Сангай, Лобсанг

Лобсанг Сенге བློ་བཟང་སངས་རྒྱས<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Глава Тибетского правительства в изгнании
с 8 августа 2011
Монарх:	Далай-лама XIV
Предшественник:	Лобсанг Тензин
Рождение:	5 сентября 1968(1968-09-05) (55 лет) Дарджилинг, Западная Бенгалия, Индия

Лобсанг Сенге (тиб. བློ་བཟང་སངས་རྒྱས; рус. «Благородный лев», род. 5 сентября 1968, Дарджилинг) — тибетский юрист, ученый, общественный и политический деятель. Глава Тибетского правительства в изгнании, избранный 27 апреля 2011 года в результате всемирного голосования тибетской диаспоры. До него с 2001 г. правительство в изгнании возглавлял Далай-лама XIV, который, однако, в начале 2011 года публично объявил, что тибетский народ должно возглавлять выборное лицо.

Биография

Ранние годы жизни

Сенге родился в 1968 году в Дарджилинге в общине беженцев, в поселении типа Шилак, окруженном полями. Он вырос в атмосфере традиционного для фермеров уклада жизни: с коровами, курами, сбором дров в лесу, помощью родителям в их малом бизнесе, включая сельскохозяйственные работы и продажу зимних свитеров. В настоящее время доктор Лобсанг Сенге — Премьер-министр Тибета. При посещении США его охраняют два профессиональных телохранителя, один из которых — Нгаванг Дордже, бывший служащий подразделения Морские котики (спецназ), а другой — Юген Церинг, бывший моряк.

Образование и ученая карьера

По окончании тибетской школы в Дарджилинге (Индия) Сенге с отличием получил степень бакалавра, а затем степень бакалавра международного права в Делийском Университете в Индии. В 1995 году выиграл стипендию Фулбрайта для учебы в Гарвардской школе права, где впоследствии получил степень магистра правоведения.

В 2003 году Сенге организовал в Гарвардском университете пять конференций с участием китайских и тибетских ученых, а также регулярные встречи Далай-ламы с тридцатью пятью китайскими учеными.

В 2004 году стал первым из шести миллионов тибетцем, получившим степень Доктора юридических наук в Гарвардской школе права и Премию инноваций им. Йонга К.Кима за диссертацию «Демократия в беде: является ли изгнание способом сохранения демократии? Исследование на примере Тибетского правительства в изгнании». В 2006 году Азиатское общество, всемирная организация, деятельность которой направлена на укрепление отношений и содействие взаимопониманию между народами, лидерами и институтами Азии и Соединенных Штатов отметила Сенге как одного из двадцати четырех молодых лидеров Азии. В настоящее время Сенге — старший научный сотрудник Гарвардской школы права по Программе правовых исследований в Восточной Азии. Он является экспертом тибетского права и международного законодательства о правах человека.

Государственная карьера

10 марта 2011 года Далай-лама предложил внести изменения в устав Правительства в изгнании, которые заключались в передаче его полномочий внутри тибетского сообщества и наделении политической властью избранного лидера, в результате чего Калон трипа (Премьер-министр) становится высшим должностным лицом.

29 мая 2011 года эти изменения были ратифицированы, несмотря на то, что, как сказал Сенге, «решение Далай-ламы о передаче политической власти было встречено тибетцами с большой тревогой».

27 апреля 2011 г. Сенге был избран на должность Калон трипы тибетского правительства в изгнании. Сенге получил 55 % голосов, обойдя претендентов Тензина Тетхонга (37,4 %) и Таши Вангду (6,4 %). Из 83400 тибетцев, имеющих право голоса, 49000 проголосовали за Сенге, который должен был сменить Лобсанга Тензин, главу тибетского правительства в изгнании. 8 августа 2011 года Сенге официально принял присягу, сменив Лобсанга Тензина в качестве Калон трипы. В заявлении того времени Далай-лама обращается к Лобсангу Сенге как к Сикьёнгу; и в сентябре 2012 года название должности официально изменили с Калон трипы на Сикьёнга.

На посту Сикьёнга Лобсанг Сенге подчеркнул необходимость найти мирное, ненасильственное решение тибетского вопроса. Он поддержал призыв Далай-ламы к так называемой политике Срединного Пути, которая «предусматривает подлинную автономию Тибета в рамках китайской конституции». Отметив, что Китай создал в Гонконге и Макао механизмы «одна страна, две системы», он утверждал, что Китаю нет смысла препятствовать аналогичному решению вопроса и в отношении Тибета, которое, подчеркнул он, будет «беспроигрышным».

В феврале 2013 года Сенге выступил с первой ежегодной лекцией в Индийской ассоциации иностранных дел. Выражая озабоченность по поводу возможной бурной реакции на недавние вооруженные восстания в Западной Азии, он призвал международное сообщество поддержать ненасильственную политику в подавлении народных волнений. «Если ненасилие является именно тем методом, который необходимо использовать», — подчеркнул он — «то международное сообщество должно поддержать нас». Говоря о внимании средств массовой информации к вооруженным сирийским «борцам за свободу», он сказал: «На протяжении последних десятилетий тибетцы вели демократичную и ненасильственную политику, так почему мы не получаем аналогичную поддержку и внимание?»

10 марта 2013 года, в день 54-й годовщины со Дня тибетского национального восстания, Сенге сделал заявление, в котором отметил, что «стремлению к свободе» вдохновило «эпохальное событие 10 марта 1959 года», и предложил посвятить этот день «всем тем, кто совершил акты самосожжения, и тем, кто погиб за Тибет». Он также подтвердил свою приверженность политике «Срединного Пути», выразив надежду, что «скорейшее урегулирование» Китаем тибетского вопроса может «послужить моделью для других народов в их борьбе за свободу» и «стать катализатором сдерживания агрессивной политики Китая».

Сенге на протяжении 13 лет находится в браке с Кесонг Янгдонг Шакчанг, её родители — выходцы из региона Лхокха и Пхаре. У них трехлетняя дочь. Отец Сенге умер в 2004 году.

Сочинения

• Tibet: Exiles' Journey, Journal of Democracy — Volume 14, Number 3, July 2003, pp. 119—130
• We Sing a Song of Sadness Tibetan Political Prisoners Speak Out, Billy Jackson, Publish America, 2004, ISBN 1413716776
• [www.asiaquarterly.com/content/view/34/40/ Lobsang Sangay, China in Tibet: Forty Years of Liberation or Occupation?, Harvard Asia Quarterly, Volume III, No. 3, 1999],

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=hcXUG8iPRKo&eurl=209.85.229.132/search?q=cache:w56TpVZOOw0J:www.tibet.fr/site/evenements.php%3Fitemid%3D3409+Lobsang+San Dr.Lobsang Sangay • Special Meeting in Dharamsala]
• Тибетское правительство выбрало политику Срединного Пути site.infpol.ru/news/670/170799.php?sphrase_id=13315
• Специальное интервью для российских журналистов www.youtube.com/watch?v=84KL7OoLiOU

Отрывок, характеризующий Сангай, Лобсанг

– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.