Ломбардо, Гай

Гай Ломбардо Guy Lombardo
Гай Ломбардо, 1947 год
Основная информация
Имя при рождении	Гаэтано Альберто Ломбардо
Дата рождения	19 июня 1902(1902-06-19)
Место рождения	Лондон, Онтарио
Дата смерти	5 ноября 1977(1977-11-05) (75 лет)
Место смерти	Хьюстон, Техас, США
Годы активности	1917—1977
Страна	Канада Канада, США США
Профессии	скрипач, антрепренёр
Коллективы	Guy Lombardo and His Royal Canadians
Лейблы	Gennett Records Columbia Records Brunswick Records Decca Capitol Records
Награды	Голливудская «Аллея славы» (1960) Зал славы канадской музыки (1978)

Гаэтано Альберто (Гай) Ломбардо (англ. Gaetano Alberto 'Guy' Lombardo) — канадский и американский музыкант, скрипач и руководитель ансамбля Royal Canadians. Обладатель трех звезд на голливудской «Аллее славы», член Зала славы канадской музыки (посмертно).

Биография

Гаэтано Альберто Ломбардо родился в Лондоне (Онтарио) в 1902 году. Уже в 1917 году они с братьями основали Оркестр и концертную труппу братьев Ломбардо (англ. Lombardo Brothers' Orchestra and Concert Company). «Оркестр» был на самом деле квартетом: Гай был скрипачом, его брат Кармен играл на флейте и саксофоне и озвучивал вокальные партии, еще один брат, Леберт, был трубачом и ударником, а в качестве пианиста был приглашен Фредди Крейтцер. В отдельных концертах участвовали сестра Гая Илейн (сопрано) и их отец Гаэтано (баритон).

С 1919 по 1923 год братья Ломбардо выступали на танцплощадках в своем родном Лондоне и соседних городах. В конце 1923 года расширенная группа, включающая Арчи Каннингема (саксофон), Джима Диллона (тромбон), Эдди Машуретта (туба), Фрэнсиса Генри (гитара) и Джорджа Гоуэнса (ударные), отправляется в Кливленд (США). В США они по совету агента меняют имя группы на «Гай Ломбардо и его Королевские Канадцы» (англ. Guy Lombardo and His Royal Canadians) — под этим именем они войдут в историю эстрады. В 1924 году они подписывают двухгодичный контракт с кливлендским ночным клубом Claremont Tent. Владелец клуба лично занимался с ними, заставив их сбавить темп исполнения и приглушить звук, а также расширить репертуар. В эти годы выработался особый стиль Ломбардо: мягкое вибрато группы саксофонов, возглавляемой альт-саксофоном Кармена; использование тубы в партиях контрабаса; тихие ударные (Гоуэнс), слышные в основном только остальным музыкантам; эмоциональный вибрирующий голос Кармена, вместе с его идеальной дикцией ставший объектом пародий; и богатый репертуар шоттишей в танцевальной программе.

В Кливленде группа Ломбардо начала выступать на местной радиостанции WTAM и в 1924 году записала свою первую композицию с фирмой звукозаписи Gennett Records. Подписав в 1927 году контракт с Джулиусом Стерном, владельцем агентства Music Corporation of America, Ломбардо с группой перебирается в Чикаго, где выступают на радиостанции WBBM. Их первое выступление должно было продолжаться 15 минут, но затянулось на часы, поскольку слушатели обрывали телефонные трубки с требованиями продолжения. Группа, игравшая, по выражению критика Chicago Tribune Эштона Стивенса, «сладчайшую музыку по эту сторону рая», быстро завоевала огромную популярность.

В 1929 году Ломбардо с ансамблем, к которому присоединилась и Илейн, переезжает в Нью-Йорк. Там они играют в клубе Roosevelt Grill, в котором остаются постоянной группой на протяжении следующих 33 лет, и выступают на центральном радио CBS и на NBC. Их новогодние концерты становятся традиционными программами обеих сетей, включая фирменный знак — исполнение Auld Lang Syne, начинающееся с последним ударом часов, отбивающих полночь (уже в 1954 году первая телетрансляция такого концерта собирает 1,5 миллиона зрителей). К концу 1940-х годов количество участников оркестра достигло 16 и оставалось постоянным до конца жизни Ломбардо. Помимо Гая и его братьев, три музыканта — Крейтцер, Гоуэнс и сменивший в 1924 году Канингема Фред Хигман — играли в нем больше сорока лет.

Оркестр Ломбардо много гастролирует по Северной Америке, записывает музыку для кинофильмов и многочисленные диски, 11 миллионов копий которых были проданы только за 1946 год, а общий объем продаж к началу 1970-х годов перевалил за 300 миллионов копий. К моменту смерти Гая Ломбардо было выпущено почти сто долгоиграющих альбомов. «Ломбардо и его Королевские Канадцы» играли на инаугурационном балу каждого президента США от Франклина Рузвельта до Эйзенхауэра, а в 1985 году на балу в честь инаугурации Рональда Рейгана.

В свободное от выступлений время Гай Ломбардо занимался гонками на катерах. С 1940 по 1942 год (в категории 221 кубический дюйм) и снова с 1946 по 1961 год (в категории Unlimited) он постоянно участвовал в гонках катеров-гидропланов в Северной Америке, завоевав несколько престижных призов, среди которых Золотой Кубок 1946 года. На одной из гонок этого года Ломбардо стал вторым человеком, развившим на катере-гидроплане скорость более ста миль в час.

Гай Ломбардо умер в 1977 году, пережив на шесть лет своего брата Кармена. Его смерть стала шоком для Америки: по словам одного из биографов, «этот человек стал обычаем, а обычаи не умирают».

Признание заслуг

Гаю Ломбардо посвящены звезды на Голливудской аллее славы (1960) и её канадском аналоге (2002). В 1978 году он был избран, вместе с Оскаром Питерсоном, первым членом Зала славы канадской музыки. В его родном Лондоне (Онтарио) действует музыкальный центр и музей Гая Ломбардо.

Ссылки

• Edward B. Moogk. [www.thecanadianencyclopedia.com/articles/emc/guy-lombardo-and-his-royal-canadians Guy Lombardo and His Royal Canadians] (The Canadian Encyclopedia)
• Mel James. [epe.lac-bac.gc.ca/100/205/301/ic/cdc/heirloom_series/volume5/312-315.htm Guy Lombardo] (Library and Archives Canada)
• Ломбардо, Гай (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Ломбардо, Гай

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.