  • Февраль 1945 — командир 7-й гвардейской истребительной авиационной дивизии.
  • Май 1946 — командир 303-й истребительной авиационной дивизии.
  • Октябрь 1951 − апрель 1953 — командир 64-го истребительного авиационного корпуса.
  • Апрель 1962 − март 1963 — заместитель командующего ВВС МВО.
  • Март 1963 − август 1975 — начальник кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Публикации

Автор 53 публикаций, в том числе:

  1. военно-исторические очерки «В небе Северной Кореи». Журнал «Авиация и космонавтика» № 10-12 за 1990 г., № 1-5 1991 г.;
  2. многочисленные публикации в журналах и газетах «Авиация и космонавтика», «Военный вестник», «Красная Звезда», «Правда», «Вестник воздушного флота», «Советская авиация», «Военная мысль»;
  3. учебник «Фронтовая авиация в армейских операциях и общевойсковом бою» (руководитель авторского коллектива);
  4. ряд специальных учебных пособий.

Источники

  1. Материалы из личного дела Лобова Георгия Агеевича. Центральный архив министерства обороны РФ в г. Подольск.
  2. Материалы из личного дела Лобова Георгия Агеевича. Московский горвоенкомат.
  3. Материалы из личного архива Лобова Александра Георгиевича.
  4. «FREIE WELT» № 31 1972.

Напишите отзыв о статье "Лобов, Георгий Агеевич"

Примечания

  1. Материалы из личного дела Лобова Георгия Агеевича. Центральный архив министерства обороны РФ в г. Подольск.
  2. «FREIE WELT» № 31 1972. seite 2-3.
  3. 1 2 3 Лобов Г. А. В небе Северной Кореи. — М.: «Авиация и космонавтика» № 11 1990.- С. 30.
  4. Дж. Стюарт Воздушная мощь — решающая сила в Корее.— М.: Издательство иностранной литературы, 1959. — (Предисловие к русскому изданию. И. Г. Братенков) — С. 13.
  5. 1 2 3 Сейдов И. «Красные дьяволы» в небе Кореи. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. — С. 260—271, 289.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4678 Лобов, Георгий Агеевич]. Сайт «Герои Страны».

  • [www.srpu.ru/contest/bekar/geroy.htm Новороссийцы — Герои Советского Союза].
  • [airaces.narod.ru/korea/lobov.htm Лобов Георгий Агеевич].

Отрывок, характеризующий Лобов, Георгий Агеевич

– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.