Лозино-Лозинский, Глеб Евгеньевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Глеб Евгеньевич
Лозино-Лозинский
Место рождения:

Киев, Российская империя

Научная сфера:

авиаконструктор

Учёная степень:

доктор технических наук

Альма-матер:

Харьковский механико-машиностроительный институт

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Глеб Евге́ньевич Лози́но-Лози́нский (1910 — 2001) — один из ведущих разработчиков советской авиационно-космической техники.





Биография

Родился 25 декабря 1909 года (по новому стилю — 7 января 1910 года) в Киеве (ныне Украина), в семье столбового дворянина. Отец был присяжным поверенным, когда началась революция Лозино-Лозинские жили в городе Кременчуге. Здесь Глеб окончил трудовую школу, причем пошел сразу в седьмой класс. Затем два года проучился в профтехшколе, где получил специальность слесаря.

В 1926 году поступил в Харьковский механико-машиностроительный институт, который успешно окончил в 1930 году, с квалификацией инженера-механика по специальности «Паротехника». По распределению был направлен на Харьковский турбогенераторный завод.

В 1932 году переходит на работу в Харьковский авиационный институт инженером научно-испытательной станции. С этого времени вся деятельность молодого конструктора была связана с авиастроением. В авиации начинал как специалист по двигателям, создал первую в стране форсажную камеру для турбореактивного двигателя.

В ОКБ Микояна с 1941 года. Участник организации серийного производства истребителей от «МиГ-9» до «МиГ-31». Главный конструктор с 1971 года. С 1975 года Глеб Евгеньевич начал заниматься разработкой «Бурана». Главный конструктор (до 75-го года) самолета-перехватчика «МиГ-31» (1975), параллельно принимал непосредственное участие в создании фронтового истребителя «МиГ-29» (1977).

Руководитель проекта аэрокосмического истребителя-бомбардировщика «Спираль».

Ведущий разработчик МТКК «Буран».

Руководитель проекта многоразовой авиационно-космической системы «МАКС».

Автор десятков других проектов. Доктор технических наук. Генеральный конструктор ОАО НПО «Молния», генерал-майор (1999).

Жил и работал в Москве. Умер 28 ноября 2001 года. Похоронен в Москве на Донском кладбище.

Награды и звания

Память

См. также

Напишите отзыв о статье "Лозино-Лозинский, Глеб Евгеньевич"

Литература

  • Голованов Я. К. [testpilot.ru/review/golovanov/korolev/index.htm Королёв: Факты и мифы.] — М: Наука, 1994. — ISBN 5-02-000822-2
  • Черток Б. Е. Ракеты и люди. — М: Машиностроение, 1999. — ISBN 5-217-02942-0
  • Берег Вселенной / Под редакцией Болтенко А. С. — Киев: Феникс, 2014. — ISBN 978-966-136-169-9

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9291 Лозино-Лозинский, Глеб Евгеньевич]. Сайт «Герои Страны».

  • [epizodsspace.testpilot.ru/bibl/pervushin/loz-loz/loz.html Крылатые корабли Лозино-Лозинского. А.Первушин]
  • [www.buran.ru/htm/90years2.htm Биография Глеба Евгеньевича Лозино-Лозинского]
  • [www.testpilot.ru/russia/molniya/loz.htm Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский]
  • [www.x-libri.ru/elib/smi__255/00000002.htm МАКСимальное ускорение]
  • [www.buran.ru/htm/molnianp.htm Конструкторы «Бурана» (НПО «Молния»)]
  • [www.buran.ru/htm/strloz.htm Из газет о Лозино-Лозинском]
  • [www.nasledie-rus.ru/podshivka/8109.php Конструктор «Бурана»] — рассказ о конструкторе авиационной и космической техники Г. Е. Лозино-Лозинском
  • [www.mapsssr.ru Сайт ветеранов 12 ГУ МАП СССР о создании «Бурана»] (история, воспоминания и документы)
  • [buran.starjet.ru Создатель космических крыльев] (воспоминания участников работ по созданию ОК «Буран»)

Отрывок, характеризующий Лозино-Лозинский, Глеб Евгеньевич

– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.