Локвуд, Джеймс

Джеймс Бут Локвуд
James Booth Lockwood
Род деятельности:	военный, исследователь
Дата рождения:	9 октября 1852(1852-10-09)
Место рождения:	Аннаполис (Мэриленд) США
Гражданство:	США США
Дата смерти:	9 апреля 1884(1884-04-09) (31 год)
Место смерти:	остров Пим (Канадский арктический архипелаг)

Джеймс Бут Ло́квуд (англ. James Booth Lockwood; 1852—1884) — офицер армии США (второй лейтенант), исследователь Арктики, участник Американской арктической экспедиции (1881—1884) под руководством Адольфа Грили.

Ранние годы

Джеймс Бут Локвуд родился 9 октября 1852 года в городе Аннаполис (Мэриленд) вторым ребёнком из трёх в семье генерала Генри Хайз Локвуда и его жены Анны Бут Локвуд. Отец был профессором математики и преподавал в Военно-морской академии США. В связи с назначениями отца по службе (Ньюпорт, Вест-Пойнт и др.) Локвуд вместе семьей довольно часто менял место жительства и начальное образование получал в школах по месту службы отца. В 1866 году семья вернулась в Аннаполис, где спустя несколько лет Локвуд поступил в Сент-Джонс Колледж, во время учёбы в котором демонстрировал прекрасные способности к математике. Спустя ещё некоторое время отец получил назначение в Вашингтон и семья перебралась туда. Локвуд остался в Аннаполисе, чтобы закончить образование. В поисках дополнительного заработка он работал на железной дороге и занимался сельским хозяйством. После завершения обучения, сочтя гражданскую службу скучной, в 1873 году подал заявку на вступление в армию, и, благополучно сдав все экзамены, был зачислен в звании второго лейтенанта в 23-й пехотный полк армии США и направлен в Нью-Йорк на распределение. Дальнейшую службу проходил в Аризоне, Небраске и Канзасе. С весны 1879 по начало 1881 года служил в Колорадо.

Американская арктическая экспедиция (1881—1884)

В 1881 году Джеймс Локвуд стал участником Американской арктической экспедиции под руководством лейтенанта Адольфа Вашингтона Грили в должности его заместителя. Целью экспедиции была организация метеорологической станции на севере Канадского арктического архипелага в заливе Леди-Франклин и проведение метеорологических, астрономических и магнитных наблюдений, а также геологических и геодезических работ.

11 августа 1881 года экспедиционное судно «Протеус» благополучно достигло залива Леди-Франклин на северо-восточном побережье острова Элсмир, где путешественники разгрузили судно и начали строить дом, который был назван форт Конгер. В конце августа 1881 года Локвуд исследовал залив Святого Патрика и долину, тянущуюся от залива вглубь острова. Во время первой зимовки Локвуд вместе с Грили и доктором Пэви — врачом экспедиции, преподавал арифметику, грамматику, географию и метеорологию рядовым участникам экспедиции, а также принимал участие в астрономических и магнитных наблюдениях.

В феврале 1882 года Локвуд, когда солнце не поднималось выше горизонта, а температура воздуха составляла до 42°С ниже нуля, совершил поход к проливу Робсона, а в марте разведывательный поход на западное побережье Гренландии к полуострову Полярис. Наиболее успешным и известным путешествием экспедиции стал поход, совершенный Локвудом, сержантом Дэвидом Брэйнардом и эскимосом Фредериком Кристиансеном (последние сопровождали Локвуда во всех предыдущих походах) с 4 апреля по 1 июня 1882 года. Целью этого путешествия было нанесение на карту неисследованной северной части Гренландии. 13 мая путешественники достигли острова Локвуд — 83°24’ северной широты — самой северной точки, достигнутой человеком на тот момент: «В течение трех столетий Англия держала в своих руках знамя дальнего севера, теперь Локвуд, использовав труды и опыт наших „заморских родичей“, опередил их усилия на суше и на океане.» Из дневника Локвуда: «Мы достигли верха (острова Локвуд) в 3 часа 45 минут пополудни и развернули американский флаг — подарок миссис Грили — на широте 83°24’ (согласно последнему наблюдению).» Из-за нехватки продовольствия от этой точки путешественники были вынуждены повернуть обратно и 1 июня благополучно вернулись в форт, проведя в походе около 60 дней и покрыв за это время расстояние в более чем 800 тяжелейших арктических километров. Локвуд и его товарищи убрали немало белых пятен на карте самого большого острова Земли.

С 25 апреля по 26 мая 1883 года Локвуд, Брэйнард и Кристиансен совершили ещё один санный поход, в ходе которого пересекли остров Элсмир на запад от залива Леди-Франклин и открыли фьорд, который Локвуд назвал в честь руководителя экспедиции «Грили-Фьорд».

Трагическим для экспедиции стал 1884 год. Летом 1882 и 1883 года к полярникам из-за сложной ледовой обстановки в проливе Кеннеди не смогли пробиться суда поддержки. Руководствуясь инструкциями, Грили принял решение в августе 1883 года покинуть зимовочную базу и плыть на юг навстречу спасательному судну. Из-за слишком рано начавшейся суровой зимы участникам экспедиции за почти два месяца пути удалось пройти лишь около 400 километров и достигнуть мыса Сабин на острове Пим, на котором 19 октября встать на вынужденную зимовку с минимальным запасом продовольствия. Во время зимовки от недостатка продовольствия Локвуд начал слабеть. Хотя он держался стойко, но ослабленный суровыми походами, холодом и голодом организм не выдержал. 7 апреля Локвуд сделал последнюю запись в своем дневнике: «Сегодня Джюэль очень слаб». 8 апреля он потерял сознание и много бредил. Он впал в полное забытье в 4 часа утра 9 апреля и умер двенадцать часов спустя, спокойно и мирно, без страданий, как умирали все люди партии. Это произошло за 75 дней до прибытия спасательной экспедиции. Тело лейтенанта Локвуда отнесли на 50 ярдов от зимовья и положили на камни в офицерском мундире. У его товарищей даже не было сил его похоронить.

В августе 1884 года останки лейтенанта Джеймса Локвуда были доставлены в Аннаполис, где он родился, и были перезахоронены на кладбище Военно-морской академии на берегу Потомака. На надгробии лейтенанта Джеймса Локвуда высечена цитата из его дневника:

«Нынешние страдания ничто в сравнении со славой, что будет нами добыта».

«Лейтенант Локвуд был доблестный офицер, храбрый, верный, надежный. Мужество и мягкость были самыми выдающимися чертами его характера; скромный и сдержанный по натуре, он не скоро сходился с людьми, но его личные качества неизменно внушали уважение. Именно этим качествам, а вовсе не удаче нужно приписать великие успехи, достигнутые им. Имя его останется незабвенным в истории Арктики, доколе мужество, настойчивость и успех будут казаться достойными хвалы».

— А. Грили

Память

В честь Джеймса Локвуда названы:

• [www.gpavet.narod.ru/Places/maps/cheluskin.jpg Острова Локвуда] (бухта Мод на северном побережье Таймыра. Открыты в 1742 году С. Челюскиным, названы в 1893 году Ф. Нансеном);
• [www.gpavet.narod.ru/Places/maps/lokwood_ova.jpg Остров Локвуд] (море Линкольна);
• [www.gpavet.narod.ru/Places/maps/lokwood_mys.jpg Мыс Локвуд] (слияние заливов Грили-фьорд и Каньон-фьорд на о. Элсмир в Канадском арктическом архипелаге);
• [www.gpavet.narod.ru/maps1/lokwood_gora.jpg Вершина Локвуд] (север полуострова Фосхейм на острове Элсмир).

Литература

• Адольф Грили. [library.narfu.ru/sites/arctic/rus/eCatalogue/_layouts/PDFView.aspx?fileurl=library.narfu.ru/sites/arctic/rus/eCatalogue/Documents/1.1._istoray_osvoeniay_Arktiki/000007_grili_tri_goda_v_arktike.pdf Три года в Арктике. 1881-1884] / Пер. с англ. под ред. В. К. Есипова. — Ленинград: Главсельморпути, 1935. — С. 338.
• Lanman, Charles. [archive.org/details/cihm_29351 Farthest north, or, The life and explorations of James Booth Lockwood, of the Greely arctic expedition]. — New York : D. Appleton, 1885. — ISBN 0665293518.
• William James Mills. Exploring polar frontiers : a historical encyclopedia. — ABC-CLIO, Inc, 2003. — 844 с. — ISBN 1-57607-422-6.
• Schley, Winfield Scott. [archive.org/details/rescueofgreely00schl The rescue of Greely]. — New York, C. Scribner's sons, 1885.

Отрывок, характеризующий Локвуд, Джеймс

– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.