Ловашберень
| Деревня
Ловашберень
Lovasberény
|
Ловашберень (венг. Lovasberény) — деревня в в центральной части Венгрии, в медье Фейер.[1]
Содержание
История
Деревня расположена примерно посередине между Будапештом и крупнейшим пресноводным европейским озером Балатон, поблизости от города Секешфехервар (административный центр медье Фейер). Первые находки людских поселений в этих местах датируются вторым веком до нашей эры. В окрестностях деревни найдены остатки кельтских и римских поселений и кладбищ. Впервые деревня упоминается в 1302 году под названием Lowazberen.[1][2]
В первые десятилетия после турецкого завоевания деревня опустела, но впоследствии была снова заселена. В деревне стали селиться реформисты. К концу XVII-го века число протестантских семей превысило шестьдесят, общее население деревни составило более трёхсот. Жители стали обрабатывать землю, построили римско-католическую церковь. Поселение стало активно развиваться после 1730 года, когда его владельцем стал граф Йозеф Чираки (венг. József Cziráky). В 1765 году деревня получила право четырежды в год устраивать ярмарки.[1]
В XVIII-м веке в деревню стали прибывать евреи из Моравии и католики из центральной Германии. К середине XIX-го века число евреев достигло 1200 человек. После того, как евреи получили разрешение селиться в городах, еврейское население деревни быстро сократилось. XVIII-й век ознаменовался не только экономическим ростом: в это время обострился конфликт между протестантским и католическим населением. В 1786 году была построена каменная протестантская церковь. В деревне располагались католическая, протестантская и еврейская школы. Согласно записям, концу XVIII-го века Ловашберень насчитывала 327 домов и 490 семей, население превысило 2500 человек. Семья Чираки построила замок, а также инвестировала в поселение значительные средства. Жители деревни занимались фермерством (преимущественно овцеводством), гончарным делом и изготовлением кирпича.[1][2]
Граф Антал Мозес Чираки (венг. Cziráky Antal Mózes) расширил замок (работы закончены в 1809 году), в 1834 году была построена большая, по сельским меркам, римско-католическая церковь. Революция 1848—1849 годов привела к освобождению крестьян — жителей деревни. Началась социальная самоорганизация общества, появились культурные объединения, кружки чтения, ассоциация пожарных, детский сад.[1]
Экономический уровень повышался до начала Первой мировой войны, которая привела к социальному переустройству общества. В 1930 году была организована библиотека, вырыт артезианский колодец. Вторая мировая война повлекла за собой ряд суровых испытаний для деревни и её жителей. С декабря 1944 года деревня стала ареной затяжных тяжелых боев, которые закончились только к 20 марта 1945 года. Во время войны погибли 97 жителей деревни, 51 человек из еврейского населения стали жертвой Холокоста. 72 дома были повреждены, 38 стали непригодны для проживания.[1][2]
После завершения войны началась национализация, во владение государства перешёл замок, школы и детские сады протестантского и католического приходов, сами приходы были упразднены. В 1950 году было ликвидировано деревенское самоуправление. Ответом на это стали протесты, присоединившиеся к общему недовольству во всей стране. Результатом этого недовольства стало восстание 1956 года. В годы после восстания были образованы кооперативы. Население стало уменьшаться. В XXI веке уменьшение населения сменилось медленным ростом[2].
Замок Чираки
История замка деревни Ловашберень связана с единственной семьей, что не вполне обычно для подобных сооружений. Сооружением и обустройством замка были заняты семь поколений семьи Чираки. Строительство начал Дьёрдь Чираки (венг. György Cziráky) (1732—1775) в 1760-х годах. Поначалу было построено жилое крыло из нескольких комнат, открывавшееся на веранду. Хотя полное число комнат достоверно неизвестно, их сохранившиеся остатки свидетельствуют высоком уровне строительства. В комнатах можно проследить остатки роскошной живописи. Согласно записям, было создано крыло с сельскохозяйственными постройками и перпендикулярное крыло, однако их остатки не найдены. Позади западного крыла с сельскохозяйственными постройками располагался фермерский двор. Была расширена построенная ранее часовня. Между 1775 и 1792 годом был построен курдонёр в стиле барокко.[1]
Даты, обнаруженные на кирпичах крыла XIX-го века постройки, подтверждают, что ансамбль сооружений стал приобретать современный вид в результате работ, начатых в 1804 году. Перестройка проводилась по плану Якаба Ридера (Jakab Rieder) из Секешфехервара. Наиболее существенным изменением стало сооружение портика и превращение одноэтажного крыла в многоэтажное. В это же время были сооружены стилизованные ионические капители колонн портика, украшения в форме орнамента на тимпане и фриз под тимпаном. Три большие двери с полукруглыми навершиями вели в банкетный зал, занимавший два этажа. К банкетному залу прилегал приёмный зал с комнатами по обе стороны.[1]
К северу от курдонёра для гостей был сооружён так называемый «малый замок», к ферме были пристроены новые помещения со стойлами, а старый французский сад был превращен в обширный английский. В банкетном зале сохранились росписи, сделанные, очевидно, местным мастером и впоследствии значительно переделанные.[1]
На рубеже XIX-го и XX-го веков были проведены новые работы, план которых принадлежал Миклошу Иблю (венг. Miklós Ybl). В первую очередь они затронули внутреннее убранство. Была усовершенствована система отвода дождевой воды. В последующие десятилетия владельцами были проведены дальнейшие работы по переустройству интерьера[1].
Парк при замке
Некогда красивый английский парк, окружающий замок, сильно пострадал после Второй мировой войны в результате недооценки его значимости. Его история начинается в XVII веке, когда, по моде того времени, был разбит огромный ландшафтный парк. В парке произрастали экзотические растения, в том числе вечнозелёные и пальмовидные. В парке находился пруд, получавший воду из естественного источника в западной части парка. Были сооружены романтические каменные мостики, поставлены статуи, беседки. Грунт, извлечённый при создании пруда, был использован для создания небольших холмов.[1]
К сегодняшнему дню большинство экзотических растений в парке засохли и были выкопаны. Пруд и его берега заросли, на его дне до сих пор могут находится мины времен Второй мировой войны. Сохранилось лишь несколько старых деревьев: клёнов, дубов, каштанов[1].
Население
- Конец XVII века — более 300 человек.
- Конец XVIII века — более 2500.
- 1949 — 3102 человека.
- 1960 — 3129 человек.
- 1970—2973 человека.
- 1980—2639 человек.
- 1990—2594 человека.
- 2010—2687 человек.
- 2012—2751 человек[1].
Еврейская община Ловашберень
История евреев в Ловашберень началась в XVIII веке, когда сюда прибыло несколько семей из Моравии. Семья Чираки предоставила склон холма под кладбище, в 1790 году была построена синагога. К XIX веку еврейское население превысило 1000 человек, составив около трети населения деревни. В середине XIX-го века число евреев быстро сократилось после того, как им было предоставлено право селиться в городах. Перед Второй мировой войной в Ловашберень жило около 20 еврейских семей. После Холокоста еврейское население Ловашберень перестало существовать. Синагога была снесена в конце 40-х годов. По состоянию на начало 2000 годов евреи в деревне не проживали.[1]
На еврейском кладбище можно найти около 400 надгробий из известняка. С 1982 года оно находится под охраной, но восстановительные работы не проводились. В 2000 году католическая община немецкого города Зенде организовала ряд благотворительных концертов, чтобы собрать деньги на восстановительные работы. При восстановлении помощь оказала еврейская община Венгрии и местный кооператив. Сегодня кладбище очищено от сорняков, стена приведена в порядок, надгробные камни подняты[1][3].
Австрийский писатель-сатирик и журналист Мориц Готлиб Сафир[4], а также венгерский скульптор Йожеф Рона[5] происходят из местной еврейской общины.
Достопримечательности
В деревне расположен замкок семьи Чираки, парк вокруг замка, еврейское кладбище, советское воинское захоронение[1][2][3][6].
Известные люди, родившиеся в Ловашберень
- Сафир, Мориц Готлиб — писатель-сатирик, журналист[4][7].
- Рона, Йожеф — скульптор[5][7].
Напишите отзыв о статье "Ловашберень"
Ссылки
- [www.lovasbereny.hu/ Lovasberény] (венг.). Официальный сайт деревни. Проверено 7 февраля 2016.
- [www.terkepcentrum.hu/index.asp?go=map&tid=19114 Карта деревни] (венг.). Проверено 7 февраля 2016.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 dr. Elizabeth Kovács. [www.arcchip.cz/w02/w02_kovacs.pdf Tourism for Conservation. «The Restoration of the Castle at Lovasbereny»] (англ.). Advanced Research Centre for Cultural Heritage Interdisciplinary Projects. Проверено 7 февраля 2016.
- ↑ 1 2 3 4 5 ERDŐS FERENC. Summary // [www.sulinet.hu/oroksegtar/data/telepulesek_ertekei/100_falu/Lovasbereny/pages/018_summary.htm Lovasberény. Száz magyar falu könyvesháza] / Erika Németh. — Будапешт, 2000. — 170 с. — ISBN 21 963 9287 0.
- ↑ 1 2 [magyar.film.hu/filminhungary/locations/1/culture/207/the-jewish-cemetery-in-lovasbereny.html The Jewish cemetery in Lovasberény] (англ.). Film in Hungary. magyar.film.hu. Проверено 7 февраля 2016.
- ↑ 1 2 Anton Schlossar (1890). [de.wikisource.org/wiki/ADB:Saphir,_Moritz Saphir, Moritz], Allgemeine Deutsche Biographie. — Leipzig: Duncker & Humblot, 1890. — Т. 30. — с. 364—369
- ↑ 1 2 E. Lakat, A. Gergel. Zsidó kultúrtörténeti emlékek Fejér megyében (с венг. — «История еврейской культуры в медье Фейер»). — „Szent István Király Múzeum“, 2004. — Т. 295. — С. 13. — 84 с.
- ↑ [szovjet-katona.ucoz.hu/index/lovashberen_lovasbereny/0-745 Ловашберень] (рус.). Советские воинские захоронения в Венгрии. Проверено 7 февраля 2016.
- ↑ 1 2 [www.lovasbereny.hu/telepulesunk/hiressegeink Hírességeink] (хорв.). Официальный сайт деревни. Lovasberény. Проверено 7 февраля 2016.
|
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Ловашберень
– Ну, и слава Богу, засиделись.Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
