Подводная лодка (фильм)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лодка (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Подводная лодка
Das Boot
Жанр

Военная драма

Режиссёр

Вольфганг Петерсен

Продюсер

Гюнтер Рорбах

Автор
сценария

Вольфганг Петерсен
Лотар Буххайм (роман)

В главных
ролях

Юрген Прохнов, Херберт Гренмейер, Хуберт Бенгш

Оператор

Йост Вакано

Композитор

Клаус Дольдингер

Кинокомпания

Bavaria Film, Radiant Film GmbH, Süddeutscher Rundfunk (SDR), Twin Bros. Productions (режиссерская версия), Westdeutscher Rundfunk (WDR)

Длительность

Киноверсия: 150 мин
Реж. вер.: 209 мин
Ориг. вер.: 293 мин
Телеверсия (сериал): 330 мин.

Бюджет

32 миллиона марок

Страна

ФРГ ФРГ

Язык

немецкий

Год

1981

IMDb

ID 0082096

К:Фильмы 1981 года

«Подводная лодка» (нем. Das Boot) — немецкий кинофильм режиссёра Вольфганга Петерсена, по одноимённому роману Лотара-Гюнтера Букхайма. Фильм посвящён описанию боевого похода немецкой подводной лодки U-96 во время Второй мировой войны.





Сюжет

Первая часть

Завязка. Место действия: немецкая военно-морская база в Ла-Рошель. Время: осень 1941 года.
Первая сцена — пустынное побережье, дорога вдоль моря, в закрытой машине едут трое: командир («Старик»), инженер и корреспондент лейтенант Вернер, который должен отправиться в боевой поход на лодке U-96 с целью получить материал для работы. По дороге встречаются пьяные матросы, которые окружают подъехавшую машину и не дают ей проехать. Завтра лодка выходит в море — они отрываются по полной (например, мочатся на проезжающую машину). Цель пассажиров — кабаре-бордель на военной базе. А в кабаре дебош. В такой обстановке корреспондент знакомится со вторым помощником лодки. Приходит новый первый помощник, представляется командиру. Матросы по дороге «отметили» и его машину. Он возмущен. Командир соседней лодки, Филипп Томсен, награждён Рыцарским крестом. Он уже пьян, но тем не менее произносит речь на грани государственной измены (очень двусмысленно пройдясь по личности фюрера). Ближе к ночи дебош усугубляется. Стреляют по стенам, поливают певичку из сифона. Томсен отключается в туалете, его рвет на спине — это опасно, Старик поднимает его.

Утро. Старик, Вернер и инженер идут на лодку. Вокруг в эллингах загружают и ремонтируют лодки, слышится грохот клепальных молотков и шипение электросварки. Построение на лодке. Командир представляет Вернера, команда высокомерно ухмыляется. Вернера проводят по лодке, показывают планировку отсеков, знакомят с некоторыми членами экипажа.

Лодка выходит из эллинга под звуки марша, украшенная флагами. На рубке толпится команда. Подъезжает машина, оттуда выскакивает Томсен и произносит краткое напутствие. Лодка идет в район боевого патрулирования.

Во время перехода второй помощник объявляет тревогу. Лодка стремительно погружается на глубину 30 м. Все тревожно ждут взрывов глубинных бомб. Командир объявляет — тревога учебная. Офицеры ухмыляются. Командир приказывает погрузиться до 170 метров для проверки лодки. Корпус трещит. Вернеру плохо. Лодка проходит испытание, командир разрешает всплыть.

Обед в кают компании. Волосатая свинина. Первый помощник ведет себя подчеркнуто аккуратно. Он чужд всем кадровым офицерам лодки. По радио передают речь Геббельса. Командир пренебрежительно отзывается о пропаганде, первый помощник начинает возражать, назревает конфликт. Командир приказывает радисту (он же акустик, он же врач) поставить It’s a long way to Tipperary. Поют не только офицеры, но и матросы в торпедном отсеке. Первый помощник демонстративно встает и уходит. На море начинается шторм. Командир принимает радиограмму — лодка Бертольда наткнулась на конвой противника, U-96 отправляется ей на помощь.

Лодка всплывает на поверхность. Шторм, сильная качка. В торпедном отсеке готовят торпеды. Вернер старательно фотографирует торпедистов за работой. Внезапно кто-то из них кидает ему на голову грязную тряпку. Лицо Вернера в мазуте. Взбешенный боцман идет разбираться (скорее для вида), Вернер в растерянности убегает из торпедного отсека. Вернер просыпается на койке, слышатся грубые шутки младших офицеров.

С Бертольдом нет связи, со штабом тоже. Инженер в ярости. Командир приказывает погрузиться на небольшую глубину, акустик прослушивает море. Наконец он улавливает далекие взрывы глубинных бомб. Лодка снова всплывает. Стармех Йохан виртуозно управляется с ходовыми дизелями.

Молодой фенрих (кандидат на офицерское звание) рассказывает Вернеру про свою любимую — французскую девушку. Он боится, чтобы её не убили «маки», за то, что она беременна от него — оккупанта.

Лодка прибывает в район боя. Слышатся шумы винтов, командир готовится всплыть и атаковать эсминец, невзирая на плохие погодные условия. Атака срывается, срочное погружение. Удары глубинных бомб. Вернеру снова плохо. После продолжительного преследования эсминец уходит. Командир получает приказ атаковать конвой.

Вторая часть

Атака на конвой проходит успешно, после чего U-96 ожесточенно бомбят корабли эскорта. Старик уклоняется на большой глубине. Несколько часов проходят в напряженном поединке. Внутрь прочного корпуса просачивается вода. Пожар в центральном посту. Паникуют некоторые члены экипажа, и корреспондент Вернер тоже прощается с жизнью. Эпизод завершается прощанием Вернера с фотографией Альпийских горных вершин.

Наконец, глубокой ночью, бомбежка прекращается. Лодка всплывает на поверхность. Ночной океан освещен пожаром танкера из состава конвоя. Командир добивает его торпедой. Внезапно на палубе танкера показываются несколько горящих человеческих фигур моряков танкера — их не сняли уцелевшие корабли конвоя. Люди прыгают в море и плывут к U-96. У командира приказ не брать пленных, лодка уходит.

Основное задание похода выполнено, лодка может возвращаться на базу в Ла-Рошель. Это очень кстати, так как лодка серьёзно повреждена бомбежкой, заканчивается продовольствие, горючее и торпеды.

Внезапно приходит радиограмма, согласно которой U-96 должна следовать в испанский порт Виго и там тайно пополнить запасы с засекреченного судна-снабженца «Везер». Лодка успешно добирается до Виго. Командир намеревается высадить инженера и Вернера, и переправить их в Германию под видом цыган. Рождество. На борту «Везера» офицеров ждет роскошный ужин, пока торпеды и горючее загружаются в U-96.

Немецкий военный атташе просит Старика на пару слов, и передает ему секретный приказ. Лодка должна пройти в Средиземное море для перебазирования на итальянскую базу в Ла-Специя, через Гибралтарский пролив (что, по словам механика Арио, «труднее, чем трахнуть девственницу без вазелина», поскольку в Гибралтаре находятся крупные военно-морские силы англичан)… Также, в секретном приказе командование дает понять, что замены сходящим на берег инженеру и Вернеру не будет, поэтому Старик отменяет решение об их высадке. Лодка выходит в район Гибралтара.

Третья часть

U-96 приближается к линии блокады Гибралтара, сквозь туман просвечивают ходовые огни английских кораблей. Командир решает продрейфовать по течению, вливающемуся в Средиземное море из Атлантического океана.

Лодка осторожно маневрирует на поверхности, когда вдруг из тумана выныривает английский истребитель на бреющем полёте, его пушки и пулеметы поливают палубу U-96, штурман Кричбаум ранен в грудь, его втаскивают внутрь. Легкий корпус лодки поврежден снарядами истребителя, в результате прямого попадания авиабомбы лодка лишается палубного орудия. Пролив освещается многочисленными осветительными ракетами, лодку начинают обстреливать корабли. Командир остаётся на мостике, командует полный вперед. Наконец лодка с огромным дифферентом погружается прямо перед английским эсминцем. И тут заклинивает горизонтальные рули, отказывает главный насос — лодка продолжает погружаться. Уже пройден желтый сектор глубиномера… проходит красный… погружение остановить не удаётся. Офицеры бледные. Они ждут, что сейчас затрещит прочный корпус… Глубиномер зашкаливает. Лодка на глубине 280 метров ударяется о грунт. Открываются многочисленные течи, команда ценой невероятных усилий останавливает поступление воды внутрь корпуса, большинство механизмов неработоспособны, кислорода остаётся на 15 часов. Приходит надежда: обнаруживается запас сжатого воздуха. Если проникшую внутрь лодки воду закачать в балластные цистерны, а затем вытеснить её сжатым воздухом, то лодка должна всплыть. Инженер ремонтирует аккумуляторы, команда чинит насосы и дизели. В итоге подводникам удаётся всплыть ранним утром, когда британцы уже празднуют гибель U-96 на базе. Покорёженная лодка идёт обратно и добирается до базы в Ла-Рошель.

Заключительная сцена

Ясным днём U-96 причаливает к пирсу в Ла-Рошель. На борту выстроились бородатые, усталые подводники в замасленных робах, со следами мазута на лицах и руках. Раненого Кричбаума загружают в санитарную машину, на лодку по трапу поднимается Дёниц, который, как известно, старался встретить каждую лодку.

Внезапно раздается сирена воздушной тревоги. В небе появляется около двадцати английских самолетов. Персонал базы, встречающий генералитет и подводники с U-96 бросаются под защиту бетонных крыш. Не успевают подводники… Убиты почти все: Йохан, второй помощник, молодой фенрих. U-96 получает пробоину и медленно тонет у пирса. За тонущей лодкой наблюдает раненый командир. Когда лодка окончательно погружается, командир падает. Корреспондент Вернер садится возле командира и смотрит на картину разрушения вокруг. Камера удаляется. Конец.

Съёмки

Подготовка к созданию фильма велась пять лет[1]. Сам процесс съёмок занял год, и ещё год ушёл на монтаж и постобработку. Во время съёмок фильма в качестве консультанта был приглашён реальный командир U-96 Генрих Леманн-Вилленброк, которому в тот момент было уже под 70.

Съёмки фильма продолжались дольше года, при этом проходили в хронологическом порядке, за исключением начальных сцен в баре и финальных в гавани, которые были сняты последними. Для сцен в отсеках подлодки была построена железная цистерна, имитирующая прочный корпус. Цистерна висела на двух карданных подвесах и могла качаться вверх-вниз и влево-вправо, что позволяло натуралистично снимать сотрясения от разрывов глубинных бомб. Для съемок U96 было сделано два полноразмерных макета рубки и палубы, а также миниатюрный макет всей подлодки, предназначенный для безлюдных сцен в открытом море. Съемки сцен на мостике производились в бассейне, в котором были установки для создания «штормовых волн».

Эпизоды в Ла-Рошели снимались в тех же эллингах, выстроенных немцами в годы Второй Мировой войны. Некоторые жители, еще помнившие оккупацию, отмечали, что "немцы такие же сумасшедшие, как и тогда".

Финальная сцена была снята за один дубль, прежде всего из-за больших расходов на неё.

Итоговая длительность прокатной версии составила 150 минут, режиссёрская версия имеет длительность 209 минут, оригинальная полная версия, выпущенная в 1996 году, длится 293 минуты. Кроме того, в Германии была выпущена 6-серийная телеверсия данного фильма (TV-Fassung) продолжительностью 351 мин.

В ролях

Награды и номинации

Награды

Номинации

Интересные факты

  • В некоторых сценах можно увидеть шифровальную машину Энигма, которая служила для шифрования радиосообщений.
  • Фильм производства Германии был представлен в шести номинациях на премию Американской академии Оскар, но не был представлен в номинации «Лучший фильм на иностранном языке»
  • В саундтреке фильма звучит композиция «Auslaufen»
  • В саундтреке фильма использована версия песни «It’s a Long Way to Tipperary» в исполнении Ансамбля песни и пляски им. Александрова. Впоследствии эта же песня была исполнена освобождёнными английскими военнопленными в советском фильме о немецкой подводной лодке «Секретный фарватер».
  • В начале 1990-х годов группа U96 создала техно-версию музыкальной темы фильма, ставшую хитом и выпущенную тиражом более миллиона копий.
  • Для съемок фильма Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега использовалась та же лодка, что и в фильме.
  • В начале 21 века не без участия, по всей видимости, композитора Клауса Долдингера был выпущен музыкальный альбом, в который вошли основные музыкальные темы фильма, а также звуковой отрывок из фильма с речью актёров.
  • На основе данного фильма была создана популярная серия игр Silent Hunter.

Напишите отзыв о статье "Подводная лодка (фильм)"

Примечания

  1. [uboat.net/gallery/articles/u96_bavaria_studios.htm uboat.net — The Galleries — U-96 at Bavaria Studios]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Подводная лодка (фильм)

– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.